Завтрак в коттедже, где обретался доктор Добсон, проходил по раз и навсегда установленному порядку. Установленному докторской экономкой мисс Обидиенс-Прюденс-Пэйшенс-Черити. Чета суровых пуритан, по странной прихоти судьбы носивших нежную фамилию Блум, нарекла свою новорожденную дочь истинно христианскими именами с тем расчетом, что в будущем их дитя проявит все те похвальные качества, что были заложены в их значении, а именно: послушание; благоразумие и бережливость; терпение (оно же – смирение) и, наконец, сострадательность и любовь к ближним. Увы, человек полагает, а Бог – располагает. Из всех перечисленных черт характера их дочь сумела развить и укрепить только одно: бережливость, а если быть совсем точными – крайнюю скупость. Впрочем, чему удивляться? Оставшись сиротой в возрасте десяти лет, она с тех пор мыкалась по домам близких и не очень родственников, донашивая платья с чужого плеча и подбирая крошки со столов благодетелей. К доктору в услужение (или, как она сама предпочитала говорить, «в компаньонки и помощницы») она попала по милости одного из своих троюродных дядьев: сдав пустующий коттедж в аренду эскулапу, он одновременно избавился и от приживалки в виде бедной незамужней родственницы, прозрачно намекнув, что открывает перед ней заветную дверь в счастливое будущее. Доктор Добсон – холостяк и настоящий джентльмен из старинного ирландского рода! – ничтоже сумняшеся сообщил он доверчивой старой деве, внутренне ликуя, что так удачно провернул сделку с коттеджем. С тех пор мисс Блум с раннего утра до позднего вечера занималась за твердо установленную плату всем тем, что замужняя женщина на ее месте с удовольствием бы делала даром. Вот и сегодня, встав ни свет, ни заря, она произвела над собой все необходимые утренние манипуляции и ровно в восемь часов утра нагрузила до блеска отчищенный поднос чайником, чашкой, парой сваренных вкрутую яиц и тонкими, как бумага, тостами без малейшего намека на масло. Осторожно держа поднос перед собой, экономка отправилась наверх, чтобы звучно ударить в дверь докторской спальни ногой, обутой в крепкий добротный башмак, и объявить джентльмену о том, что завтрак готов.

В тот момент, когда Судьба готовилась подарить прозябавшему в своем темноватом и унылом царстве холостяку лучик света в образе прелестной гостьи, он, уже полностью одетый, меланхолично освобождал второе яйцо от скорлупы. Перед завтраком доктору пришлось выслушать пространные теологические рассуждения и не менее многословные наставления своей набожной экономки на тему поста и воздержания. И все потому, что имел неосторожность поинтересоваться, почему на тостах не видно масла и куда запропастился бекон. Мисс Блум, привлекая на помощь длинные цитаты из Священного Писания, тут же напомнила ему, что сегодня пятница, а значит постный день. Она и так взяла грех на душу, введя в докторский пятничный рацион яйца, пусть и круто сваренные. Когда начнется рождественский пост – не будет и яиц. Доктор было заикнулся о сливках к чаю, но вместо них получил в ответ туманное обещание, что скоромный продукт появится на столе не раньше понедельника. Выговорившись, экономка не ушла, а встала у двери, скрестив на плоской груди тощие руки и неодобрительно наблюдая за тем, как ее наниматель предается греху чревоугодия.

Трель колокольчика вывела доктора из свинцовой задумчивости. Нежный женский голосок, так непохожий на звучный кимвал мисс Блум, звал его снизу, но разобрать всего сказанного он не сумел. «Только бы не старый Вилли прислал за мной дочку!» - мелькнула мысль. Беременная супруга Вилли Крауча дохаживала срок, и эскулап с трепетом ожидал рокового дня, когда ему придется принимать в свои дрожащие руки очередного краучева младенца. Последнее время местные жители взяли обычай приглашать к роженицам именно его, хотя в местечке была своя повитуха. Если Добсон и ненавидел во врачебном ремесле что-либо, так это роды. Хуже была только подагра мистера Шарпа. Эскулап подумал о том, а не отказаться ли от практики и не перейти ли к менее трудозатратному и более прибыльному аптекарскому делу: опыт приготовления растворов и тинктур был у него преогромный.

