«Лишь утратив все до конца, но выдержав лишения, как настоящий мужчина, с гордо поднятой головой, ты сможешь сказать, что не зря прожил, сынок», – невнятно бормотал дед Аурелио, не стремясь перекричать бегающих вокруг ребятишек. Гомон становился все громче, сквозь детский хохот не было слышно, как самый старший, Хосе, предложил помочиться в чай старику. Анхелито с восторгом наблюдал за кузеном, шутки над слепым занудой казались жутко смешными, и пальцы еще долго пахли дешевым табаком из раскрошенных папиросок, за что мать, учуяв запах, могла выбранить и всыпать по заднице. «Старика обижаете, бесстыдники, сучата!», – причитая и злясь, мать заливалась слезами. В этот момент, со спущенными штанами, семилетний Анхель и сам начинал плакать и стыдиться, но стоило двоюродным братьям собраться вместе, как все начиналось по новой.

На похоронах он прятался под зонтом и досадливо поднимал воротник единственной «официальной» сорочки, хотя капли все равно затекали, и от матери влетело за грязную шею. «А дед любил попить мочу», – шепнул Хосе, дыхнув чесночным соусом. «Отвали, придурок!», – огрызнулся Анхель, но на губах заиграла улыбка.

И именно Хосе дразнил его «продавцом жвачки» несколько лет спустя. Кузен связался с бандой, что приторговывала наркотой в Ла-Хойя, а Хело пристроился в магазинчик на заправке по пути в родной Эскондидо. Гордиться было нечем, но работа была поблизости от дома и «всего на лето», и сеньор Скарильо исправно платил. У Хосе особым шиком было подъехать с дружками на дорогой угнанной тачке и оставлять чаевые, под смех и рассказы о том, как пьяные богачки дают себя полапать в ночных клубах. Пару раз парни предлагали Анхелю поехать с ними, пощупать карманы пижонов и гомиков, но Хело отнекивался – сеньор Скарильо вряд ли бы одобрил уход с рабочего места – и сомневался, что ребята это всерьез.
Но вчерашней ночью кузен заглянул к нему один и просил пластыря. Лицо вздулось и посинело, словно его били несколько часов кряду, и Анхелито испугался, что что-то произошло, навалят копы, и спешно увел брата в подсобку. Кое-как прижгли раны, Хосе загадочно и счастливо улыбался в ответ на все вопросы, его пришлось долго упрашивать и даже пригрозить рассказать тетушке Луисе. И тогда он проболтался о месте, где собираются настоящие мужчины, «малыш, это охрененно, лучше любой бабы».
Анхель кусал губы и пытался в темноте найти нужный бокс. Портовая часть города, точнее ее неприглядная изнанка, освещалась хуже некуда, Хело и при дневном свете с трудом отыскал бы нужное помещение. Зрение было слабым, но прописанные доктором очки он стыдился носить.
То, о чем с таким восторгом отзывался братишка, произвело на него сильное впечатление. Договорившись со сменщиком, он проработал за него весь день, заехал домой вздремнуть на пару часов и поужинать, набрехал что-то матери и поспешил к друзьям, обещавшим его подбросить. Мать, конечно, отчитает за синяки. Но Анхелито и не очень-то верил, что собрание существует, все-таки Хосе был порядком обдолбанным, и что его просто так пустят, потому что он знает.
Спотыкаясь и чувствуя себя полным придурком, Хело брел вдоль подсобок и вслух отсчитывал их номера. Выскочило «сорок один», он остановился. Сердце билось, как у припадочного.
Не без труда толкнув дверь, он чуть не свалился кубарем с подвальной лестницы и наощупь спустился. Впереди маячил тусклый свет, слышались оживленные голоса. Анхель вытер о футболку ладони, перепачканные в каком-то дерьме с перил, и шагнул вперед, но встретился с кем-то вроде охранника.
- Здесь…Бойцовский клуб? – он пробормотал робко и по-детски, не как мечтал и представлял себе.

