... Затем они выплыли наружу.
Тень от колосса рассеялась уплыла куда-то за спину, и расступились заросшие темными соснами и солдатскими елями утесы, утих ветер, и Рафф смог смачно сплюнуть в воды огромной лагуны, с водой зеленой, как горох и блестящей, как бутылочное стекло. Он присвистнул, когда наткнулся взглядом на торчавший прямо по курсу еще один остров, ощетинившийся носами галер, метательными машинами, подобие которых наемник мог видеть в арсеналах Королевской Гавани и еще какими-то приспособлениями, названий которым он не знал, но уже по внешнему виду мог ощутить скрытую в них угрозу.
- Не вид ли задницы Браавосского Титана заставил тебя проглотить язык, а, Раафос? - бросил на исковерканном вестеросском один из матросов, у которого Рафф выиграл в кости три горсти монет - медных и серебряных.
Когда он садился на пентосский корабль, то назвался Рафусом Коулом, особо не задумываясь, из каких таких болот памяти всплыло родовое имя.
- Завидую, что у меня так же нет людишек в штанах!
Цветасто предположив, зачем людишки браавосскому Титану, Рафф наблюдал, как все шире и бессмысленнее улыбается матрос, пока того не окликнули с палубы.
А из-за изогнутой береговой линии все время появлялись новые причалы, доки и навесы, а потом показался город. Рафф было приготовился ступить наконец на твердую землю, но оказалось, что каждый корабль стоит на таможне, и им пришлось проваландаться почти сутки на воде, так что вместо Сотни островов Браавоса посреди моря - нагромождения куполов, башен и мостов серого, золотого и красного оттенков - пришлось ему наблюдать серые каменные бойницы складов и слушать разноязыкую брань капитана, препирающегося с таможенниками.
Так и вышло, что причалили они в Мусорной гавани ночью, а сойти удалось только, когда зарделось утро, разогнав волглые туманы над пованивающей городом водой.
Сойдя с корабля, Рафф пристроился к группке пентосских матросов, обещавших показать ему достойные кабаки и таверны и, конечно же, девок, которые и цену не заломят и немощью не наградят. Некоторые из них знали браавосский достаточно, чтобы чуть больше, чем на пальцах, объяснять местным, чего им надобно.
Идя через людный по такой рани причал, Рафф рассматривал все сквозь прищуренные веки, крепко придерживая свой массивный вещмешок так, чтобы до пояса с зашитыми в нем деньгами добраться было непросто.
- Дефки здесь не то, сто в Лисе, но тоше с фантазией. - рассказывал Герис, впередсмотрящий, которого чаще называли Зуб. Для обозначения девок он использовал более пошлое слово на пентосском диалекте. Рафф уже выучил многие такие словечки, пока плыли и пока он угощал матросов прикупленной на такой случай огненной водой.
- Есть такие, на которых не хватит всех денег твоего короля! - в сотый раз рассказывал Зуб.
- Это девки не для всех! - поддакивал идущий чуть впереди Заморенный.
- Не для всех! И уш тем более не для тебя! Хотя ты мошешь смотреть...
На их мерзкое хихиканье Рафф огрызался скорее привычно, поглощенный тем, что рассматривал проходящих мимо, старался запомнить выход к причалу, оценивал узкие многоэтажные каменные дома с крышами черепичными, не какая-то солома с дерном, как в Речных землях.
Так что, когда дошли до популярной у заезжих моряков таверны, он уже потерял нить разговора, и с трудом мог вспомнить, что еще ему талдычили про девок.
Когда в таверне, пахнущей солью, камнем и сброженным пивом, удалось наконец промочить горло, он подумал, что идея приехать сюда не была так уж плоха. Тем более, когда за подкладкой сапогов и пояса зашито столько золота.

- Всякая услуга имеет свою цену, - напевно сказал «серый» человек, и в пустых, без блеска, глазах впервые мелькнул огонек острого интереса, - сделаешь больше – получишь больше. Мне нужна информация. Она будет стоить пару медяков. Нужно содействие. За него плачу серебряной монетой. Что ты выберешь, Кошка-Кет?