- Мисс Блум, не будете ли Вы так любезны узнать, кто к нам пришел? – заискивающим тоном попросил он свою суровую надсмотрщицу.

Когда топот ее башмаков стих за дверью спальни, доктор наконец немного расслабил скованные неусыпным надзором члены и отпил остывшего чаю, цветом напоминавшего настой соломенной трухи.

Сама же мисс Блум, подойдя к входной двери, резко ее распахнула и, увидев стоявшую на пороге рыжеволосую Саломею (в представлении старой девы все женщины моложе сорока лет были греховодницами и блудницами, а уж рыжие и юные – и подавно!), тут же сообщила, что доктор сейчас не принимает. Приемные часы – с одиннадцати утра и до пяти вечера с перерывом на ленч в час пополудни. Расписание она собственноручно вывесила на доске объявлений у церкви еще год тому назад.

Достойная прихожанка Высокой церкви выслушала рыжеволосую язычницу, храня на своем лице каменное выражение, с которым Ансельм, епископ Кентерберийский, взирал на короля Генриха I, не совпавшего с ним во мнениях по вопросу взаимодействия церковной и светской власти.

Пустить в дом коварную соблазнительницу (а в том, что все пациентки и гостьи доктора пытались его соблазнить и сбить с пути истинного, старая дева не сомневалась), в то время как джентльмен, на которого она сама имела далеко идущие виды и планы, еще находился в опасной близости от постели, было никак нельзя. Экономка заслонила собою вход, и не собиралась отступать ни на дюйм, грудью защищая оборонительные рубежи и подходы к доктору. Однако упоминание о владельце «Папоротников» поколебало ее уверенность. Всех пациентов своего нанимателя она знала наперечет, и мистер Шарп был самым лучшим: болезнь его приняла опасный затяжной характер, а денег у него при этом, по представлению экономки, куры не клевали. Такое счастливое сочетание нельзя было выпускать из рук. Мисс Блум призвала на помощь все свое самообладание и укрепилась в вере в счастливый исход визита. Возможно, доктора с минуту на минуту вызовут к какому-нибудь больному и его общение с экономкой мистера Шарпа («Ха-ха! Экономка! Старый греховодник!» – возмущенно подумала про себя старая дева) будет сокращено до взаимных кратких приветствий. Да! Именно так! Доктора вызовут к больному! Она это обеспечит!
Бледные губы мисс Блум медленно раздвинулись в подобие улыбки, и она проговорила голосом, в котором чуткое ухо различило бы шипение василиска:

- Рада видеть, мисс, проходите…Прямо и направо: присаживайтесь к столу, а я пока сообщу доктору, что его срочно просили навестить пациента на дальней ферме – припадок падучей, понимаете ли.

Назвать гостью заветным словом «миссис» язык не повернулся, хотя она прекрасно расслышала, как назвала себя рыжеволосая обольстительница. Мисс Блум отступила, давая гостье пройти.

Пока экономка удерживала подступы к его бренному телу, доктор времени не терял. С отвращением отодвинув недоеденный пуританский завтрак, он на цыпочках подкрался к двери и приоткрыл ее, прислушиваясь к разговору внизу. Узнав нежный голосок Бекки, он преисполнился радужных надежд: на что именно, он и сам не понимал, но сердце запело, как красногрудый реполов на ветке боярышника. Однако зловещий глас мисс Блум развеял в прах его напрасные иллюзии. Доктор понял, что с минуты на минуту ему придется идти туда, куда его пошлет старая ведьма, и не мог придумать ни одного весомого предлога, чтобы отказаться. На каком основании такой профессионал, как он, мог пренебречь интересами тяжелобольного? Падучая – это серьезно, очень серьезно. Это не ветрянка и не свинка, и даже не роды, которые, как ни крути, часто разрешаются сами собой, не дожидаясь помощи врача. Вынужденный подчиниться грубой силе, он чуть ослабил узел на шейном платке и начал неторопливо спускаться вниз, чтобы поприветствовать прелестную миссис Шарп. Как и следовало ожидать, на первой ступеньке лестницы его уже поджидала мисс Блум, а Бекки не было видно.