Анхелито насторожился и подобрался. За свои детство и юность в бедном районе он так и не научился тяжелому хуку, но зато неплохо бегал наперегонки от голодных собак. Он втянул в себя воздух и прислушался: пахло кровью, шумели гринго. Белых он не боялся, кроме копов и ветеранов, они редко нападали первыми и в их квартале держали язык за зубами; куда опаснее было нарваться на черного, да еще и обкуренного, – пырнет, не задумываясь.
Фигуру охранника обдало подвальным светом, лицо оставалось в подслеповатой тени, но Хело заметил, что тот выше и крупнее, с сильными руками и грузной посадкой, и про себя окрестил его «Толстозадым». Вышедший Саймон был под стать жопастому, у Анхеля засосало под ложечкой, но он уже разгорячился, захотелось привычно поулюлюкать и сделать гринго характерный жест. Хосе обещал, что будет круто.
- Я знаю о клубе, – Анхелито выкрикнул, громче и заносчивей, чем думал. – Ты не можешь меня выгнать, старик, так что пусти, – осмелев, он слегка пнул кедом в ботинок охранника. Удар отозвался глухой болью по пальцам сквозь тонкую ткань кроссовки. И, расплывшись в непроизвольной, глупой улыбке Толстозадому, Хело добавил: – Дин.

Это оказалось так неожиданно просто, как сковырнуть бородавку, что Анхель опешил и с недоверием покосился на гринго. По спине скользнуло липкое ощущение двери назад, к свободе и обратному пути. Какого дьявола он слушал пустобреха Хосе, если этот белый выбьет ему все зубы, то никакой страховки не хватит.
Отступать некуда, особенно когда за тобой тащится Саймон. Анхелито передергивало от его жаркого дыхания, и он брел за Толстым задом. Во рту образовалось много слюны, словно он собирался целовать девчонку. Чем ближе становились голоса мужчин, смешение подначивающих смешков, злобного зубовного рычания и тяжелых вздохов, тем сильнее ему передавалось общее возбуждение.
- Понял, понял, – Хело бормотал невпопад в середину озвучиваемых правил, тупо буровя взглядом растекающийся по ткани плевок и поминая мать и Матерь Божью, и инстинктивно схватил провожатого за запястье, когда они вошли в зал.
Боль и экстаз. Страх. Страх.
Анхель во все глаза смотрел на только что окончивших бой, понимая, что ему достанется и что он в полном дерьме, из которого не выплыть, только всплыть кверху брюхом. Эти гринго точно свихнувшиеся.
- Ты…будешь драться со мной? – он различал только наметки рож и два ярких красных пятна от лиц бойцов. Кто-то тряпкой размазывал кровь по полу ринга, Хело чуть не присоединился к блюющему победителю. Но от сознания того, что против него выйдет уже немного знакомый Дин, становилось как-то спокойней. Ножичком бы этому жопоголовому в бок, и делов.
Разувшись, парень аккуратно составил кеды вместе, стянул через голову футболку, свернул ее пополам и кинул поверх обуви. Мелко, без улыбки перекрестился, быстро поцеловал маленький нательный крестик и вышел на грязную арену. В подвале было чудовищно жарко, но его тело покрылось гусиной кожей. Хело пошевелил пальцами ног и сморгнул: клуб был врагом, мужчины походили на голодных собак, и единственным желанием было бежать.

Оффтоп: совместный пост.

