Лихорадочная жажда разрушения овладела Кэтрин, едва за горничной закрылась дверь, и повернулся в замочной скважине ключ. Тяжело опираясь о подлокотники, она поднялась на ноги и с силой швырнула в стену вазу – фарфор рассыпался на мелкие осколки, между ними белели клочки бумаги. На грохот прибежала другая горничная:
- Я сейчас приберу, миледи…
- Не надо.
Девушка осеклась и густо покраснела, встретившись взглядом с невесткой Ханны Кавендиш. Последние полчаса кухня гудела, в медных котлах отражались дрожащие от любопытства лица стряпух, с которыми комнатные слуги делились свежими новостями – Ханна заперла невестку в спальне и наказала дворецкому привести к ней сэра Джонатана сразу по возвращении. Слуг распирало от предположений. Накрахмаленные передники горничных шелестели, как крылья ангелов, несущих благие вести в прачечную, конюшню и на птичий двор.

- Не нужно, - повторила Кэтрин, пристально глядя в глаза девушке. Эту горничную она не знала. Видимо, Ханна решила сменить надзирательницу, опасаясь, что прошлая девушка прослужила у нее слишком долго и могла привязаться к хозяйке. – Принеси мне теплую шаль и разожги камин.
- Но леди Ханна…
- Здесь распоряжаюсь я, - слова скатывались с губ, как ледяные шарики, холодные и скользкие, – делай, что велю.
Горничная выдохнула, растерянно заморгала и выскочила прочь, однако через четверть часа вернулась с теплым пледом и, посапывая, начала возиться с розжигом. Щепочки для растопки падали на пол с тихим треском.
Кэтрин забралась на постель, укуталась в плед, и наблюдала за ней, как кошка следит за мышью. По поленьям сначала неохотно, потом веселее побежало пламя, бросая теплые блики на лицо горничной, и освещая погруженную в полумрак комнату.
Девушка ушла, оставив леди Кавендиш в одиночестве.
Не раздеваясь, она легла, вытянула напряженные ноги, прислушиваясь к себе. Живот все еще болел, и младенец затих; она беспокойно зашевелилась, повернулась на бок и согнула ноги в коленях.
Стало легче.
Кэтрин не заметила, как заснула, провалившись в пустой сон без сновидений.

***

Часы пробили девять. Кэтрин поднялась и поняла, что проголодалась. Камин почти догорел, в комнате стало прохладнее.
Она прошла по пушистому ковру, погладила бронзовые завитушки на каминных часах. Тяжелые…
Горничная откликнулась на звонок немедленно, принесла холодную телятину, яблочный пудинг и компот из слив. Кэтрин с удовольствием съела все до крошки.
- Добавь дров в камин, стало холодно.
Горничная кивнула, присела у тлеющих углей – в их свете кружева чепчика напоминали жемчужно-розовый нимб.
Кэтрин коротко замахнулась и ударила - девушка хрюкнула, упала ничком. Темная кровь стремительно пропитывала белую ткань.

Маргарет могла бы найти этот кабинет приятным, даже уютным… не будь он таким холодным и темным. Тяжелая мебель, монументальный стол и завитушки каминной решетки вызывали в женщине дрожь, как будто кто-то смотрел в спину.
Нервы. Здесь никого нет. Брат в отъезде, а мать в такой час делами заниматься не будет, распорядок дома миссис Уиллоуби успела изучить. Да и не слишком он изменился с ее замужества.
Маргарет глубоко вздохнула, заставила руки не дрожать, и зажгла свечу, затем еще одну. Они не успеют сильно прогореть, если все будет сделано быстро.
Женщина выдвинула ящик стола, запустила руку вглубь и извлекла ключ от бюро. Старое дерево крышки чуть слышно скрипнуло под пальцами.
Вот они, тисненые переплеты доходных книг… женщина вытянула тот, что стоял с самого края и положила на стол.
Прошлый год… неразборчивый почерк, странные пометки на полях, похожие на узор из петель… или паутину. Перевернув несколько страниц, Маргарет похолодела. Буквы и цифры окончательно превратились в странные завитки, похожие на арабскую вязь или китайские иероглифы…
Только они не были ни тем, ни другим. Женщина твердо сжала губы, перелистнуда страницу и отшатнулась от стола, прижимая ладонь к губам, чтобы не выпустить наружу предательский возглас.
Со страницы учетной книги ей пакостно ухмылялось лицо… пикси? Эльфа? Сида? Крючковатый нос, глубоко посаженные под сведенными бровями глаза, кривая злая усмешка казались в колеблющемся пламени свечи такими живыми… и безумными.
Еще одна страница… и еще один рисунок.
- О, боже мой… - только когда роковые рисунки скрылись под тяжелым переплетом, к Маргарет вернулся дар речи.