Со скрипом распахнулась дверь таверны, изрыгнув из чрева парочку пьяных матросов, душное нутро выплюнуло следом сложную смесь гортанных матросских воплей и кухонных запахов. На шее Моро судорожно задергался кадык – судя по выговору, один из появившихся на мостках и был тем, кто его интересовал.
Парочка не заметила Моро и девчонку; переговариваясь, вестеросец и его приятель отошли к мшистому камню, на ходу расшнуровывая ширинки. Местное пойло, если на что и годилось, так только на исправную продукцию подобного.
Моро неслышно метнулся за угол, поймав Кет за кисть руки и увлекая за собой.
Черные патлы свисали на лицо, скрадывая полосатыми тенями жесткие складки безгубого рта.
- Ш-шшш… Тихо, Кошка, – сбивчиво и торопливо заговорил он, - видишь – человек? Тот, высокий, вестеросец. Твой земляк, - она говорила чисто, слишком чисто для уроженки Эссоса – так, как говорят пришлые, старающиеся скорее стать своими, раствориться в толпе, но выговор безошибочно выдавал в ней дитя сурового Севера, с раскатистыми гласными и сухими, рубленными фразами. Дерево в мороз.
По затылку прошла изморозь, словно невидимая опасность коснулась кожи.
- Мне нужно знать, чего он хочет, куда собирается. Один или с дружками? Подойди к нему, предложи дюжину мидий, заговори.

- Поссать не дадут.
Тирли смачно сплюнул в воды канала, обернулся, зашнуровывая штаны и сделал пару шагов в направлении тележки. Рафф, до этого увлеченно удобрявший дохлую крысу под камнем, тоже бросил туда взгляд, наблюдая, как они сходятся - матрос, с ногами кривыми, как мосты через Камнегонку и доверху полная блестяще-черными скорлупами тележка. Там были и длинные зеленоватые хвосты водорослей, и еще что-то, выглядевшее более съедобным.
То, что толкало телегу, выглядело неопасным. Видимо, потому пентошиец и подошел поближе, сунул руку в товар, издав свежий, морской перестук, вытащил что-то.
Удивительно, как можно одновременно и шнуровать штаны и понимать, что место здесь в общем-то для торговли не шибко удобное.
- Эй, Раафос! Смотри, какая уродина! Клянусь печенью моего капитана, в жизни не видел устрицы такого размера. В какой канаве ты ловишь их, малец?
Рафф направился к Тирли, на ходу присматриваясь к телеге, к оборванцу или оборванке, которая привела ее сюда, а еще к дороге, на которой она стояла.
Место не казалось лучшим для торговли. Люди спешили по своим делам, но здесь поток их уже спадал, мимо закоулка с камнем шли в основном те, кто уже торопился в город по делам, рабочие тащили бочки и катили доверху набитые телеги купцы, пара пьяненьких матросов шумно опорожняла желудки прямо у выхода из их трактира... И еще что-то беспокоило наемника, но что именно, он понять не мог.
- Жаль, что мы уже давно пожрали. А может, мне купить ее для тебя, а, Раафос? Помнится, как мы отошли от Пентоса, ты блевал от них дальше, чем видел!
- Купи и засунь ее себе в задницу.
Раффа раздражало собственное беспокойство, раздражало то, что пентошиец так много болтает, раздражало солнце, слишком ярко бьющее в лицо и бликующее от далекой глади моря в Мусорной гавани. Девочка - теперь понятно, что это была маленькая замызганная мусорная крыска, - не раздражала. Рафф смотрел на нее некоторое время молча, прямо в глаза, потом на руки, но ничто не вызвало в нем ни воспоминаний, ни эмоций.
Иногда он убивал таких. Всяких, разных.
Но больше запоминал молоденьких девушек. У которых было на что посмотреть.
- Нам не нужна еда, Тирли. - наконец фыркнул он. - В другой раз, Крыска. Пойдем, меня ждут ямы. Или где там подвизается этот Малыш.

