…с ужасом (или ужасным удивлением) выдергивая руку назад и понимая, что произошло (уже свершившийся факт, оттого что мысль не успела догнать действие). Шторную обмотку располосатило, в нее с удовольствием впилось многозубое чудовище, тигровые разводы темнели (алея), пальцы деревенели, а за ними вся рука, а потом и ноги, словно его всего охватил деревянный столбняк (от этого не умирают, не криви так лицо), и вдруг, как ударом под дых, он согнулся почти пополам (повиснув на всей длине спущенной нити).
Отвернувшись от дам, которые обычно падают, благоговея, от вида крови, Рауль осторожно раскинул ткань и побледнел. С чего все началось, размышлял он. Все начиналось по-разному, но заканчивалось одинаково; «не ревнуй», шептала Пола, подходя со спины и целуя уголок картины, «ни капельки, ты же знаешь, что я…», Рауль с досадой пытался смахнуть ее; «знаю», Пола отвечала так тоскливо, что приходилось (с удовольствием) дарить ей все незаконченные шедевры.
- Черт, черт, черт! Merde! Боже, я же рисую…, – он выдохнул и поспешно замотал руку. Дамы с громом шли по гостиной, не задумываясь, что Жаклин предстоит сюда возвращаться, и оправдываться, и придумывать, убеждать и отказываться от улик («это не моя помада, мсье»). Рауль тоже об этом не задумывался.
- Поспешим, локальная революция свершилась, черный ход ждет героев, – он пробормотал, тайком морщась от боли. – Гаэль, вы прикрываете, нужно обеспечить незаметность, превратите нас в ежей или бабочек.
Здоровым плечом выбилась дверь; вполне вероятно, она была не заперта; свежий воздух был не свеж и дышал перегаром; тонко, тончайше пахло кровью.
- Пора, друзья, на баррикады, в больницы, залечивать раны, чтобы потом вновь…Расходимся на счет «три», и, babe, вы так и не показали нам ваших картин, – в голосе закружилась меланхолия, ему стало грустно и трезво. – Жаль…«Раз»…
Рауль развернулся и поплелся по улице в поиске пункта (сердечной) помощи (бессильная Пола не сможет), наступая на свисающие края штор и повторяя: «Раз…раз…один».