Дорожки в саду были еще влажными после ночного дождя, а сам сад совсем не радовал взгляд многообразием красок и изысканностью форм. Во-первых, не сезон, во-вторых, мистер Шарп явно был приверженцем практического подхода, и предпочитал капусту розам. Яблоневые же деревья , как сильно подозревала Ребекка, терпели здесь только из-за сидра. Но все же молодая женщина, кутаясь в шаль, неторопливо прогуливалась вдоль изгороди, словно для ее глаз не было приятнее вида, чем унылый осенний пейзаж.

Объяснялась такая любовь к прогулкам на свежем воздухе просто. Мимо изгороди мог пройти или проехать кто-то из соседей, а, по мнению Ребекки, местному обществу пора было уже узнать о ее появлении в «Папоротниках». Но увы. Не все в наших руках, а удача, видимо, куда-то отлучилась в этот час, и вот вместо новых лиц, как надеялась Ребекка, она сначала услышала голос, а потом и имела удовольствие увидеть лицо уже знакомое, а именно лицо доктора Добсона.

О, доктор Добсон был фигурой с которой стоит считаться! Во-первых, он имел доступ к бренному телу мистера Шарпа в любой час дня и ночи, во-вторых, при всей своей деспотичности, означенный мистер Шарп по-своему наверняка очень дорожил обществом доктора, если не ради себя, то ради своей подагры. Все это в совокупности свидетельствовало в пользу того, что с мистером Добсоном следовало в идеале дружить, ну, или если дружбы не получится, то хотя бы не враждовать.

Следовало честно признаться, что их знакомство началось не лучшим образом, признаться и попытаться исправить ситуацию, а посему, сияя улыбкой, рыжими локонами и вышивкой на шали, Ребекка откликнулась голосом, полным самой сердечной радости:
- Мистер Добсон, добрый день! Погода прекрасная, может быть, поэтому все кости и суставы предпочитают сидеть дома и греться у огня? Может быть, и нам последовать их примеру?
Ребекка подошла к изгороди, в глубине души, пожалуй, радуясь этой преграде между ней и собеседником. Все-таки стоило помнить о том, что у доктора не было особенных причин симпатизировать гостье, дающей советы на поприще, которое Добсон считал исконно своим.
- Относительно ноги мистера Шарпа не могу вам дать исчерпывающих сведений, но к завтраку он спустился и чувствовал себя довольно бодро, - Ребекка была решительной дамой, посему решила сразу взять быка за все полагающиеся места. – Доктор, признаться я так рада нашей встрече! Со вчерашнего вечера мне не дает покоя мысль, что, может быть, я нечаянно (о, разумеется нечаянно) доставила вам неудобства своим вчерашним вмешательством… я так устала с дороги, что вполне могла допустить бестактность! Если это так, то я приношу вам свои извинения, мистер Добсон и надеюсь, вы будете так добры, что простите меня!
К прочувствованной речи, произнесенной экспромтом, прилагалась не менее прочувствованная улыбка и умоляющий взгляд прелестных зеленых глаз.

«Никогда не фальшивь на сцене», - внушала малютке Ребекке ее дорогая матушка, ныне усопшая. – «И никогда ничего не позволяй мужчинам до свадьбы». Вторая часть совета, пожалуй, пока была излишней, а вот о первой стоило помнить, и Бекки взглянула на доктора с трепетной благодарностью, словно своими словами он снял тяжкий груз с ее души, а согласившись составить ей компанию – облагодетельствовал до конца дней.

- О, я ничуть не сомневаюсь в том, что вашим пациентам повезло иметь возможность поверять вам свои недуги! Вы, возможно, сочтете меня наивной, но мне кажется, это так благородно – облегчать людям страдания. Я думаю, мистер Добсон, незаметный героизм вашей профессии куда внушительнее, чем показные подвиги на поле брани, - негромко проговорила она, ковыряя кончиком туфельки прелую листву, из-под которой вопреки смене сезонов и инстинкту самосохранения на свет пробивались чахло зеленые стебельки какого-то растения. Увы, в ботанике миссис Шарп была не сильна, хотя, конечно, отличила бы укроп от крапивы.