- Что такое, мисс Блум? – поинтересовался доктор. - У Вас не на шутку озабоченный вид. Надеюсь, никто не успел умереть или родиться, пока я завтракал?

- У миссис Радклиф припадок падучей, - сообщила ему помощница по хозяйству. – Небывалый по силе. Расшибла голову в кровь – так сказала служанка. Надеюсь, она не ошиблась, - на всякий случай подстелила себе соломки мисс Блум на случай будущего разоблачения.

«Ого!» - пронеслось в голове у доктора, который успешно пользовал еще не старую вдову причетника миссис Радклиф совершенно от другой хвори и прекрасно знал, что, падая, она никогда не промахивалась мимо постели. Но откуда это знать его экономке? Миссис Радклиф, как вдова духовного лица, пользовалась полным доверием набожной мисс Блум, почти как жена Цезаря, поэтому никаких подозрений по поводу частых визитов доктора в домик у церковного кладбища она не питала.

- Что Вы говорите, мисс Блум! Какой ужас! Видимо, у бедной миссис закончилось то лекарство, которое я ей прописал. – воскликнул доктор, подумав, что все не так уж и плохо. Старая горгулья могла бы отправить его к черту на кулички, а так у него появилась возможность быстренько нанести визит вдове, жившей неподалеку, и вернуться домой, чтобы продолжить деловое знакомство с очаровательной миссис Шарп.

Он накинул на плечи плащ и нахлобучил на голову шляпу:

- Вернусь не скоро. Возможно, к обеду. Записывайте всех, кто обратится за помощью.

Про себя же Добсон подумал: «Держите карман шире, мисс: одна нога здесь – другая там. За полчаса обернусь.» Немного поразмыслив, доктор добавил еще полчаса, и, успокоенный, вышел за дверь.

Экономка с чувством выполненного долга промаршировала на кухню и воззрилась на гостью.

- Итак, мисс, приступим. Вы сказали – «булочки»?

При слове «вдова» недоброжелательность старой девы как рукой сняло. Вдовы и сироты в ее системе ценностей занимали самое высокое место, ибо «блаженны нищие и унаследуют они Царствие небесное». К вдовам она питала особое расположение и доверие, ведь они потеряли то, чего у нее самой никогда не было: мужа.

- Что же вы сразу не сказали, миссис Шарп! – воскликнула экономка, протягивая руку к булочкам, - Бедный мастер Генри! Я помню его вот таким, - она опустила руку на уровень коленок Бекки. – Шалунишка! Проказник!

Глаза старой девы увлажнились при воспоминании о краснощеком и кудрявом племяннике мистера Шарпа, который воровал яблоки из сада ее троюродного дяди. Она рассеянно надкусила булочку, завязнув зубами в клейком тесте.

-Превосходная выпечка, дорогая миссис Шарп! – одобрила экономка плоды чужих трудов, поскольку сама выпекала точно такие же, а потому разницы заметить не могла. – Лучше не бывает! Чаю? Может быть, со сливками? Тост с маслом и ежевичным джемом? Или приготовить Вам яичницу с беконом?