Леди Кавендиш застыла, расширившимися от ужаса глазами вперившись в алое пятно. Часы выпали из ослабевшей руки, – на дубовом паркете осталась некрасивая рваная царапина; на бледно-серых срезах стремительно проступала кровь. Она сморгнула, кровь исчезла. Разбитое стекло циферблата рассыпалось по полу янтарной крошкой, стрелки показывали без четверти одиннадцать.
Кэтрин вздрогнула и начала лихорадочно заталкивать в ридикюль украшения, изумрудная серьга с оправой из белого золота закатилась под бюро, ей пришлось опуститься на колени. Не хватало воздуха.
Горничная пошевелилась и глухо застонала.
Кэтрин засуетилась, нервно комкая пальцами старые письма, пальцы дрожали – она швырнула пачку бумаг в огонь; пламя лениво лизнуло первый листок. Сворачивалась в трубку бумага, таяли буквы, слова, события, факты…
- Я позову на помощь, - прошептала она, обращаясь к лежащей на полу горничной… та ее не услышала, но Кэтрин должна была сказать это.
Под ногами хрустело стекло.
Воспоминания последнего дня затопили ее рассудок. Обрывками рваной бумаги, осколками строчек и фраз, ошметками ненавистного лица. Женщина взяла свечу и выскользнула из комнаты. К спальне Ханны почти бежала, пламя оставляло на кисти восковые потеки; она не чувствовала ни боли, ни жара. Дверь в комнату свекрови была приоткрыта, полог задернут – Кэтрин швырнула свечу. Тяжелые бархатные кисти полога занялись немедленно , в нос ударил запах горелой пыли. Леди Кавендиш всхлипнула горлом, вытащила из замочной скважины ключ, повернула его снаружи и попятилась.
Живот скрутило острой болью.
- Помогите! – закричала она, но крика не получилось. Она открывала рот, беззвучно, как выброшенная на берег рыба; перламутровые жабры с крошками налипшего песка медленно бледнели.
Кэтрин нашла в себе силы доползти до лестницы и обмякла. По ступеням стелился едкий серый дым.

Ее раскачивало в такт торопливому стуку молоточков. Леди Кавендиш открыла глаза – ее куда-то несли, над головой хаотическими штрихами мелькала потолочная лепнина, змеились витые полосы обитых ситцем стен. Тут же картинка смазалась – от дыма на глаза навернулись слезы, окружающее поплыло. Она охнула и попыталась пошевелиться – тугой обруч, стянувший живот, тут же дал о себе знать; Кэтрин жалобно заскулила.
- Господь милосердный, миледи!.. - надтреснутый бас дворецкого звучал как сквозь слой ваты, - Лиззи, чего это с ней?
- Как это, чего? Срок подоспел, видно.
- Так… не рано ли?
Голоса тоже качались, то приближаясь, то удаляясь.
Открылась дверь – потянуло холодом. Ее вынесли на улицу.
- Испугалась, бедная…
- Так куда ее нести?! - басовитые ноты рассыпались в мужскую истерику, - карету заложить?
- Какую карету! Доктора надо… В домик садовника, туда огонь не достанет. Господи, как же это так… Чарли, где леди Ханна и миссис Маргарет?!