- Надеюсь, вас ценят по достоинству, - плутовка подняла на доктора глаза, полные искреннего восхищения. Лести много не бывает, главное, чтобы она была изящно и к месту преподнесена. – Мне кажется, с вашими знаниями вы могли бы практиковать в Лондоне! Давно вы живете в здешних местах, мистер Добсон?

Бекки закуталась потеплее в дорогую шаль из мягкого индийского кашемира (покойный супруг выиграл ее в карты у какого-то полкового офицера и преподнес в подарок жене), ветер становился все ощутимее, и, пожалуй и правда стоило бы уйти в дом, но в доме достаточно любопытных глаз и ушей, вдвойне любопытных, потому что в старом поместье Ребекка ощущалась чем-то вроде экзотической птицы, от которой непонятно чего ожидать, то ли песню споет, то ли на голову сядет. А ей очень хотелось задать доктору пару вопросов. Но рыбку надо ловить на червяка, а не на землянику, даже если вы сами обожаете и землянику, и рыбу, и ненавидите червяков. Все люди любят поговорить о себе и любят тех, кто дает им такую возможность. А Ребекка любила когда ее любят.

- О, - только и промолвила Ребекка, когда мистер Добсон с азартом кладоискателя принялся добывать из земли чахлый стебелек. Пожалуй, это был тот редкий случай, когда миссис Шарп не нашлась, что сказать. Послушно отступив, и предоставив доктору возможность разобраться с этим Acоni… (как же его назвали?), Бекки в страхе огляделась по сторонам. Вдруг тут под каждым листиком по бесценному образчику питомцев Флоры, и каждый с целительными свойствами!

- О, доктор Добсон, ваши познания просто поражают, - наконец, выговорила она, убедившись, что вроде бы сборы гербария прекратились. Бесценный стебелек был надежно спрятан, и, несомненно, в будущем послужит благородному делу излечения подагры, прострелов, опухолей… и, как сказал достойный почитатель Флоры? Бессонницы?
В глазах хорошенькой авантюристки загорелся расчетливый огонек. Крепкий сон – это важно. Крепкий сон может очень пригодиться, и хорошо бы иметь под рукой такое средство, которое надежно и надолго отправит в страну Морфея… кого? Да кого угодно.

- Удивительно, как в таком слабеньком стебельке заключено такое множество полезных свойств, - заметила она с должным почтением в голосе. Люди трепетно относятся к предмету своей страсти, будь то противные маленькие собачки, фарфоровые куколки, или сомнительного вида растения. – Я в этом совершенная невежда, мистер Добсон! Хотя, признаться, с тех пор, как мой супруг, да покоится он с миром, покинул меня, я часто страдаю бессонницей… может быть, вы расскажете мне как-нибудь о том, какие еще полезные травки растут в этих краях?
Хм, пожалуй, зря юным леди в пансионах не преподают ботанику, судя по всему, от этих корешков-стебельков куда больше пользы, чем от рисования посредственных акварелей.

Значит, опиумная настойка, которой пользуют старого мистера Шарпа... Ребекка запомнила и оценила по достоинству эти сведения. Хорошо бы, конечно, знать, сколько именно этой настойки нужно, чтобы человек проспал всю ночь, и что будет, если переборщить с лекарством, но слишком много вопросов всегда вызывают подозрения. Не спеши, Бекки, не спеши. Прекрасно уже то, что доктор сменил гнев на милость, и уже не видит в нежданной гостье недруга, покушающегося на его авторитет в частности, и авторитет современной медицины вообще.

- Вы, конечно, правы, простуды нам ни к чему, - легко согласилась Ребекка. – Лучше пройти в дом. Вы позволите опереться на вашу руку, мистер Добсон? В саду скользко после дождя, не хотелось бы обременять вас еще одной пациенткой!