Если бы ее наниматель был здесь, его хватил бы удар от такого пятничного гостеприимства: ему-то самому этим утром во всех перечисленных удовольствиях было отказано! Однако эскулап в настоящий момент уже начал врачебный сеанс в доме причетника, то и дело нетерпеливо посматривая на большие каминные часы под стеклянным колпаком. Зная свою экономку как пять пальцев, он не на шутку беспокоился о судьбе прелестной Бекки.

- Пейте-пейте, дорогая! - проскрипела принимающая сторона, пододвигая к гостье заварочный чайник, чашку из матушкиного сервиза, сахарницу и сливочник. – Когда душа скорбит, нет ничего лучше чашечки крепкого чайку!

Она самолично взялась поухаживать за вдовой мастера Генри, а заодно и поучить ее основам чайной церемонии.

- Правило первое, миссис Шарп, - экономка взяла в руки сливочник и налила в чашку примерно на два пальца густых жирных сливок. – Всегда лейте сливки в первую очередь! Только так, и не иначе!

За сливками последовала заварка – она была несравненно темнее и крепче, чем та, что подавалась на завтрак доктору.

- Сахарку? – мисс Блюм вооружилась серебряными щипчиками и, оттопырив в сторонку костлявый мизинец, положила в чашку большой кусок колотого сахара. – И напоследок не забудьте улыбнуться как настоящая английская леди: вот так!

От улыбки, которую изобразила экономка, мистер Шарп непременно пролил бы горячий чай на свое подагрическое колено.

-Вот и вся премудрость, дорогая! Верьте моему слову: мистер Шарп по достоинству оценит Ваше умение заваривать чай по-нашему, по-английски! В колониях этому не научишься, только у нас в глубинке... Как жаль, что бедный мастер Генри этого не увидит!

Взгляд экономки затуманился и она предложила:

- Давайте вместе прочитаем сто восемнадцатый псалом в память об усопшем, - и безмолвно зашевелила бескровными губами.

Экономка, еще не вполне отошедшая от скорбных и в высшей степени благочестивых мыслей о юном и румяном мастере Генри, вздрогнула:

-Что? Как Вы сказали? А…доктор Добсон...

Она тяжело вздохнула. Суровые моральные принципы, взлелеянные пуританским воспитанием, вступили в непримиримый конфликт с чувством долга и лояльности своему нанимателю. Добрая христианка мисс Блюм лгала только ложью во спасение: так было утром, когда она отправила доктора по несуществующему вызову, так должно было случиться и теперь. Практика доктора Добсона! Да это ж курам на смех! Но могла ли она сказать правду, порочащую имя человека, который платил ей десять фунтов в год? Тем более особе, приближенной к его единственному платежеспособному пациенту? Нет и еще тысячу раз нет! Поэтому она выразилась обтекаемо:

- Практика доктора Добсона достаточно обширна, что неудивительно: ведь он такой внимательный и опытный специалист! Особенно силен в недомоганиях, которыми хворают леди. А их в нашем околотке значительно больше, чем джентльменов, - мрачно закончила она свой панегирик доктору, страстно желая, чтобы демографическая картина окрестностей была диаметрально противоположна существующей.

Если бы джентльменов было больше, она могла бы надеяться, что в один прекрасный день, разобрав всех молодых, красивых и богатых невест округи, холостяки обратили бы свои взоры и на ее скромную персону. Какой женой она бы стала одинокому пожилому сквайру! Кажется, гостья что-то сказала о том, что будет приходить чаще? Да ради Бога, пусть приходит: может быть, когда-нибудь ей придет в голову пригласить мисс Блум нанести ответный визит в «Папоротники»? О, это было бы в полном соответствии с требованиям этикета! Доктор не раз упоминал о немолодом и холостом дворецком мистера Шарпа. В хозяйстве "Папоротников" было к чему приложить свои умелые руки…

- Дорогая! – экзальтированно воскликнула экономка, - Приходите так часто, как пожелаете! Доктор Добсон нам не помеха: он целыми днями сидит в своем кабинете и наполняет склянки какими-то дурно пахнущими растворами, утверждая, что занимается химическими опытами и приготовлением настоек и тик…тинк… в общем, лекарственных снадобий. Верьте моему слову, душенька: он на Вас не обратит ровно никакого внимания!