Глядя, как расплывается Тирли наглому ответу помоечного ребенка и слушая перевод, Рафф сжал руки в кулаки и раздул ноздри, как бык, увидевший красное. Сквозь зубы выплюнул что-то о происхождении матери такого маленького замызганного отброса, насквозь пропахшего водорослью и утопленникамии намеревался было отвесить звонкую оплеуху, но Тирли повис на локте, шипя, словно удавленный:
- Сдохнуть хочешь? А ну... стой...стой говорю, кальмара тебе в... Сам говорил ждут! Апф...
Рафф толкнул его, и отвернулся, зашагав ко входу. Тирли был прав - не в первый день. В другой ситуации он топтал бы ее сапогами, но сейчас наемник не знал здесь никого, кроме матросов, да и на браавосском они обучили его только паре-тройке слов. Уже через секунды оказалось, что оборванка могла кликнуть стражу, Тирли снова перевел и и оказалось, что кроме стражи здесь боятся еще каких-то брави. Красавчик взялся за массивную дужку замка на дверях таверны, изображавшую открытую пасть неведомой пучеглазой рыбины.
Вся пасть была забита ржавчиной.
Грязная торговка выводила его все больше.
- Надо бы вырвать твой язык, оборванка. Вырвать и отдать шлюхе, чтобы она пользовалась им лучше, чем...
И тут он обернулся всем корпусом, поймал налетевшего на него матроса, выплевывающего промеж ругательствами вопросы про Королевскую гавань, и оскалился ей прямо в лицо с лестницы, выплюнув слово, означавшее также черный страх и проклятие для любого, кто знал легенды Вестероса:
- Из Харренхолла!
Дверь захлопнулась за Раффом с глухим утробным стуком, оставив урожденную Арью Старк одну на улице, залитой солнцем и зубодробительной смесью ароматов, которую некоторые местные аристократы брезгливо именовали красочным словом амбре.
Трактир теперь плевался вовне только приглушенными звуками, и, казалось, не случится больше ничего интересного.
Но какой-то из богов, видимо, имел на Арью еще планы, потому что уже через несколько мгновений двери снова отворились. И если б девочка пожелала, то стала бы свидетельницей того, что некоторые заговоры, заговорчики и заговоришки имеют свойство зарождаться в совершенно непотребных местах, а еще она б узнала, что справляющий нужду мужик нередко не ожидает быть подслушанным.
Итак... Двери отворились и оттуда бочком-бочком выкатился герой Мусорной Гавани, боец Канавы, победитель трех десятков и одного, известный каждому воришке Скагги-Малыш. За ним вылез щербатый прихлебатель, подпрыгивая на кривых ногах, словно шакал вокруг кабаньей туши.
- Убьем этого пентошийца, Скагги! Ты только скажи - и затащим его в ближайшую подворотню! Не видеть ему Одноглазого, как своих ушей!
Говорили довольно громко, сворачивая в подворотню мимо тележки с устрицами и мидиями. В подворотне от их голосов шло глухое эхо.
- Нельзя. - рокотал Малыш. - Убей его, и каждый в городе будет думать, что Скагги поджал хвост. Не держит слова. Нет.
- Что тогда будешь делать, Малыш?
Великан в ответ помолчал, удобряя злосчастный крысиный труп. Потом беззвучно затрясся, запрокинув голову, словно его ухватила падучая. Это был смех.
- Он не говорит по-нашему, Хааг. Значит, я скажу Одноглазому, что этот пентосский петух хвастал, будто может завалить быка голыми руками. Скажу, что он готов выйти на арены один на один против одноглазьих любимчиков. Вот посмотришь, в тот день, как он пойдет добывать славу на кулаках это его яйца, а не бычьи, принесут на ужин хозяину и его шлюхе в вуали. Вот посмотришь...

Тонкие ноздри человека в сером хищно шевельнулись.
- Скагги хочет свести его с Одноглазым?