Ветер гнал по дорожке сухие листья, сгнившие лопухи меланхолично клонились к земле, смирившись с тем, что лето, увы, не вечно. Все живое тянулось к теплу – очага, или горячительной наливки, а лучше к тому, и другому вместе, и доктор, похоже, не был исключением. Да и Ребекка, зябко передернув плечами, вынуждена была признать – променад стоит отложить на более удачное время.

- Пойдемте и попросим пожарче растопить для нас камин! Что касается сухих материй, то позвольте с вами не согласиться, мистер Добсон, нет неинтересных предметов для беседы, есть неинтересные собеседники. Вас же слушать – одно удовольствие.

Быть леди и казаться леди – две разные вещи. Бекки не питала иллюзий относительно своей привлекательной персоны. Леди она была не больше, чем ее покойная матушка-актриса. Но вот играть роль настоящей леди она научилась и весьма неплохо, хотя и находила ее в глубине души довольно скучной. Делать вид, что все человеческое тебе чуждо, что ты питаешься нектаром и амброзией и спишь на розовых облаках, а детей приносит ангел, без всякого на то участия законного супруга – все это такая чушь. Но правила есть правила, и им надо следовать. Поэтому Бекки про себя только улыбнулась оговорке доктора, а вот вдова Генри Шарпа склонила очи долу.

- Вы очень добры, мистер Добсон, - чуть слышно, но с чувством проговорила Ребекка, когда они переступили порог дома, избежав таким образом опасности подхватить бронхит, болотную лихорадку и что там еще угрожает тем, кто гуляет на осеннем ветру? – Мистер Шарп был так любезен, позволил мне ненадолго погостить в поместье. Не будет ли с моей стороны невежливо выразить надежду, что это не последняя наша беседа?

Про себя Ребекка уже решила, что в ближайшее время ей придется пострадать бессонницей, чтобы заполучить ту самую опиумную настойку. А для того, чтобы усыпить бдительность мистера Добсона, то, возможно, и простудиться.

Для многих юных леди, хорошо знакомых Бекки по пансиону, пределом мечтаний было получить от кавалера приглашение на танцы или увеселения. Глупенькие! Никакие танцы она не променяет на беседу с доктором Добсоном, даже если не поймет из его речи ни одного слова. Во-первых, потому что мысль завладеть опиумной настойкой казалась ей все заманчивее, во-вторых, разговоры по душам устанавливают такое трогательное доверие между собеседниками. При том, что Ребекка не доверяла никому, она всегда была готова открыть свое чувствительное сердце для всех страждущих и ищущих утешения. Хотя доктор Добсон и не принадлежал, на первый взгляд, к числу тех, кого может что-то огорчить (за исключением не оплаченного вовремя счета от пациента), но первое впечатление зачастую обманчиво.

- Ну что вы, мистер Добсон, - ангельской улыбкой улыбнулась рыжая чертовка. – Я всего лишь хотела отдать лакею шаль и шляпку, а заодно попросить предупредить мистера Шарпа о вашем приходе.
Не стоило забывать о том, кто в доме хозяин, если хочешь задержаться в этом доме как можно дольше. Нога мистера Шарпа влияла на его настроение, а присутствие или отсутствие доктора могло существенно повлиять на состояние ноги хозяина «Папоротников», и не хотела бы Ребекка быть в числе тех, кто попадется в эту минуту на глаза старому подагрику. Хотя, конечно, вслух миссис Шарп готова была утверждать, что любимый дядюшка ее покойного мужа – весьма приятный джентльмен, полный сил, с характером, достойным древних спартанцев и первых апостолов, то есть чудесным образом сочетающим в себе твердость и любовь к ближнему.

Сняв шаль, шляпку, сказав лакею пару слов и поправив наскоро прическу, Ребекка присела поближе к огню. В здешней сырости недолго было и без особенного притворства заработать кашель сухой или влажный.
- А что такое нервные центры, мистер Добсон, - тоном примерной пансионерки поинтересовалась она, готовая внимать и запоминать все, ибо сказано – учение свет. В данном случае, для Ребекки это был свет в конце тоннеля, предвещающий избавление от всех ее затруднений.