Кэтрин выпрямилась. Кружилась голова.
Поодаль суетились люди, кричали, махали руками… Блэкберн-холл, объятый пламенем, расплывался в одно багровое пятно.
- Я сама пойду. Я… там осталась горничная, в моей спальне, я не… не виновата. Господи, я не хотела!
- Тихо, тихо, миледи… Бредит… Беги на конюшню, что же ты стоишь, увалень! И за сэром Джонатаном пошлите!
Ветер швырнул в лицо охапку мокрых листьев; холодными руками она размазывала по лицу слезы, смешанные с дождевой водой, и отчаянно стонала на одной, животной ноте:
- Господи, я не хотела…
С треском лопнуло оконное стекло, толпа брызнула в стороны

- Леди Ханна! – истошно завопила кухарка, кинувшись вперед – навстречу пахнуло нестерпимым жаром, женщина попятилась и бухнулась на землю; визжали горничные.
Руководимые дворецким мужчины, прикрывая покрасневшие лица, перетащили хозяйку Блэкберн-холла на ровное место, подальше от огня.
- Доктора! Доктора скорее!..
- Поехали уже!..
Кэтрин покачнулась и подошла. Под ногами глухо чавкало.
Ханна Кавендиш лежала на газоне – некогда грозная и опасная, могущая одной фразой лишить Кэтрин надежд на будущее, сейчас она была маленькой и жалкой. Раскисшие седые букли прилипли к серому от копоти лицу, бескровные губы шевелились, словно створки устричной раковины. Домашнее платье леди распласталось по земле жалкой шерстяной лужицей; его втаптывала в грязь скулящая над хозяйкой горничная.
По лицу Ханны пробежала судорога.

- О, Господи, кончается!.. Свят-свят!.. – девушка попятилась, толкнув леди Кавендиш локтем, толпа схлынула, разрывая круг, в котором остались только Ханна Кавендиш и ее невестка. Молодая женщина медленно села в грязь, неловко согнув колени. Рука свекрови была холодна, скорым могильным холодом.
Кэтрин наклонилась, всматриваясь в маленькие глазки, бессмысленно глядящие перед собой – в пустоту. Она хотела… очень хотела, чтобы свекровь поняла ее… сейчас.
- Мой сын станет баронетом, миледи, - тихо и четко прошептала она, едва шевеля бледными губами. На висках выступила испарина, она задыхалась; с подбородка на лицо свекрови мутным ручейком стекала дождевая вода.