- Скагги зол, он жаждет скормить его яйца бродячим псам, - невысокий пухлый трактирщик подошел сзади незаметно, - а пришлый хочет денег, много денег, хочет крови, женщин, и снова денег. Жаден и ненасытен. Он из Харренхолла – подтвердил Беппо, - говорят, Скачущая Гора со своими молодчиками утопил те места в крови, и с тех пор каждый житель Речных Земель плюется ядом, заслышав имена его людей. Ему нет возврата, - Беппо ощерился, демонстрируя ряд гнилых зубов.
Острый нос трактирщика чуял недурную возможность поживиться.
Серый человек молча жевал травинку.
Думал.
Скагги-малыш, Скагги-великан, мешок с дерьмом, туша, состоящая из пары десятков стоунов мяса и жира, туша с мозгом величиной с грецкий орех. Убить – слишком просто. Моро не жалко было вестеросца – этот дурень сам выбрал себе смерть, но деньги… нельзя допустить, чтобы мертвое тело обшарил кто-то другой, и кто-то другой забрал принадлежащую Моро добычу.
- А этот хочет выжить, - задумчиво протянул он, - женщин, говоришь? Кошка, проследи за ним. Захочет шлюху? Беппо, порекомендуй ему лучшую шлюху в Мусорной заводи. Мы выпотрошим его, как цыпленка, и отдадим Скагги. Я не хочу ссориться с Одноглазым. Скагги свое получит. Ему нужна голова вестеросца на блюде, мне – его деньги.
Взведенная до металлического визга пружина катапульты распрямилась, Моро легко поднялся и танцующей походкой направился прочь.
- Ты знаешь, куда его направить, Беппо. Сделаешь дело – получишь обычный процент и десять монет серебром сверху. Кошке расскажи, дорогу покажет. Пять монет серебром, Кошка-Кет, - бросил он на ходу, оглянувшись.
Солнце лениво щурилось на Мусорную заводь из-под туманной кисеи облаков. Хриплыми голосами, перекрывая чаячьи стоны, орали короткие скабрезные куплеты подвыпившие моряки, кричали торговцы, визгливо хохотали продажные женщины.
Серый человек растворился в толпе.

Беппо стоял, выпятив кругленький животик, и наблюдал за ужимками Тирли с ленивым интересом.
- Переводчика? – трактирщик задумчиво пожевал губами, и медленно, старательно выговаривая слова на общем, чтобы вестеросец понял, проговорил, - надо подумать. Толмачи, которых нанимают купцы, стоят недешево…
Гладкий, словно яйцо, череп Беппо отражал свет масляных ламп. Он мог бы предложить Сантаро, мальчишка не дурак, но сверлящий взгляд Раафуса не вызывал доверия – Сантаро был его, Беппо, бастардом от кривой Маго, сыном, единственным сыном, коего Беппо признал, поскольку недавно отошедшая в мир иной Семи рожала ему лишь чахлых дочерей, не доживавших до первых регул – причина, по какой Беппо сделался задумчив и угрюм. Пришлый был опасен – Беппо научился отличать опасность по одному взгляду, по запаху. Потерять единственного отпрыска, наследника – удача невелика. Кошку. Надо предложить ему Кошку Кет. Моро ее нанял, она сделает дело.
- Скажи ему, торговка мидиями будет стоить дешевле, а общий знает не хуже браавоского наречия, - заговорил он на браавосском, обращаясь к Тирли, но глядя прямо в глаза вестеросцу; скрип сахарной корочки привычно таял на языке.
Патлатый пьяница, источавший букет густых миазмов, оторвал рот от кружки с пойлом, прислушиваясь к разговору, и захохотал:
- Беппо торгует мощами малолетних шлюшек, - черная дыра рта ощерилась пеньком единственного кривого зуба, - торговля бараниной и разведенным элем не приносит дохода, а, Беппо!?
Сидящие вокруг моряки дружно загоготали, парочка местных угрожающе подвинулась ближе к бродяге.