Разговор о снах для миссис Шарп был куда более понятным, чем беседа о нервных центрах. Все-таки сны мы видим каждую ночь, а с нервными центрами, если Ребекка правильно поняла высокоученого доктора Добсона, все обстояло не так просто. Но особенно ее заинтересовали слова доктора об опиуме. Значит, дарит сны, и порабощает неосторожных. Значит, если иметь под рукой эту настойку, можно управлять тем, кто слишком увлекся опиумными снами?

Пламя бросало мягкий отсвет на рыжие волосы молодой вдовы, в зеленых глазах светилась благородная задумчивость, не каждый день Бекки приходилось занимать свой пронырливый ум такими серьезными материями.
- К сожалению, доктор, после смерти моего супруга, я стала очень плохо спать, - смущенно улыбнулась Ребекка на вопрос доктора, и даже не покраснела при такой откровенной лжи, ибо краснеть надо вовремя и к месту. Может быть, таким образом ей удастся заполучить опиумную настойку? Вряд ли кто обвинит вдову в излишней чувствительности, всего лишь скорбь, вполне уместная скорбь. – Значит ли это, что во всем виноваты… нервы? Я правильно вас поняла?

Правильно или нет, но Ребекка пришла к выводу, что очень удобно иметь нечто расплывчатое и непонятное, на что, при случае, можно сослаться. Разболелась голова – виноваты нервы, обморок – они же. Нет, право же, нервы - весьма полезная в хозяйстве вещь!

Вот как, сны важны для правильной постановки диагноза? Кто бы мог подумать! Ребекка вспомнила жену полковника N***, служившего в одном полку с Генри. «И вот, милочка, снится мне, что приходит ко мне белая курица, и моет ноги в моем варенье, крыжовниковом, том самом, рецепт которого я вам дала, помните? А потом я вижу ее же, но уже в мундире, и понимаю, что это не курица, а мой дорогой муж». Интересно, как бы истолковал ее сны доктор?

- Очень благоразумно, мистер Добсон, - осторожно одобрила пассаж доктора Бекки, хотя вовсе не была уверена в благоразумии всего услышанного.
И что же ей теперь прикажете делать? Какие недуги изображать, чтобы эти самые нервы, о которых вещал доктор, нашептали ему умную мысль дать ей флакончик опиумной настойки? Обморок? Апоплексический удар? Неужели придется как-то изловчиться, и выкрасть его? Нет, ну это совсем недостойно леди. А значит – допустимо только в самом крайнем случае.

- А вот и горячий чай, - радостно воскликнула она, при виде лакея с подносом. – Нет ничего прекраснее горячего чая после прогулки на холоде! Ах!
«Ах» было очень выразительным и подкреплено изящным жестом руки, прижатой к груди. Затем, после «ах», Бекки беспомощно осела в кресло, мастерски изображая обморок. Кстати сказать, покойный Генри Шарп когда-то попался именно на эту удочку. Хорошенькая вдовушка с большим удовольствием упала бы на руки доктору, но кто знает этих эскулапов? Вдруг позволит ей разбить голову об угол кресла только ради удовольствия наложить несколько швов!