До спальни Маргарет и Люси едва не бежали. Они спешили, как могли, подобрав юбки до неприличия, но горничной мешал подсвечник в руке, а ее госпоже – тяжелые юбки, которые не помещались в руках.
Никого не встретив на своем пути, обе молодые женщины облегченно выдохнули, когда тяжелая дверь спальни закрылась за ними.
- Господи Боже мой… Поверить не могу… - Маргарет зябко обхватила себя руками, позабыв о лежащей в кресле шали. Этот приступ внутреннего холода, который ничем не унять. Холод, порожденный ужасом. Он парализует, лишает разума и способности говорить или дышать… Холодный, леденящий ужас был ее верным спутником три долгих года, и еще три годна не желал выпускать живую дичь.
Этот приступ был слабее, но бил глубже. Мама, Господи, мама…
- Люси, - Маргарет стиснула пальцы и развернулась к горничной, которая уже вынесла из гардеробной ее ночную рубашку и халат, - Люси, ты никому не должна говорить о том, что увидела. Ни словечка. Иначе мы обе рискуем подавиться рыбной костью за обедом, или упасть в ручей. Никто не должен знать.
Молодая вдова нервно теребила манжету, пока черное кружево не оторвалось с жалобным беспомощным треском.
- Иди… да, иди к себе или на кухню, Люси. Я… не знаю, смогу ли лечь спать сегодня, - призналась Маргарет.
Оставшись одна, миссис Уиллоуби принялась мерить шагами комнату. Она накинула на плечи шаль, потом сбросила ее обратно в кресло. Принялась было готовиться ко сну, и даже распустила прическу, но сделав несколько движений щеткой, швырнула ее на столик.
Выбор, который маячил перед ней, выбор, который уже, по существу, сделан, не давал ей покоя. Признание безумия матери против незаконнорожденного ребенка Кэтрин. Кэтрин, которая по большому счету, ей никто! Третья жена брата, капризная, избалованная светская львица, не сумевшая поладить со свекровью. Не пытавшаяся подружиться с ней самой, а больше желавшая заполучить союзницу в домашних битвах против матери…
Нет, если бы речь шла только о Кэтрин…
- Но ребенок… - прошептала миссис Уиллоуби, едва не протыкая ногтями обивку кресла.
Ей вдруг стало трудно дышать. Маргарет расстегнула верхние пуговки платья, но это не помогло. Удушливая духота наваливалась, давила на горло, вызывала звон в голове. Открыть окно? Нет, на улице слишком сыро и холодно, а тепло от камина быстро улетучится…
Женщина позвонила. Придется побеспокоить Люси. Колокольчик смолк, и в наступившей тишине Маргарет услышала странный треск, а к ощущению духоты прибавился… запах дыма. Пожар?
Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Узкое темное пространство заволокло дымом, так что не разглядеть было и вытянутой руки. Маргарет немедленно закашлялась и захлопнула дверь. В комнате все еще можно было дышать, но оставаться внутри было самоубийством.
Маргарет снова выглянула в коридор и, стараясь не вдыхать дым, закричала.
- Эй! Кто-нибудь! Помогите! – громкого крика не получилось, а коридор был нем. Миссис Уиллоуби вышла из комнаты, держась кончиками пальцев за стену. Надо попытаться добраться до лестницы. Боже, она ничего, совершенно ничего не видит!

Удушливый дым обступал Маргарет со всех сторон, мешал дышать, а разглядеть что-то не стоило и пытаться. Неясные всполохи только пугали, и миссис Уиллоуби закрыла глаза и продолжила медленно идти на ощупь.
Неужели все закончится вот так, и он погибнет в пожаре дома, где родилась и выросла? Дома, который так и не стал родным.
Может, она заслуживает этого… Она была плохой женой, она так и не смогла стать матерью, и она… она – отвратительная дочь, которая решила восстать против матери, против традиций и правил, тогда как каждый должен выполнять свой долг и нести свой крест…
Маргарет казалось, слова Ханы Кавендиш, сказанные когда-то давно, набатом звучат в голове, пригибают к полу, а стена все никак не кончается, и идти все труднее. Юбки с каждым шагом тяжелели, каждый новый вдох был пыткой.
Смирись. Умри. Прими воздаяние за свои грехи. Ты все равно никому не нужна на этой земле.
Нет! Не хочу! – Маргарет заставила себя рвануться вперед, еще один шаг, и оторвалась от спасительной стены, она чувствовала, что вот-вот упадет, а если упадет, то больше не поднимется никогда и задохнется в этом дыму раньше, чем до нее доберется огонь… и врезалась во что-то… в кого-то.
Ее схватили, и начали тащить, мужской голос пробивался сквозь дым и страх, но Маргарет не узнавала его. Ее держат. Ее тащат куда-то в темноте…
С неожиданной силой женщина начала вырываться.
- Отпустите! Кто здесь! Не трогайте меня! – страх перед смертью в пожаре пробудил другой. Старый страх, вечный, почти неубиваемый страх. Даже когда он касался ее души только своим краем, Маргарет вздрагивала, страшилась спать, избегала чужих прикосновений, которые обещали боль и ничего, кроме боли.
И сейчас в шорохах и треске пожара ей вдруг начали мерещиться тяжелые шаги Уильяма Уиллоуби. Он хочет утащить ее в ад с собой?
- Нет! Отпустите! – она все-таки сделала несколько шагов неизвестно куда, и неизвестно кто продолжал ее держать, несмотря на попытки вырваться. Правду сказать, хотя самой Маргарет казалось, что она бьется изо всех сил, отравленное дымом тело было слабо. Как слаб был и голос разума, продолжавший твердить, что Уильям Уиллоуби мертв, и не может вернуться за своей строптивой женой с того света.