Хело мягко переступил с ноги на ногу, чувствуя на себе взгляды. Замедленным движением вытер пот над верхней губой. Мысли судорожно скакали, он никак не мог решить, куда бить.
Его били по нервам.
Чтобы не дрожали пальцы, он сжал их в кулак. Тихо зарычал, подбадривая себя. Гринго, который ежедневно заправляет свой Додж. Гринго, от которого залетела малышка Мигуела. Гринго с тупым именем. Гребаный гринго, член ходячий.
Анхель попрыгал на носочках, оскалился и кинулся вперед. Правда в кулаках. Кулак летел в белую морду.
Дин ждал удара.
Даже волк, готовясь атаковать, выдает свои намерения; мальчишка был волчонком.
Дин слушал крики зрителей.
И скрип босых ног чико.
Ожидание порвалось с визгом, как стальная струна.
За долю секунды до того, как сопляк замахнулся, Торп машинально вскинул руки, защищая голову и живот. Блокировать первый удар не составило труда, но Дин едва не оступился и – с тяжелым рыком, на выдохе, вмазал левой мальчишке в ухо, сжатым кулаком ощущая резонирующую пустоту черепа.
Бил зло, изо всей силы, не давая опомниться, оттолкнулся, стараясь удержать равновесие на липком пластике, и ребром стопы ударил под коленную чашечку.
Анхелито всхлипнул всем телом. Кулак раскрошился о белую стену. Срезонировало по костям.
К ответу он не был готов. Вмиг ослеп, оглох и задохнулся, с трудом забалансировал. Голоса потонули в чем-то вязком. Хело испуганно прижал ладонь к уху, бездумно огляделся и охнул.
Ногу ошпарило, от неожиданности он подался корпусом вперед и завалился. По-собачьи заворчал – в голове стало громко. Увидев белые пальцы прямо перед лицом, подобрался и засучил пятками и запястьями по рингу, чтобы максимально отдалиться от противника.
Торп резко наклонился вперед, потянулся следом; перед глазами прыгали и с хрустом лопались багровые теннисные мячики, в уши бил возбужденный вопль толпы.
- А-аааа! – фальцетом взвыл Саймон, - быстро завалился, падаль!
Торп рычал, скользил по пластику. Потянулся к елозящей по полу ноге – не удержался, упал сверху – успел сгруппироваться, до боли напрягая мышцы и жестко упираясь коленом в спину чико – хер тебе, не поднимешься, сучонок.
Больно?
Ты не знаешь еще, что такое больно.
Сгреб сопляка за шевелюру - всей пятерней, чувствуя, как прилипают к ладони пряди волос – и с силой впечатал противника мордой в пол.
Раз!
Два.
Три.
- Скажи – «Хватит»! Ты, кусок мексиканского дерьма! – четыре! Пять!..
Сопротивление с каждым ударом слабело.
Нет мыслей, нет желаний, нет криков. Чистая боль. Грязный пол. Кровавые пузырящиеся сопли. Натяжение на затылке, пуск, хруст. Желудок каждый раз поджимается.
Пятками Анхель колотил гринго, больше попадая себе по заднице. Завел руку, щеря когтистые ногти и вцепляясь в кисть.
- П-пошел, – Хело хрипел и еле слышно фыркал словами, – ты!
Торп не чувствовал ударов, не видел рваных, сочащихся красным царапин от ногтей - сфокусированный в одной точке, оглушенный запахом боя.
Не услышал.
Не услышал, но понял, что ответил мальчишка, зло ощерился, сплевывая на пол.
Дин качнулся вперед, наваливаясь на ублюдка всем телом, забрал правой рукой его шею в захват; предплечье скользило по теплой крови, левой он поймал собственное запястье, фиксируя захват и рывком заставляя мальчишку поднять голову.
- Одно движение – и я сверну тебе шею, – прорычал в затылок. – Скажи – «Хватит!», собачье дерьмо, ну?!
Хело заскулил, колотя бесчувственными ногами по полу. До рези в пальцах вогнал ногти в мякоть у локтя. В пережатом горле заклокотали кровь и рвота. Он выпучил глаза и захрипел, поперхнувшись. Глотают только бабы.
Он не мог сглотнуть, западал язык.
- Дин, ты придушишь этого гребаного мексикашку, – заюлил Саймон. – Он задыхается…
Торп хрипел, внутри клокотала ярость, на локоть липким и теплым капала алая слюна.
- Ладно, пшел на хер, выродок! – ослабил руки, голова противника стукнулась о пол, как пустой грецкий орех, расползаясь по пластику кровавой лужицей.
Анхель упал на ребра, съежился и стал мучительно блевать под себя. Вдох – рвота поднимается с глубин, выдох – раздувшимися губами он выплевывает внутренности. Вытирая слезы об пол.
Джинсы испорчены. Но от матери больше не влетит.
Голоса гудят где-то далеко в голове.
Легчает.
Это круче любой девчонки.
Нет мыслей, нет желаний. Свобода.