Несмотря на проявленную бестактность в отношении гостей (впрочем, мистер Шарп едва ли находил собственные манеры неудовлетворительными), после завтрака хозяин «Папоротников» пребывал в самом благодушном настроении.
Новости из Блэкберна, отнюдь не банальные, предполагали долгие разговоры – по меньшей мере, до Рождества. Если не случится ничего более значительного. Впрочем, в таких местах, как Грейвуд, значительное происходило слишком редко.
Поэтому, расположившись в библиотеке, мистер Шарп потребовал себе плед, чтобы укрыть ноги, рюмку вишневой наливки в качестве ингредиента, скрашивающего ожидание, и принялся дожидаться возвращения Добсона.
Часы на каминной полке пробили час пополудни, но доктор не появлялся; в ожидании нахального эскулапа мистер Шарп начал дремать, и проснулся лишь, когда Хиггинс, осторожно покашливая, поинтересовался, не будет ли у хозяина особых пожеланий к обеду.
- Ведь в доме гостья, - многозначительно пошевелил бровями дворецкий.
- Невелика птица, - буркнул Шарп, - впрочем… пусть повар приготовит что-нибудь на десерт… желе с засахаренными фруктами, или что там еще любят дамы, - последние слова мистер Шарп произнес, сложив губы брезгливой трубочкой, словно передразнивая предполагаемую даму, увидевшую в пудинге таракана, - Добсон так и не появился?
- Отчего же не появился? – удивился Хиггинс, - доктор пьет чай в гостиной с миссис Шарп. Рассказывает ей что-то о нервных болезнях, сэр. Кажется, перед этим они гуляли в парке…
- Ах, чай, - тоном, не предвещающим ничего хорошего ни доктору, ни миссис Шарп, проскрипел Ричард, - нет, мне не нужно. Трость. Я спущусь вниз.

Вниз мистер Шарп не спустился – почти слетел. Осознание того факта, что бессовестный костолом променял выгодного пациента сначала на нервическую девицу Грей, а затем на рыжеволосую авантюристку, добавляло старому подагрику прыти. Предчувствия его не обманули. Картина, представшая взору хозяина «Папоротников», напоминала худший из бездарных этюдов рококо. Миссис Шарп расположилась в кресле, изображая спящую (поза, выгодно подчеркивающая формы вдовы, была слишком эффектной, чтобы быть случайной), а доктор Добсон заглядывал в ее декольте с тем самым выражением на унылом лице, с каким козлоногий фавн заглядывается на уснувшую под кустом нимфу.
- Совмещаете теорию с практикой, доктор? – желчно поинтересовался Шарп, хромая к малиновому бержеру.

«Нет у меня никакой мозговой горячки», - хотела было возмутиться Бекки, но вовремя придержала язык. Второе предположение, относительно жизненных невзгод, куда больше устраивало предприимчивую даму. Жизненные невзгоды это так трогательно. Жаль, она не догадалась попоститься пару – тройку дней перед приездом в «Папоротники», а то здоровый румянец на округлых щечках Бекки мог вызвать разве что умиление, но никак не сочувствие.

Собственно, появление зрителя в лице мистера Шарпа ничуть не смутило притворщицу. Чем больше зрителей, тем громче аплодисменты. Но надо было решать, продолжать ли демонстрировать обморок, или все же приходить в себя. Поколебавшись, Бекки выбрала последнее, кто знает старого подагрика, еще решит, что мозговая горячка это заразно и прикажет выставить ее вон.
На легкое похлопывание по щекам, Ребекка чуть застонала, ресницы картинно затрепетали, грудь поднялась в глубоком вздохе. В распахнувшихся глазах молоденькой авантюристки читалось большое, очень большое изумление, которое тут же сменилось хорошо сыгранным смущением.

Выпрямившись в кресле, миссис Шарп, стыдливо зардевшись, пролепетала:
- Простите… не понимаю что со мной. Отчего-то очень сильно закружилась голова. Я такая неловкая. Мистер Шарп, мистер Добсон, простите, я не хотела никого беспокоить.
Про себя она решила, что если мистер Шарп выразит недовольство случившимся, то придется осуществлять стратегическое отступление в отведенную ей комнату. Настойка – настойкой, а рисковать благоволением хозяина «Папоротников» не стоило ни при каких обстоятельствах.