Собственное имя в чужих устах заставило молодую женщину вскинуться. Это был не покойный муж. В голосе, который обращался к ней, звучало раздражение, может, даже гнев, но в нем не было той холодной змеиной злости, которая всегда сопровождала Уильяма Уиллоуби, когда он звал по имени свою жену. До той самой последней грозовой ночи.
Но и этот голос был ей знаком. Теми же гневными интонациями, Маргарет несомненно, уже слышала их, но чертовски сложно что-то вспомнить и сопоставить, вися вниз головой на чьем-то плече, в дыму, когда корсет продолжает стягивать ребра… при очередном шаге он как-то по особому врезался в тело, и Маргарет закашлялась, чувствуя, что начинает задыхаться.
- Бога ради… - прохрипела она, - Поставьте меня на ноги… - вдова снова зашлась кашлем, - Иначе… некого будет бранить…
Все ее бранят. Она плохая дочь, плохая жена, плохая вдова… Почему кто-то хочет ее спасти? Нет, Маргарет вовсе не хотела умирать, особенно теперь, когда голоса матери и мужа отдалились, но для спасения необходимо было ощутить почву под ногами.
И заодно понять, кто же ее несет.
- Пожалуйста, - дым залезал в глаза, в ноздри, голова гудела как раскаленный чугунный котел, казалось, вся кровь из ее тела скопилась под черепом.

Боже, какое было счастье снова стоять на своих ногах! Маргарет и поверить не могла, что после краткого путешествия вниз головой ей станет намного легче дышать дымным воздухом, всего лишь от того, что она снова стоит, как подобает человеку.
Она многому не могла сейчас поверить. Может, это всего лишь бред ее воспаленного сознания? Что ее пытаются спасти, а теперь вот держат за локти, чтобы она не упала, и что-то говорят…
Маргарет несколько раз моргнула, глаза от дыма немилосердно слезились, их жгло, но вдова вгляделась, ей было необходимо понять, кто находится рядом с ней, и куда делся привычный застарелый страх, сопровождавший вот уже шесть лет каждое без исключения прикосновение к ней.
Нет. Исключение было, и… это действительно был он. Артур Тачит стоял и улыбался потрескавшимися губами, тонкая, как волос, струйка крови потекла по испачканному пылью или сажей подбородку… Маргарет не удержала улыбки, и в этот момент рухнула балка, и они оба метнулись назад.
Удивительно, как угроза смерти помогает обрести ясность ума. Одного только ощущения жара на лице и вида горящей балки меньше, чем в футе от ее юбок, было достаточно, чтобы призраки и фантазии убрались прочь.
- Нет, - Маргарет не отдавала себе отчета, что вцепилась в руку Артура так, будто разорвать прикосновение означала для нее смерть, - Там не спуститься. Мы должны вернуться назад. В мою комнату, - она потянула мужчину за собой в окутанный дымом коридор.
- Там… - Маргарет закашлялась, прикрываясь рукавом, как простолюдинка, - Окно. В парк. Мы спустимся по шпалере с плющом.

