Кухарка передала все в точности.
- Их величество сказали, что должны подумать и что никуда плыть не надо, - довольно сказала она, устраиваясь за столом в кухне, чтобы с удовольствием возблагодарить себя за труды праведные изрядным куском, оставшимся от монаршей трапезы..
Рядом с ней с не меньшей готовностью развалился садовник Поль. Его принесенная новость не очень взволновала, потому что он и так бы никуда не поплыл. По возрасту, здоровью, должности и выслуге лет среди троих был только один достойный кандидат на прыжок в воду, и это был не Поль.
Пьер это знал так же хорошо, как и остальные, но его новость не успокоила по другой причине. Он переживал за то, что так опростоволосился, не выполнив указание короля. "И чего это нас троих Верзила сюда прислал?" - мысленно помянул он мажордома, в очередной раз удивляясь, как могли допустить, чтобы принимать короля не приставили кого-нибудь из старших слуг. Еще и сказали, что вроде как у них теперь есть возможность отличиться. Только вот Пьеру эта возможность была нужна, как прошлогодний снег. Был всегда позади главного кого-нибудь, и сейчас бы не возроптал.
Переживал, в общем, сильно, и кусок в горло Пьеру не лез. Он даже с какой-то злой завистью посмотрел на уплетающих за обе щеки Поля и кухарку. Ему же и посидеть-то некогда. Вдруг чего понадобится? Нельзя второй раз в дураках оказаться.
Вышел из кухни Пьер в самый раз, чтобы увидеть, что королю и Бьетте тоже в доме не сидится. Незамеченный, он почтительно остановился в дверях и, конечно, сразу понял, куда пара направилась. Королевские слова "так сломайте механизм" у Пьера в ушах так и стояли, и на этот раз он решил проявить предупредительность.
Старательно шурша травой, он подошел и остановился на почтительном расстоянии, однако явно ожидая, что на него посмотрят.
- Вот эта самая дверь и есть, - дождавшись, не замедлил тянуть с предложением Пьер. - Если позволите, то там, - он кивнул в сторону пристроек, - постараюсь найти что-нибудь тяжелое. Наверное, осталось с того времени, как здесь дом строили.

Пьер поклонился, изображая полнейшую покорность и такую же готовность ринуться, куда только его ни пошлют, чтобы выполнить то, что ему приказали. Необходимость выступить взломщиком уже не маячила, а обрисовалась четко. Развернувшись, слуга потрусил в сторону пристроек на поиски подходящего инструмента.
А ведь еще недавно, совершенно утвердившись в статусе комнатного слуги, Пьер решил, что вся работа, связанная с тяжестью и грубой физической силой, ему в ближайшее время не грозит, и безмерно этому радовался. Как видно, судьба решила над ним подшутить, хотя сам Пьер счел бы это изощренным издевательством.
Впрочем, роптать было бесполезно, хотя он и не отказал себе в удовольствие сказать несколько крепких слов в адрес пропавшего Жожо. Пьер знал, что о покойных не принято говорить плохо, да и вообще к ночи лучше их не упоминать, но еще не был осведомлен о том, что бедняга Жожо принадлежит теперь к их числу.
Дни стояли холодные, топили уже щедро. Домик, приготовленный для короля, был обеспечен дровами как нельзя лучше. Там, конечно, Пьер нашел топор и заторопился назад.
Он вообще не понимал, к чему такая спешка. Ему сказали, что его величество пробудет на острове не меньше двух-трех дней, не выезжая. И чего тогда так беспокоиться, пусть даже мост никак не опустить?
Вернувшись к заветной двери, Пьер с облегчением увидел, что его величество со своей спутницей не стоят там. Работать под внимательным монаршим оком было бы гораздо сложнее. Он осмотрел дверь и от расстройства присвистнул. Сделана она была на совесть, из крепко сбитых дубовых досок, да еще и обита металлическими пластинами вокруг замка. Быстро не собьешь. Пьер театрально вздохнул (хотя никто бы по заслугам не оценил этого вздоха), скинул верхнюю одежду, оставшись в одной рубашке и штанах, и принялся за дело.
Далее не менее трех четвертей часа раздавались глухие и звонкие удары, чередующиеся с треском и стуком дерева, а так же отдельные возгласы, осмысленные и нет. В результате дверь теперь темнела провалом, вокруг все было покрыто кусками дерева и щепой. У Пьера же на голове тщательно завитые волосы превратились в странный кокон, рубашка сравнялась цветом с дверью, а щеки и шея в нескольких местах алели царапинами от отлетавших щепок.
Пошатываясь, он сделал несколько шагов в сторону прогуливающегося короля и, отбросив топор в сторону, постарался изобразить поклон, отчего чуть не рухнул.

Тревога, казалось, проступала во всем - в очертаниях застывшего в неподвижности моста, в откровенной растерянности слуг, в разметавшихся по земле  соцветиях астр, в неожиданно выскочившем из трости клинке, скорее напоминавшем стальное жало... Во всем, кроме лица Бьетты. Она интуитивно понимала - сейчас королю нужен внимательный собеседник, и его взгляд, касающийся женского лица, должен замечать только спокойное внимание. Говорила Бьетта мало: ровно столько, чтобы проявлять участие к разговору, не мешая мужчине думать и принимать решения. К тому же ее совесть подтачивал ядовитый червь - чувство вины. Она ощущала себя пусть невольной, но сообщницей... чего? Она не знала, и оттого ее душа тревожилась еще больше.
   Все, что говорил король, было здраво. Лучшего в их положении было и не придумать. А потом - прогулка по берегу и хризантемы, чья прощальная красота отдавала осенней горчинкой, и принимая их, можно было легко коснуться тонкими пальцами руки его величества, незаметно напоминая о том, что они так теплы и отзывчивы. И весьма кстати оказалось легкое вино, теплый плед и даже пирожные. А уже позже, в подрагивающем свете факела, они увидели подъемный механизм, но Бьетта разглядывала не столько его, сколько лицо короля, пытаясь определить настроение.
- Вы совершенно правы, ваше величество, - отвечая, Бьетта подняла глаза и, уже не таясь, смотрела прямо в лицо мужчины. - Ехать в ночь совершенно неразумно. Тем более мы не знаем, с чем имеем дело. Но знаем с кем, - голос девушки чуть дрогнул, но она все же тихо улыбнулась.
- Говорят - утро вечера мудренее. Разумнее будет отдохнуть перед завтрашним днем, да и обдумать все лишний раз не помешает.  Для этого у нас впереди целая ночь, - Бьетта, запоздало понявшая всю двусмысленность фразы,  от всей души надеялась, что в сумерках не будет заметно, как вспыхнули румянцем ее скулы.

Отредактировано Бьетта де Лапланш (2015-01-22 23:02:25)