- Нисколько не утомляете, миссис Шарп. Оживление вам…кхм… к лицу, - маленькие глазки буравили декольте дамы с нескрываемым интересом.
Экскурс в тайны гербария доктора Добсона не вызвал энтузиазма у Ричарда Шарпа – он справедливо полагал, что все растения делятся на съедобные и несъедобные, этим смутным знанием его достижения в изучении ботаники и ограничивались. Однако не заметить, как замаслились глаза эскулапа при взгляде на щебечущую о нервных центрах гостью «Папоротников», он не мог. Миссис Шарп, еще вчера вызвавшая у грейвудского костолома приступ профессиональной ревности, стремительно набирала очки, за полтора часа превратившись из противницы в благодарную ученицу. Ребекка удостоилась мысленных аплодисментов, Чарльз Добсон – саркастической ухмылки, затем интересы эсквайра сосредоточились на гроге и свежей выпечке.
В отличие от дам, которым, согласно приличиям, требуется изображать перманентное отсутствие аппетита, мистер Шарп подобными предрассудками не страдал. Ополовинив кувшин с грогом и проглотив три или четыре бисквита, он, отдуваясь, откинулся на спинку кресла:
- Довольно вам представлять себя канарейкой, дражайшая миссис Шарп, - вольность обращения можно было истолковать как воздействием грога, так и характером хозяина «Папоротников», - поешьте, как следует; если вам взбредет в голову в моем присутствии клевать по зернышку, Добсону придется у нас поселиться, выводя вас из постоянных обмороков. Не скажу, что это обстоятельство вызовет его неудовольствие, но уверенно заявляю, что оно вызовет неудовольствие мое, - Ричард Шарп, не мудрствуя лукаво, расставил точки над i, - я люблю женщин с хорошим аппетитом и здоровым сельским румянцем на щеках, а мой патриотизм сдает позиции, если речь заходит о каплуне, фаршированном гусиной печенью, и запеченным до хрустящей корочки с прованскими травами. В юности мне довелось попробовать, и с тех пор я верный приверженец галльской кухни и галльских поваров… если меня не попытаются накормить лягушками. Как вы полагаете, Добсон, французская кухня не повредит моей подагре?

Юная леди, с самым внимательным видом выслушивающая рассуждения доктора Добсона о том, что можно употреблять (наружно и внутренне) при подагре, а чего следует избегать, бросила на мистера Шарпа непритворно-сочувствующий взгляд. Овсянка без соли и на воде, крылышко каплуна на Рождество… Так недолго и преставиться. Исключительно от тоски. Про себя миссис Шарп решила, что само милосердие требует кормить любимого дядюшку безвременно почившего мужа самыми вкусными и сытными блюдами, которые ей только удастся изобразить при помощи кухарки.

Замечание мистера Шарпа было принято к сведению и оценено должным образом. Хотя, даже последняя цветочница в Лондоне знает, что то, что говорит джентльмен и то, что думает джентльмен – две разные вещи. А матушка, да упокоится ее душа с миром, и вовсе любила повторять, что то, что джентльмен говорит и думает – не так важно, как то, что он в действительности хочет.
Она бы и дальше позволила себе пофилософствовать на эту тему, ничем, разумеется, не выдавая своих мыслей. Как вдруг вечер, который вполне можно было назвать теплым, стал горячим. Особенно для доктора Добсона.

- О боже мой!
Воскликнула миссис Шарп и вскочила с кресла.
- О Господи!
Воскликнула миссис Шарп и упала в кресло, как подкошенная, потому что когда доктор схватился за кувшин, ее живое воображение нарисовало ей картину пылающих «Папоротников». Но, к счастью, то ли в грог не долили рома, то ли перелили кипятка, но пожара не случилось. Случилась лужа на ковре и испорченные брюки мистера Добсона.
- Какое несчастье, - констатировала Бекки и, сделала от волнения слишком большой глоток из своего стакана, из которого и пить-то не намеревалась, потому что леди не пьет что-либо крепче вина или шампанского, во всяком случае, на людях. И отчаянно закашлялась, когда грог пошел не в то горло.
… Лакей с подносом застыл статуей Отчаяния, не зная, кого спасать в первую очередь, испорченный ковер, доктора или гостью.