Маргарет сжала его руку. Страшно было подумать, что за судьба ее ожидала, не приди мистер Тачит на помощь. Она задохнулась бы от дыма в коридоре, или согрела на лестнице, или ее бы придавила рухнувшая балка… картины одна ужаснее другой вдруг нагнали молодую женщину, и Маргарет, не осознавая, что делает, вдруг развернулась и уткнулась лицом в грудь своего спасителя. Так почему-то было проще дышать, а необходимость дышать и желание выжить перевешивали ее страх перед прикосновениями, шепот совести и все-все, что мерещилось по ночам, особенно в осеннюю грозу.
Наконец, она поняла, что прямо сейчас не умрет. Следом пришла мысль, что огонь вот-вот доберется до комнаты, если уже не лижет пол за дверью.
- Мы должны выбраться, - сказала она, подняв глаза. В свете единственной свечи, таком обманчиво мягком, отчетливо была видна полоса сажи на лице Артура.
- Мы выберемся, и тогда все узнаем, - она понятия не имела, кого из них успокаивает, мистера Тачита или себя.
- Я… пойду первой. Я сотню раз спускалась по этой решетке, пока не вышла замуж, - Маргарет очень не хотелось отпускать руку мистера тачита, которая стала для нее чем-то вроде якоря и источника спокойствия, но иначе они оба сгорят. Она села на подоконник, перекинула ноги и юбку наружу, помогая себе руками, нащупала сбоку старое, оплетенное одеревеневшими плетями плюща, дерево решетки, уцепилась за него, и опустила ногу в комнатной туфле, нащупывая опору. Есть.
Медленно, то и дело дергая цепляющуюся за все юбку, наступая на ее подол и оставляя клочки нижних юбок висеть на шпалере, Маргарет начала продвигаться вниз и в сторону. Потом, в самом конце придется прыгать, но это уже будет совсем не высоко. Совсем-совсем…
Воздух снаружи был необыкновенно чистым, и голова слегка кружилась, так что Маргарет остановилась, несколько раз глубоко вздохнула, и снова поползла вниз,чувствуя себя неловкой мухой.

Без каких-либо возражений, даже испытывая облегчение, Маргарет уступила право первенства мистеру Тачиту. Оказавшись на внешней стороне дома, она немного опомнилась от того страха перед огнем, что заставил ее, почти не дрогнув, вылезти в окно, хотя миссис Уиллоуби не проделывала подобных кульбитов уже лет семь. И растеряла былую сноровку и легкость, надо признать. Сейчас Маргарет спускалась очень медленно, пробуя ногой опору по нескольку раз, прежде, чем перенести на не вес. Не слыша и не видя огня, молодая женщина всецело сосредоточилась на довольно опасном спуске, и не сразу поняла, что мистер Тачит снова зовет ее.
Чтобы сказать, что ниже опорная шпалера… сломана. От этих его слов Маргарет что есть силы вцепилась в плети плюща, за которые держалась руками. Прыгать? Господи, Прыгать? Под ее ногами футов десять, а внизу мостовая… Может, все же она попробует спуститься по плющу ниже? Она ведь легче… тут Маргарет вспомнила, что ей давно не четырнадцать, и на ней несколько ярдов ткани, уложенных в четыре слоя юбок.
- О, Господи… - она была готова заплакать. Не от страха, а от обиды, что сейчас, когда казалось, что путь к спасению найден, а дороге судьбы оказалась очередная яма с грязной водой. Яма глубиной добрых десять футов.
Она только собралась ему сказать, что не сможет прыгнуть, просто не осмелится оторвать руки от плюща, когда мистер Тачит снова заговорил… и Маргарет оторвала левую руку от плюща и нервно поправила совершенно растрепавшиеся волосы, словно не висела на стене на волосок от смерти, а гуляла в парке, и самой большой неприятностью был неожиданный дождь.
Никто никогда не говорил ей таких слов. В Лондоне кто-то называл ее милой… очаровательной… но смелость – не то качество, которое ценят в будущих женах. И ей никогда не говорили, что она, Маргарет… необыкновенная. Разве что необыкновенно глупая?
Какая большая стая мыслей может пронестись в женской головке за несколько секунд… Маргарет посмотрела вниз. Потом перевела взгляд на исцарапанную руку Артура почти рядом со своим лицом. Шпалера не оставляла достаточно места для соблюдения приличий. Ей вдруг стало смешно. Десять футов… а может, на самом деле восемь… или двенадцать?
- Знаете… - Маргарет слабо улыбнулась, - Это ужасно нелюбезно со стороны шпалеры, сломаться, когда она нам так необходима. Видимо, в самом деле придется прыгать…
Десять футов… сколько было высоты в той ветке, с которой она прыгала в кучу опавших листьев?
Маргарет сползла еще чуть пониже. Это была последняя не сгнившая рейка, на которую можно было поставить ногу. Она смахнула с лица короткую прядь и вопросительно глянула на Артура, будто ожидая от него… чего-то.

