Путь служения Многоликому богу начинался для каждого из тех, кто оставил свою жизнь за пределами Чёрно-белого дома, по-разному.  Но все они – и слуги, изо дня в день выполняющие рутинную работу, и безликие, отправляющиеся вручать дары тем, кому они предназначены,  однажды впервые поднялись по ступеням, ведущим к дверям в этот храм, ведомые целью, сколь угодно отличающейся от истинной сути того служения, которому, в итоге, себя посвятили.
Одни остаются в Чёрно-белом доме, другие покидают его, чтобы возвращаться за новыми именами, третьи, те, кто не забыл своих имен и не служил Многоликому, приходят сюда молить его о дарах – либо для врагов, либо для себя.

- Кто ты? – спрашивали наставники тех, кто  решил служить Многоликому.
И прежде чем каждый сумел ответить правду, он лгал, сотни раз отвечая правильно.

Однажды девочку, приплывшую в Браавос из-за моря, чтобы учиться в Черно-белом доме, выбросят, как паршивого котенка на улицы города. Скоро, как только она научится сносно говорить по-браавосийски. А может быть, она просто уйдет сама. В новую жизнь с новым именем – выбор и верность служению ценны только когда являются истинным желанием и единственной целью из многих доступных.

Он отыскал девочку в её закутке в тот редкий час, когда ей оставалось время для собственных мыслей. И, как бывало нередко, предпочел то лицо, которое было ей знакомо лучше прочих. В одной руке он держал фонарь, в другой – сверток. Поймав вопросительный взгляд девочки, бросил ей сверток и вместо обычного вопроса, сказал:
- Надень это, а потом я расскажу тебе, кто ты.

В свертке лежала рубашка тонкого полотна,  платье миэринского шёлка, совершенно непригодные для долгих прогулок по городским мостовым туфли с шелковым верхом на  кожаной подошве и широкий пояс, плетенный из кожаных шнурков, а еще легкая накидка, много хуже защищающая от сырого ветра, чем грубый шерстяной плащ. В сумраке невозможно было различить цвета, но ощутить текстуру ткани и рельеф шитья или плетения девочка, разумеется, смогла бы.
- Человек будет ждать тебя за дверью. Снаружи. - Голос безликого звучал спокойно.
Он полагал, что даже если девочка не задумается о том, почему он проговорил это вместо того, чтобы жестом указать на дверь, через которую вошел, потом, увидев незнакомца, сообразит, кто перед ней.
А если и нет – человек всегда найдет слова, чтобы объяснить или дать ответы на вопросы. И неважно, когда они появятся у девочки - на ступенях высокого крыльца, в узкой лодке, там, куда они приплывут, или прямо сейчас.

Отредактировано Faceless Man (2019-04-25 09:19:47)

Ветер, напоенный тревожным запахом моря и далекой грозы, фривольно нырнул под легкую накидку и на пару мгновений раздул капюшон, пока девочка  пыталась надеть его на голову, но как только ей это удалось, он нашёл себе новую забаву – стал биться в желто-красные полотняные стенки небольшой прямоугольной палатки, скрывающей часть лодки, пришвартованной на берегу.
В те дни, когда на служителях Черно-белого дома надето иное платье, чем то, что надлежит носить в стенах этого храма, а лица их, выбранные столь же придирчиво, как одежда, являют миру добряков, скупцов, простаков, весельчаков или надменных выскочек, они дополняют свой образ именем, а вместе с ним – и историей.
Щегольски разодетый лоратиец, одна часть волос которого горела на солнце полированной медью, а пряди второй могли соперничать белизной со свежевыпавшим снегом, взглянул на вышедшую к нему девочку с таким интересом, словно увидел вдруг восьминогого жеребенка или котенка о двух головах.
- Девочка и человек отправятся в дом одной из известнейших куртизанок Браавоса, - голос его прозвучал весело и почти насмешливо, -  девочка прибудет туда первой, на этой лодке, а человек – потом. Когда девочку спросят, как её имя, она скажет, что её зовут Алиенора.  Для тех, кто захочет узнать, откуда она – скажет, что носит фамилию Шторм. Всё, что нужно девочке – это сказать любому, кто её встретит, что её прислала Танис Ллаэгар. В лодке  девочка найдет шкатулку. Её нужно передать лично госпоже Черной жемчужине. А всё остальное пусть слуги перенесут в дом сами. Потом девочка будет делать, что ей скажут.
Безликий не сомневался, что после того, к чему девочка привыкла в стенах Харенхолла и тех обязанностях, что ей приходилось выполнять в Чёрно-белом доме, она легко справится с поручениями, связанными с прислуживанием гостям, коих скоро соберется пара дюжин, если не больше.
- Когда девочка подойдет, чтобы предложить вина или сладостей, человек скажет ей, что делать дальше, а до того ей нужно смотреть и... видеть.
Возможно Арья из дома Старков не была готова к тому, чтобы выполнять большее, чем от неё требовалось внутри Чёрно-белого дома, возможно права была та из безликих, кто сомневалась в ней больше прочих и высказывалась против того, чтобы испытать девочку, у которой даже на мгновение не получалось ощутить себя никем. Возможно, он просто верил в эту девочку чуть больше, чем следовало, и не мог относится к ней, как всего лишь к еще одному ученику, пытающемуся понять, что правильно в обители слуг Многоликого бога – ведь её учение пока лишь состоит в рутине служения и никто ничего не объясняет.
Он первым стал спускаться по ступеням, и уже в самом низу лестницы, поинтересовался:
- Девочка умеет плавать?
Ожидавший Алиенору Шторм перевозчик  поднялся с узкой скамеечки в передней части узкой лодки и выпрямился, одной рукой держась за шест. В темных его глазах читалось столь явное любопытство, что удивительно было, как это ему удавалось лишь сдержанно склонить голову в приветствии, когда девочка в алом платье и накидке цвета золотистой охры и её спутник  подошли  к причалу и не подать голоса, произнося ритуальную фразу, пока служители Многоликого не обратили на него внимания.

Ни одна дорога служения Многоликому не походила на другую - каждый, кто носил черно-белые одежды и мог взять себе любое лицо и имя, проходил разные испытания и уроки.  Лоратиец помнил свои, хотя уже не помнил того юношу, что однажды  постучал в черную створку высокой двери этого храма. Его жизнь теперь была такой же выдумкой, как жизнь Якена Х`Гара и многих других. Даже большей, если задуматься. Потому что лоратиец всегда знал что ему нужно и кто ждёт своего дара, а тот юноша... знал ли он что-то, кроме уверенности в своей связи со Смертью. Отказаться от знания, что ты особенный, избранный, ведомый богами сложнее, чем от памяти о собственном имени, семье и желании мести. Было ли его имя тоже лоратийским или он был пентошийцем, а может чернокожим воином в плаще из перьев с Острова Птиц - кто знает?  Он так давно утратил себя, что став Никем, не мог бы даже рассказать свою историю, начиная со слов: "Я был..."