- Как, уже?! - экономка расстроилась, но виду не подала. - Вы правы, дорогая: точность - вежливость английских королей и нас, экономок. К тому же, как говорит доктор Добсон, правильный распорядок дня существенно удлиняет путь к могиле.

Экономка задумалась, чем бы отблагодарить гостью за визит. В закромах кухни было много полезного и нужного, но что может быть лучше для выпечки, чем палочка ванили? Порывшись в буфете, ванили она не обнаружила, зато припомнила, что в докторском кабинете - куча склянок и бутылочек с растительными экстрактами, и что буквально на днях доктор вскользь упомянул о новых экспериментах с кулинарными эссенциями (делал он это по просьбе Хиггинса, которому до смерти надоела неизменная вишневая настойка, но мисс Блюм об этом, разумеется, не знала, иначе отправила бы дворецкому собственноручно приготовленную рябиновку). Видимо, доктор забрал оставшиеся ванильные стручки и приготовил из них крепкий экстракт.

Экономка с решимостью римского легионера подняла серебряную лопаточку для тортов, указывая путь наверх, в докторскую святая святых

- Идемте со мной, дорогая! Я дам вам такое, от чего вы не сможете отказаться!

При слове «плоть» добродетельная христианка остановилась на полпути к спальне своего нанимателя. Вообще-то она собиралась провести гостью в кабинет, но привычка взяла верх: холостяцкая спальня доктора притягивала ее, как магнит - железную стружку.

- О, дорогая! – сказала она, - Плоть слаба! Я – не ангел, я – мученица!

Она хотела прибавить «святая», но Скромность, как всегда, возобладала над Истиной.

- Если бы Вы только знали, что за человек этот Ваш доктор! – продолжила она в приливе неожиданной откровенности, возобновляя свое восхождение на Голгофу, каковой ей теперь представлялась лестница. – Если бы Вам, а лучше - мистеру Шарпу было известно, сколько мучений приходится мне претерпевать! Ох! Коварный язычник! Хулитель и мучитель истинных христиан! Прелат Понтийский! Или Пилат? Не это важно….Главное, что он не соблюдает пост и занимается в своей спальне какими-то подозрительными экспериментами! А кто видел его в церкви? Вот Вы – видели?!

Видела ли она? Конечно, видела! Правда, в мельчайших деталях рассмотреть не удалось, так как обзор был ограничен размерами замочной скважины, но могла ли она признаться в подглядывании? Мисс Блум поколебалась, прежде чем ответить, но все же нашла выход из неловкого положения:

- Видеть не видела, но неоднократно слышала по ночам в высшей степени подозрительные звуки из спальни, - зловещим инквизиторским тоном произнесла она.

Звуки представляли собой шорохи, стуки и звяканье пробирок и склянок: доктор, часто засиживающийся заполночь, пренебрегал кабинетом и переносил свои штудии в спальню.
Что он там смешивал и нагревал на своей походной спиртовке, хотелось бы знать? И что обозначали все эти таинственные крючки и закорючки, которыми он уснащал этикетки на склянках с готовыми эликсирами? Это был вовсе не английский язык, а нечто маловразумительное и неудобочитаемое. В конечном счете, все вместе взятое попахивало богопротивной алхимией. Причем попахивало чувствительно: по утрам, производя поверхностную уборку в спальне доктора, экономке приходилось настежь распахивать окно, чтобы изгнать из комнаты последствия ночных занятий жильца. Она бы не удивилась, узнав, что ее наниматель заключил соглашение с дьяволом и по ночам вызывает к своей постели зеленоглазых падших ангелов с рыжими волосами. Добрая прихожанка снова бросила подозрительный взгляд на пылающие медью кудри миссис Шарп и указала на дверь:

- Сюда! – открывая дверь, пригласила она гостью.