Он вытер лицо своей футболкой и с любопытством разглядывал отпечаток – кричащий рот. «Не бзди», – пробегая, заорал на оглохшее ухо бритоголовый и ткнул кулаком в плечо, и Хело понял, что это дружественный жест.
Тупо улыбаясь, он осторожно ощупал нос, щеки, лоб. Познакомишься с собой настоящим, говорил Хосе. Да, теперь он настоящий урод. Анхель перевел взгляд на руки – с перебитыми пальцами мясника, которыми он был готов сорвать белую шкуру.
Сидя на заднице, он с преувеличенным вниманием стал запихивать распухшие ноги в кеды. То, что раньше было легко, приобрело особый смысл. Только это и было важно. Мелочь. Простота. Меньше.
В голове еще что-то гудело, на переднем плане двоились пальцы, на заднем возились люди. Через минуту в мире станет на двое счастливых больше. Затянуть шнурки он не смог – больно – и заткнул их по бокам.
Когда белый человек подошел к нему, Анхелито поднял голову и нежно, как мамочке в первый день жизни, улыбнулся: лицо передернуло гримасой. Вскарабкавшись по стене, он побрел следом.
На лестнице парень несколько раз споткнулся и чуть не прочертил хлюпающим носом по ступеням, но вовремя схватывался за перила. Впереди маячила задница гринго. Как напоминание. Как знак. Как явление.
- Старик, это было офигенно, – как только поднялись на поверхность, он восторженно, громко прогундосил. – Я думал, ты вскроешь мне черепушку. Морда вот ноет знатно. Я Анхель, просто Хело.
Радостно приплясывал вокруг недавнего противника и с удовольствием расшатывал языком зуб.
- Ты крепкий чувак. Из легавых, да? Но завтра я натяну твою жопу на уши, – он нервно засмеялся и закашлялся, согнувшись пополам.

Когда он вернулся под утро домой, крадучись от копов через весь город, мать пронзительно, по-птичьи закричала, взглянув на него. Анхелито стоял, как дурак, и сколупывал засохшую собственную грязь с порванных джинсов. Он хотел с гордостью объяснить, что с таким-то лицом нелегко найти лоха, который согласится по-братски подбросить до района. Хорошо, что ребята из клуба подсобили – Хело счастливо жмурился – Саймон сказал – один из них – такой, как Дин – будешь.
Он хотел спать и тянулся к подушке, но мать заставила вымыться и потащила в больницу. Старушку стоило уважить, сидя на кушетке, он рассеянно думал о том, как утомительно мыть уши, водить пальцем по спирали, выковыривая, кажется, кусочки мозга, и заговорщически подмигнул молодому стажеру с зеленеющим синяком под глазом. Шили на живую, собирали без анестезии. Что там говорил Саймон?
Парни издевались с тампонов в носу, Хело валялся на диване: с работы чуть не выгнали, напарник ругался за сдвоенные смены, мать с женским упорством пыталась выяснить, кто и за что. Он улыбался в ответ и молчал, что Дин и просто так. Потому что есть первое правило бойцовского клуба, которое имело в рот твою мамашу, держи язык за зубами. Анхель поднимался и бил кулаками стену.

Через неделю он снова был в порту, гордый тем, что на лице появилось два шрама, а нос слегка искривился. Если повезет, будет сегодня драться; за ним еще должок, нужно взбить Дину яйца. От радостного возбуждения Хело чуть не навернулся на лестнице. Встречал бритоголовый, с полукорсетом на шее.
- Чико!
Пожалуй, даже не обидно.
- Старик, как тебя отхерачили! – Хело присвистнул. Пол махнул рукой и напрягся, пытаясь улыбнуться в своем ошейнике.
- Ну вали давай дальше, что пялишься, у меня сисек нет!
Весело прихрюкнув, Анхелито скользнул вглубь, ближе к арене, где уже было шумно, жарко и воняло потом. Салютнул Саймону, Саймон что-то прокричал в ответ и подозвал жестом.
Возле Саймона крутился Толстозадый. Саймон был здесь самым крутым, жопастый умеет выбирать друзей. Малодушные мысли спонсировались пригретой глубоко на сердце обидой. Потому что Дин сам по себе был крутым. Почти Бог. Прости за всуе.
- Эй! – он радостно крикнул, стукнув Учителя кулаком в спину. По-дружески, с силой, не жалея, восхищаясь.