Это все было странно… и наверное, ужасно безрассудно, но никогда Маргарет так не хотелось жить, как сейчас, под клубами дыма и искрами горящего дома… и почему-то присутсвие в этой предполагаемой жизни Артура тачита было для ее столь же естественно и необходимо, как… как его прикосновение к ее волосам, разом вернувшее Маргарет на сутки назад, в темную буфетную, когда за стеной звучали шаги, а они вдвоем стояли, затаив дыхание, и надеялись остаться не пойманными.
Сейчас они тоже надеялись удрать вдвоем. Только не от полуночничавшей матери, а от смерти. И Маргарет, будто выбрасывая прочь злополучный день с его тайнами, потянулась продлить прикосновение, как если бы могла что-то почерпнуть в нем.
Повиснуть на той самой рейке, о которую оприлась сейчас ногами? Конечно? Спуститься ради этого по плющу без нормальной опоры? Пустяк.
Наверное, скажи ей сейчас Артур разжать руки и броситься спиной вперед и лететь, она бы так и сделала, повинуясь своему совершенно необъяснимому доверию к этому человеку. Сомнения наверняка догонят ее на земле на пару с воспоминаниями и обязательствами, но сейчас они отстали, потому что мешали спастись ей, а сами по себе сомнения и приличия, как и слухи – бессмертны.
Медленно сгибая ноги, на одних руках она бы не удержалась, Маргарет стала спускаться, затем пришлось снять с перекладины одну ступню, затем сторую… и она болталась на твердых стеблях плюща, чувствуя, как колени касаются растений, потому что юбка за что-то зацепилась, и она пыталась оторвать ее от плюща. Не ради приличий, а просто потому что могла разбиться из-за своего платья. Нащупав под пальцами рейку, женщина вздохнула, и как молитву, проговорила про себя:
«Во мне пять футов и десять дюймов. Значит, я никак не могу иметь под собой больше шести футов. Я даже ногу себе не сломаю, ведь подо мной нет лошади…»
Вспомнилось, как сегодня утром мистер Тачит ловил ее с седла высокого гнедого жеребца из конюшен брата…
Наверху лопнуло еще одно стекло и мимо пролетели острые осколки.
Маргарет зажмурилась и разжала руки.

Земля больно ударила через тонкие подошвы домашних туфель, и голова, тяжелая гулкая, кружилась, под щекой тоже был холод, а потом он пропал, но не было никаких сил шевельнуться, они все остались там, в горящем доме, на стене…
Она не хотела открывать глаза, потому что боялась, что невероятная близость между ней и Артуром тоже осталась там… Или все-таки нет?
Кажется, он звал ее… Кто-то, во всяком случае, звал. И щека уже лежала не на холодном камне, а на чем-то теплом и живом… и даже знакомом. И от этого хотелось шевелиться еще меньше. Только он продолжал звать, и кажется, даже что-то требовал от нее?
Маргарет с усилием подняла веки, глаза немедленно заслезились то ли от дыма, то ли от пережитого страха.
- Когда вы так говорите… - но даже сквозь эту дымку, в неверных всполохах пламени, пожиравшего дом, она точно различала лицо мистера Тачита. И даже если бы она его не видела… - Я совершенно не могу с Вами спорить. Голова… кружится.
Маргарет уткнулась лбом ему в шею и несколько раз глубоко вздохнула. Ее совершенно не волновало, есть ли кто-то рядом с ними или нет, и что о них могут подумать. Ей было необходимо сейчас чувствовать близость этого человека, мужчины, который будил в ней что угодно, кроме страха.
Положив руку ему на плечо, Маргарет чуть отстранилась и посмотрела мужчине в лицо.
- Вы сами… целы? – с беспокойством спросила миссис Уиллоуби и зачем-то попыталась стереть с щеки Артура полосу сажи.