***
Тем временем доктор исполнил свой врачебный долг, и оставив вдову привратника в более-менее удовлетворительном состоянии, поспешно покинул коттедж за церковью и направился к себе, надеясь, что миссис Шарп еще не покинула его юдоль холостяка. Вернувшись в свое пристанище, он первым делом прислушался: сверху доносились негромкие женские голоса.

«Интересно!», - подумал эскулап, меняя облепленные осенней грязью сапоги на уютные домашние туфли: суровая поборница чистоты мисс Блум раз и навсегда приучила его к тому, чтобы не пачкать парадную лестницу. Доктор старался не вспоминать об уроке, который она ему преподала в первый же день своего пребывания на посту экономки в «Боярышнике и малиновке»: эти воспоминания чувствительно уязвляли его мужскую гордость. Однако и лишенный подкрепления в виде воспоминаний, навык переобуваться в точке входа в коттедж, остался.

Стараясь не шуметь, доктор снял плащ и шляпу и снова прислушался: голоса как будто раздавались в непосредственной близости от того места, где располагалась дверь в его кабинет! Вход в тайную комнату, в которой хранились конфиденциальные заметки по поводу недугов его пациентов, в том числе – собственноручно написанные комментарии к недомоганию мистера Шарпа! Если их кто-нибудь хоть одним глазком увидит в его отсутствие… Кроме того, в темных недрах аптекарского шкафа лежала груда необработанного сырья для микстурки! Неслышно ступая в мягких войлочных туфлях, Добсон поставил ногу на первую ступеньку лестницы и приготовился к внезапному появлению.

Мисс Обидиенс посмотрела на Бекки мрачным взглядом Сивиллы, готовой прорицать самое страшное, что может случиться с двумя беззащитными леди в спальне одинокого джентльмена.

- Да! – воскликнула она с пылом первых пуританских проповедников, - Да, дорогая! И мы с Вами сейчас споем девяностый псалом в защиту от дьявольского соблазна.

Подавая пример, она затянула неожиданно высоким и неприятно дребезжащим голоском, полузакрыв глаза и раскачиваясь перед гостьей, как змея перед индийским заклинателем:

«Не убоюсь ни страхов ночных, ни стрелы, летящей во дни, ни язвы, крадущейся во мгле…»

Дверь спальни распахнулась, и хозяин комнаты, подкравшийся как пресловутая язва, против которой и было направлено заклинание, внезапно вырос на пороге и с неподдельным удивлением вопросил:

«Дамы, а что это вы тут делаете, а?»

Доктор похолодел. Оледенел. Потерял дар речи. До этого момента ему казалось, что худшее, что может с ним приключиться – это тайный визит посторонних в его кабинет. Но разве он мог помыслить, что экономка приведет гостью – даму, приятную во всех отношениях! – в его холостяцкую спальню, чтобы копаться в его грязном белье!

Доктор сделал шаг к постели и быстро затолкал под кровать пару грязных чулок. Он мысленно понадеялся, что осмотр постельного белья не включал в себя просмотр пачки гравюрок, которые лежали у него под подушкой. Насчет мисс Блум он не волновался: она все равно не поняла бы, что на них изображено. Но женщина, побывавшая замужем, могла догадаться. Не обязательно, но могла.

Бросив на экономку испепеляющий взгляд, он сдержанно попросил:

- Мисс Блум, викарий просил Вас зайти к нему как можно скорее: ему нужна Ваша неоценимая помощь в подготовке предрождественского утренника для вдов и сирот.

Экономка засуетилась, и, кинув пристыженный взгляд на свою гостью, проговорила:

- О! Конечно! Бегу, мистер Добсон! Дорогая миссис Шарп, рада была познакомиться, надеюсь в ближайшее время увидеться с вами снова!

С этими словами она выскочила из комнаты и загрохотала башмаками по лестнице.