- Вау! – выдохнул Анхелито, пуча глаза. И как такая здоровская идея раньше не приходила ему в голову?
«Вау» – «угостись косячком, Хело», «вау» – «это тачка кэпа с Royal Caribbean, ха-ха-ха», «вау» – «эта девка орала, как резаная». Вау-вау-вау, лает Анхелито, страшно завидуя. Он тоже хочет быть тафгаем, но моет за собой посуду и работает на заправке.
Когда настает его время, он робеет, понимая, что теперь не отшутишься. Его сделали свободным и прижали к стене. Здесь постоянно нужно что-то доказывать – прежде всего, себе.
- Старик будет цветным, – Анхель отвечает нахально. Пусть знают, что он против расисткой херни, хотя он и чико, а они – гринго. Были ими. Теперь они семья.
Когда он был малым, его с друзьями побил белый полицейский. Просто так, без повода: не переступили расщелину между плиток, глянули на белую старушку, громко смеялись.
Хело подбросил на ладони баллончик с краской:
- А на чем мы поедем? Может, арендуем драндулет у копов?
Он подбадривает сам себя улыбкой, хотя кишки от страха лезут наружу: что будет?
Он понимает, что его не должно волновать, что будет потом.
«Будь, как я» – в глазах Дина.
Он хочет быть таким, как Дин.
Он – малыш-чико, мексиканское отражение гринго.

Это было круче, чем можно было представить. Даже когда он курил чай с кузеном, его фантазии были однообразны и шли кругами: в одном пузыре ты смеешься, в другом обнимаешь красотку, что не дала вчера, в третьем рулишь на классной тачке. Обычные мечты, лишенные вкуса, как и это курево; таращишь глаза, чтобы не закашляться.
Дин воплощал в жизнь мечты из пузыря. Анхелито ощутил детский восторг, когда увидел байк. Плевать, что, вцепившись в бока мужика, он выглядит, как педик. Ветер свистит в ушах так, что ломит. Нет шлема, нет лимита. Чем, черт побери, занимается этот гринго?
Но в засаде у Кабрильо он затушевался. Все-таки Кабрильо – жлоб здоровый да еще с охраной. Больше интереса стала вызывать попка в шортах, но тонко и едко подпахивало железом и краской. Вспотели даже ляжки, Хело морщился от неприятного чувства обоссавшегося. Как разрисовывают памятники?
Полоса вдоль, полоса поперек – на постамент вылезло католическое воспитание. Хело немного осмелел и пшикнул на ступню перво-в-проход-его, сидел бы в своей Европе, в другом мире. «Смотри, это как когда бабы ногти красят, только на ногах», – он захихикал и, войдя во вкус, принялся колорировать активнее. Креатив, говорят они. Насрешь в углу – тоже креатив. Так сказать, выражение протеста. Саморазрушение улиц; асфальт трещит по швам и плавится, бунтуя; он устал от тяжести шин и подошв, надо ему помочь. Срыть даунтаун, насадить там парк «юрского-йоркского-чихать-на-всех» периода. Дикий Сан-Диего, ничей и каждого. Мой, твой, наш с гринго. Надо разбить нос Сан-Диего. Ты помнишь первое правило бойцовского клуба, Санни?
- И-и-ха! – Анхель развеселился и брызнул на загривок Дину. – Приветствую тебя, краснокожий!

В первые секунды он окаменел, как тот свыше, а потом дернулся и побежал в грохочущей темноте, рискуя свернуть шею, потому что, если поймают, будет хуже, гораздо хуже, чем свернуть шею. Бежал у себя в голове, не сходя с места, пока Дин не потащил за собой. Тогда начались крысиные бега.
На скоростях он тыкался носом в красную шею. Сегодня он украл свою первую сырную крошку. Когда-нибудь он прогрызет целую дырищу.
И крысиный король зовет в свою нору, пить кисловатую отраву. Но Хело дернулся и замер, с опаской глянув на окна:
- У тебя…кто-то есть?
Тупой вопрос, уж Дин наверняка не с родителями живет. А с какой-нибудь девчонкой, такой…Анхелито досадливо покачал зубом и украдкой стал заправлять футболку в джинсы. Приглушенно высморкавшись, пригладил вихры – «ма, Анхель собрался на свиданку!», кричала обычно сестренка, он шикал и отшучивался. Маленькая балбеска уже небось видит третий сон. Нужно как-то разрядить обстановку.
- Подожди, – он почти взмолился и начал приплясывать под локтем наставника, – подожди, мне нужно отлить.
Но может, все было не так. Может, в квартире была штаб-квартира, мозг и сердце клуба. Может, надо было снова бить, под рампами ринга, в грохочущей темноте. Как все было, Дин, что сказал Саймон, о чем учил Тайлер?
О любви.