- Засунь свой грязный язык себе в задницу, - посетовал Беппо, скорбно качая головой; слова посыпались из него, словно горох из рваного мешка, - вы простите меня, господин, ежели господину нужна женщина, я могу порекомендовать женщину, если у господина хватит денег, чтобы заплатить. И не слушайте Кошку, она вам посоветует шлюху из Счастливого порта. Я ничего не могу сказать против них, девочки там недурные, но каждая принимает в себя десяток мужчин за ночь, в ее сладкое место проедет телега, груженная углем, - трактирщик глубокомысленно дернул куцей бровью. – Сантаро! Позови Кошку Кет! Переведи ему! – трактирщик обратил на Тирли взгляд, исполненный достоинства. Беппо был неплохим лицедеем – поговаривали, мать прижила его от актера бродячей труппы.

- Господин ищет толмача, Кет, - Беппо торопливо облизнул губы, - ты хорошо говоришь на общем.
Девчонка пахла рыбой и водорослями. Трактирщик знал о Кошке кое-что, что заставляло вести себя с ней осторожно. Толика осторожности дельцу не повредит.
Но от серебра она не откажется. Кто откажется, покажите мне?
Воображаемые проценты от сделки, плюс бонус. Толстые, как домашние колбаски, пальцы Беппо уже ощущали шершавую поверхность монет-кругляшей.
Их кисловатый запах.
- Господин ищет переводчика на несколько дней, недурно заплатит. Если сговоритесь, мне три монеты медью, за сводничество, - подвижный фиолетовый рот толстяка растянулся в ухмылке.
Раафус стоял рядом. Не понимал, но слушал. Смотрел. Видел.
Тирли ему переведет.
Совиные глазки хозяина трактира, не мигая, уставились в переносицу замызганного личика торговки.
Недосказанное налилось свекольным румянцем, Беппо смахнул выступивший на лбу пот грязной тряпкой, которой недавно полировал липкую от пива столешницу.
Моро заплатит тоже.

Определенно, Тирли занимало кое-что еще, кроме помощи ему, Раффу. После краткой перепалки с вестероссцем, пентошиец улыбался хозяину в ответ и кивал, глаза его при этом были странные. Неприятные были глаза. Блестящие и жирные, как минеральное масло.
Кто-то подал Раффу пива, пока ждали. Пока он говорил матросу и хозяину злые слова про местных торгашек и их воспитание, пользуясь тем, что Беппо якобы плохо знает вестеросский.
Рафф многое видел в дружине Клигана. Мог красочно рассказать, как воспитывают малолетних и куда девают их длинные языки. Хозяин, впрочем, оставался безразлично-улыбчивым.
И он постепенно становился все более уверен, что здесь все знают всеобщий, все. Стоит пощекотать им горло, и они обязательно выперхают правду.
- Научим ее вежливости, - тихо шепнул в сторону Красавчика матрос, прилипнув взглядом к тележке и тощей - такие тощие даже в портах не обретались - Крыске. И Рафф вдруг во всех красках вспомнил, где именно он видел такой взгляд. Лицо свело судорогой улыбки, и Рафф обернулся к девочке.
- Три. Три монеты серебром, по одной за день, или я найду себе любого другого болтуна. По крайней мере, он не будет так дурно пахнуть.
Улыбка Раффа Красавчика как нельзя более контрастировала с его прозвищем. Старая мышечная болезнь безобразила любое проявление эмоций, заставляла мышцы рефлекторно подергиваться, а тонкий бледный рот превращала в оскал.
Краем глаза он заметил, как Тирли потер руки. Об этом человеке на корабле ходили дурные слухи. Рафф вспомнил: матрос любил мучить крыс.

Раафус нарочито медленно сунул руку за широкий ворот куртки из вареной кожи и вытащил двумя пальцами мешочек для денег, нарочито медленно, так, чтобы следить за взглядом девочки... И ощутить жадность Тирли. Растянул завязки, намереваясь достать и отсчитать один пентошийский серебреник и горсть меди, они говорили за Раафуса больше, чем его слова о происхождении, они были полновеснее и крупнее местных денег, картинка уже встала у него перед глазами, как что-то просыпалось с глухим, особым звуком.
Только монеты так звучали, падая на деревянный пол.
Мешочек, выигранный им когда-то в кости у Полливера, наконец-то порвался, явив всем заинтересованным восьмерку серебряных, немного меди и три толстых кружка золота.