- Миссис Шарп, - с поклоном промолвил эскулап, - Не соблаговолите ли перейти в мой кабинет? Там есть удобное кресло и все прочее, что может понадобиться для приятного разговора.

Есть ли на свете что-либо более абсурдное и в то же время более трогательное, с точки зрения мужчины, чем женские слезы? О, эти драгоценные жемчужины, чистой воды бриллианты, капельки утренней росы и далее по списку, коим без разбору пользуются поэты. Добсон, заметив первые признаки приближающегося ливня, не на шутку растрогался. Он подумал, не попытаться ли утешить молодую вдову, поцеловав ей ручки, но не осмелился, боясь, что этот чистосердечный порыв расстроит леди еще больше.

- Миссис Шарп, - вместо целования рук произнес эскулап, - Как я могу сердиться на вас! Это уму непостижимо! Не надо так волноваться, это повредит вашему чудесному цвету лица! Присаживайтесь в кресло, я дам вам успокоительного.

Доктор ринулся к запертому шкафчику с особо опасными и редкими снадобьями и отпер его ключиком, который всегда держал при себе в нагрудном кармане сюртука. Вытащив заветный пузырек с лауданумом, он накапал несколько капель в крошечный мерный стаканчик и отмерил туда нужное количество воды из графина, стоявшего на столе.

-Выпейте, сударыня! – с поклоном протягивая стаканчик гостье, посоветовал доктор. – Это зелье вмиг утишит все ваши горестные сомнения и избавит от тягостных раздумий. Доза крошечная, можно сказать - гомеопатическая: даже младенцу не повредит.

Милый?! Милый! Так Добсона еще никто не называл…Даже в детстве Чарли обычно именовали «бездельником», «балбесом», «наказанием Божьим» и «олухом царя небесного», на котором его матери, при всем ее желании, негде было поставить пробы. Впрочем, обычно место все же находилось, и пробы были благополучно ставлены при помощи березовой розги.

Как он молился и мечтал, ночами обливая подушку слезами, чтобы матушка хоть раз назвала его ласково: сорванцом или шалунишкой, как их кухарка называла своего сынка. Но Небеса, также как и достопочтенная миссис Добсон, оставались глухи к его детским слезам и мольбам.

Добсон растаял. Конечно, он отдавал себе отчет, что очаровательная Бекки пребывала под действием целительной настойки: в немалой степени именно этим объяснялись ее ласковые слова, обращенные к одинокому эскулапу. Впервые он пожалел, что в детстве в его распоряжении не было лауданума: возможно, миссис Добсон была бы более внимательной и заботливой матерью, принимая этот эликсир любви на постоянной основе.

-Это всего лишь вытяжка из сонного мака, миссис Шарп, - разъяснил Добсон. – Милосердный подарок простым смертным от бога сновидений Морфея, по другой версии – покровителя счастливых браков Гименея, поскольку мак обладает снотворным, расслабляющим и обволакивающим мозг действием, полезным для супружеской жизни. Если бы я был законодателем мод, то вместо флердоранжа ввел бы обычай прикалывать к корсажу невесты букетик из коробочек мака! - задумчиво прибавил завзятый холостяк. – Этот эликсир мои коллеги особенно часто прописывают молодым леди: созданиям, как утверждает наука, обладающим тонкой душевной организацией. Вы – молоды, милая миссис Шарп, и организация у вас весьма и весьма тонкая, - Добсон не без восхищения посмотрел на хрупкую и изящно слепленную фигурку гостьи, - А посему прописываю Вам по пять капель ежевечерне! Можете смело добавлять его в любые жидкости: протертые супы, французские соусы, домашний грог, покупной кларет, бургундское вино. Но имейте в виду: алкоголь усиливает действие настойки, поэтому не переборщите с дозой! Результат может быть более чем плачевен!

Доктор протянул Бекки пузырек с микстуркой.