О любви Анхель не знал ничего. Хотелось секса, безумия, безбашенности – как в рассказах друзей, чтобы девчонки легко соглашались, не путаться в одежде, не волноваться, не спешить, не оправдываться. Хотелось страсти, хотелось жизни. Хотелось Милы.
От взгляда на подружку Дина засосало под ложечкой и вспотели ладони. Хело представил, что так потеют ее ляжки. Женское тело манило его, как изголодавшуюся собаку. Собаку дразнили крекерами.
Мила обернулась и через плечо поймала на себе взгляд, кокетливо улыбнулась и привстала на носочки, потянувшись к верхней полке. Мужская футболка, в которой она спала, натянулась, обнажая край ягодиц.
- Дин – мой приятель, – поспешил заговорить Хело, чтобы хоть как-то отвлечься, – мы познакомились недавно, но он реально крутой чел.
Мила хмыкнула, небрежно швырнула на стол стаканы и обмыла в раковине белые одноразовые тарелки.
- Вот оно что, он тебе нравится.
Анхель быстро выпалил:
- Ну, я его очень уважаю…А нравятся мне девчонки, такие, как ты.
- Как я? – у Милы был красивый грудной смех. – Извини, нормальной посуды нет, мы позавчера поссорились.
Кусанув кусок сыра, она подошла совсем близко и оперлась о столешницу.
- Сколько тебе лет, мальчик? – Мила дернула Анхелито за футболку. Початая бутылка виски чуть не выскользнула из рук разливающего.
- Двадцать два, – пролепетал Хело, вслепую ища свой стакан. Невозможно было не пялиться на ее грудь.
- Я свободна вечером во вторник, – Мила понизила голос и взъерошила волосы парню. – Дин уйдет на работу.
Шум воды в ванной прекратился. На кухне чокнулись.

Хело настороженно прислушался к звукам из спальни. Невозможно, но с Дином нет ничего невозможного. Он вздохнул и уперся подбородком в ладони, крепко зажмурившись и представляя. Мелькнула шальная мысль присоединиться третьим. Анхелито обмакнул палец в недопитом виски. Мочевой пузырь сейчас лопнет.
Вот Дин с утра-то порадуется, опохмеляясь, радуге вкуса.
Подтянув штаны, Хело поплелся домой. Он заглянул в ближайшую круглосуточную забегаловку и задремал, уронив лицо на липкий стол, но его разбудил какой-то бомжеватый мужик, который настойчиво угощал кофе, рассказывал о том, как катался на голубой лошади в Кентукки, и трогал себя через штаны.
Отоспался Анхель на квартире у Педрито. «Неважнецки выглядишь, амиго». «Мила». «Чего?». «Рассказать тебе про Милу?». «Совсем сбрендил, валяй».
Мила свободна во вторник вечером.
Она часто-часто, горячо, до ожогов дышала в плечо, была мягкая, как свежий домашний хлеб, смеялась и тут же серьезнела. Бог знает, что творилось в ее голове. Вечер вторника, вся спальня залита ярким светом и спермой, нет занавесок на радость соседу напротив. Шейк-шейк, Дин мутит свои коктейли в баре. А Мила в среду утром гладит щеку: «Ты нежный мальчик. Забавный, но нежный».
Мила назначила встречу: пятница, восемь, «У Майки».
Мила не пришла. Было немного досадно, но так даже лучше: все-таки она была подружкой Дина.
Клуб собирается в воскресенье.
Анхель легко попрыгал по ступенькам, спускаясь. Он не знал, сможет ли сразу посмотреть Дину в глаза, но в груди разливалось спокойствие. В конце концов, это просто баба, довольно шлюховатая. Из-за такого не ссорятся. Дин свободен от предрассудков.
На входе сказали, кто сегодня дерется.
Хело близоруко искал глазами жертву. Он знал, как бьет Дин.
- Ух, твою мать! – Анхель дернулся. – Крадешься, как кошка. Ищу, хотел тебе кое-что сказать, – он смотрел в зал и задумчиво произносил: – Знаешь, когда мы встретились в первый раз, ну, там, помнишь? Так вот, ты мне не понравился. Такой напыщенный индюк. Я тебя прозвал про себя «Толстозадым», представляешь? – Хело хохотнул. – Я тебя тогда еще не знал. И знаешь, – он махнул в сторону ринга и повернулся к Дину, – все это круто, безумно круто. Но можно и без этого.