Взгляды притянулись к ним. Раффу показалось, что он прямо чувствует, как подобрался трактирщик.
- А-а-а, это Гериса! Наверняка это Гериса! Только ему так не везет, - приговаривал Тирли, бросаясь на пол, собирая деньги, а потом поднимаясь и по-хозяйски пробуя золото на зуб. - Дай-ка я заплачу, Раафус! Вот тебе, девочка...
Тирли протянул ей один серебряный, а остальные отдавать наемнику не спешил.
- Это задаток. - двинул челюстью Рафф.
- Задаток, задаток, девочка!
- Остальное по выполнению службы. Будешь со мной с утра до вечера.
"Крыска".

А на улице тем временем разгорался день, птицы кричали чуть ли не громче матросов, матросы истекали потом и грозились повышибить дух из тех, кто попадался им под ноги, те, кто попадался им под ноги, тихо костерили всю Мусорную гавань, прибирая к рукам деньги, прося милостыни, демонстрируя прелести и источая запахи, которые не снились, вероятно, даже тем, кто занимался выгребными ямами драконов в древней Валлирии.
Браавос жил, Браавос ожидал сиесты, Браавос заключал сделки и расторгал договоренности, он плел интриги, отдающие сухим солоноватым запахом моря и солнца, леностью и неизощренной жестокостью, какой могут славиться только те народы, которые живут в тепле у моря.
Одноглазый, владыка Помойных ям и Канавы, хозяин кровавых развлечений и сотен жизней людей, слонов, тигров, диких собак и даже одного лютоволка, сидел за столом у проема каменного окна, выходящего на затопленный город.
На столе перед ним была нехитрая снедь из тушеных овощей, свежего винограда, вина и воды, лепешек, в одну из которых был завернут ароматный кусок мяса, запеченного на углях и со специями.
Он не был стар, но походил на древнего старика, одновременно крупного и тощего, как оглобля, согбенного, с чудовищным лицом, через которое шел косой шрам от лысины до правой скулы. Глаз, как и положено, отсутствовал. Ел человек руками, при каждом движении на его шее позвякивали навешенные на цепочках медальоны. Одноглазый был полугол и медлителен. Медлителен настолько, что не обратил внимания даже на открывшуюся дверь, в которую вошла, распространяя перед собой запах корицы и нарда женщина, за один взгляд которой многие готовы были платить большие деньги. Ее лицо, плечи и предплечья покрывала плотная белая вуаль, наброшенная на голову и закрепленная на сложном украшении прически.
Женщина вошла, оглядела комнату, в которой кроме стола был только рукомойник, Одноглазого, продолжавшего есть, стул, установленный напротив хозяина, но так, чтобы гостья оказалась далеко от пищи.
Женщина громко хмыкнула. Одноглазый налил себе вина и разбавил водой прямо в глиняной кружке.
- Кто нибудь говорил тебе, что бедность, которую ты показываешь, только распаляет воображение? - спросила она, садясь.
- Когда кто-то слишком много говорит, я отрезаю ему язык. А заодно и уши.
Хозяин сунул лепешку в рот, просыпая крошки, но гостье не предложил ничего. Она смолчала, хотя любому, кто оказался бы сейчас в комнате, показалось бы, что женщина презрительно поджала губы, кривя их в некрасивой гримасе.
- Я готова сказать тебе имена тех, кто должен сегодня проиграть.
- И хорошо, что готова.
- Некоторые начинают скучать. - в ее голосе послышалось удовлетворение. - Канава и твои ямы уже наскучили тем, с кем тебе придется считаться. Ты однообразен, Одноглазый. Однообразен, как эта комната, без ковров, диванов, с колченогими грубыми стульями. Пока что за тобой стоит сила. Но не стоит недооценивать скуку аристократов Браавоса. Она способна подсказать им способы, как поразвлечься и за счет тебя...
Монолог прервал короткий сухой звук. Нож, до этого воткнутый в стол рядом с мясом, был вытащен и блеснул в руке у Хозяина зрелищ, блеснул, отражая далекие отблески вод затопленного города. Куртизанка замолчала.
- Имена?