«А что потом?». - «Не знаю. Я хочу от Дина ребенка. Чтобы получился мальчик, такой светловолосый». Мила смеялась и лезла целоваться. Анхель замирал.
И думал, как странно, что от этого идущего впереди гринго кто-то хочет ребенка. Ему девчонки никогда такого не говорили. Глупо было думать, что Мила придет в пятницу.
Еще глупее желание догнать, постучать по плечу и поздравить. Чувак-ты-может-быть-будешь-отцом. Возможно, он бы и не обрадовался.
Чему радоваться? Это ответственность, когда на шее висят двое. Младшей сестренке уже семь лет, и она довольно тяжелая, если полдня с ней дуреть и таскать на руках. А Дин от ответственности бежит, так понимал Хело. Ну, не то чтобы бежит. Чеканит шаг.
В армейских ботинках с металлическими пластинами. Больно, если бьют ногами. Сворачиваешься напряженным клубком, прикрывая лицо и живот.
Напряжение между ними какое-то все же чувствуется. Плевок из тарелки можно выгрести ложкой. «Накрашенные губы» не виновата, что жирдяй сверху не дал доступ к инфо.
«Информация» – то еще словечко. Как «разгром». Который еще и «проект». Мы же не на уроке, в конце концов. Проще это заумное занятие прогулять. Дин – простой парень. На ладони Саймона просто шрам.
- Слышал, – простодушно соврал Хело, глядя на Саймона. – А что?

- Вовсе нет, − упрямо мотнул головой Анхелито, потирая плечо с пятью новенькими синячками. У Дина цепкие пальцы и цепкий взгляд. − И ничего я не вру. Я знаю половину ребят, что заправляются у нас. Они из моего района. Тачки угнанные. И сеньор Скарильо хороший хозяин и платит всегда вовремя. Он живет в двух кварталах от нашего дома, у него две дочки, сын приторговывает спайсом. Вот Карло, мой сменщик, – да, он тот еще засранец, отжал десятку в долг и никак не отдает.
Глянув на лицо Саймона, он добавил поспешно, волнуясь, налету ловя обильную слюну:
- Но он отдаст, это ничего.
Хело провел пальцами по краю стола и тревожно оглянулся на Дина.
- Слушай, чувак, я же сказал, это просто первое впечатление. Хочешь, я извинюсь, если тебя это так задело? Извини, правда. Ты не жирный гринго, чувак.
Выдохнув, он рубанул ладонью воздух.
- Послушайте, ребята, это все класс, но мне не очень нравится, что вы задумали, честно. Я знаю этих пацанов, они нормальные. И им не понравится, что на их территории – ну, вы понимаете. И сеньор Скарильо простой мужик, полжизни в порту работал. Такого обидеть – как палец в задницу сунуть. Мерзко, неправильно как-то. Это простые люди, без придури, они «наши», сечете? Ну, как мы. Нормальные, ну!
Анхель потянулся к бутылке с минералкой, что хлестал Дин. Во рту пересохло, от страха.

В сознании всплывали первобытные, первописанные на камне правила: когда опасность – беги, мимикрируй, притворись мертвым. Всплывали, как гавно, на поверхности обостренного сознания бесполезные, запоздалые сигналы. Ангел разрушения надиктовал новые заповеди.
Бежать Анхелито было некуда, огромный Сан-Диего, Самый Крутой Город Америки, казался наспех сколоченным гробом; в бойцовском клубе не люди – гвозди; его найдут везде, всегда. Прижимаясь дрожащим животом к Дину, когда он рассекает углы города на своем байке, не становишься Дином. Хело охватил суеверный страх; сердце сжималось – «сжалься».
- Знаю, – плаксиво выдавил Анхель, потирая плечи. – Это Джей Кидди, он пасет девочек в Хиллкрест, а обитается в Эско. Что ты задумал, Дин? Ты хочешь сделать из него живую бомбу, привязав устройство?
Он беспечно ляпнул первое, что пришло в голову, самое жестокое, и заглянул в глаза. Он – маленький провинившийся зверек, стянувший лакомый кусок у большого злого животного. «Кроко-дил», первое, что пришло в голову. «Кроко-дин», попытался развеселить себя Анхелито и нервно заулыбался, «кроко-смайл».
- Да! Я спал с Милой, да! Да-да-да! И еще буду, если захочу! Будешь драться? Так дерись со мной, в жопу твой проект «Разгром», дерьмо какое-то! – он выпалил скороговоркой и пнул шину, сжав кулаки.