Мужчина стоял на автобусной остановке на въезде в небольшой городок, такой компактный и захолустный, что все мирно спящее казалось мертвым, а на оставшейся позади приветственной вывеске «Коулвилль» струи дождя норовили слизать последние буквы. Впрочем, мужчина не замирал надолго на одном месте: он постоянно передвигался, перепрыгивал с ноги на ногу, размахивал руками, задирал голову вверх, посматривая на прохудившуюся крышу остановки, и дергал плечами, прижимая воротник рубашки к шее. Иногда мужчина выбегал на середину темной скользкой дороги и исполнял нечто вроде ритуального танца. Это Билли Джей Морриган, безработный белый американец двадцати шести лет отроду, отчаянный парень и «настоящий урод», по мнению его последней подружки Аннет, и он ждет попутку.
Автомобили, как назло, не двигались ни в одну сторону. Около одиннадцати вечера, когда Билли выкинули из машины, редкие авто еще проносились по трассе, стремительно, явно боясь застрять на ночь в подобной глуши. За пару добрых миль, что он прошагал по обочине до остановки, ни одна душа не остановилась на характерный жест. «Эй-эй-эй!», − улюлюкал Морриган вслед грузной фуре, обдавшей его дымом грязного воздуха. «Хэй, Вудсток!», − насмешливо кричал он скучному «Ford Torino». С сотню ярдов Билли бежал за горланящим песни грузовиком, битком набитым молодежью: ветер долго носил обрывки извинений.
«Бум-бара-бум», − философски изрек Морриган, бросая свой небольшой дорожный рюкзак на скамью, и принялся ждать. «Да-дум», − задумчиво добавил он несколькими минутами спустя, когда по кровле, по земле, по его макушке забарабанили первые капли намечающегося ливня.
Около часу ночи по внутреннему ощущению Билли, он попробовал примоститься на узкой лавке, но из затеи ничего не вышло. Вода с неба лила так, что можно было захлебнуться. Поворчав на местные власти, власти Юты и на самого Президента, Морриган принялся скакать на остановке, призывая хоть какую-нибудь попутку.
Вдалеке заблестели приглушенные дождем фары, и к звукам природы добавились басовые ноты мотора. Джей издал победный клич, схватил за толстую лямку свой рюкзак и ринулся навстречу автомобилю. Он бежал, и ему казалось, что он опережает дождь.
- Эй, чувак! − радостно кричал ослепленный Морриган. Водитель сливался с рулем в нечеткий силуэт, и это его безумно смешило.
- Чувак, подбрось, а? − машине пришлось затормозить, и Билли Джей несильно стукнул по капоту, пробежался по нему пальцами и, склонившись к окошку у пассажирского места, закричал первым, чтобы перебить возможные негодования.
- Хотя бы вывези из этой чертовой Юты, а? Сил моих больше нет здесь торчать! − он проорал, повернув голову к остановке, и пригрозил той кулаком.

Пока водитель думал и обретал плоть, отделяясь от тела машины и вычерчивая самостоятельное лицо, ноги Билли сами по себе начали вытанцовывать степ, так что он и не заметил, как стал весь раскачиваться под внутренний ритм. В самом крайнем, в самом последнем случае, если вдруг категорически не повезет, можно было бы поработать кулаками и вытолкать водилу взашей: тот казался совсем еще сопливым мальчишкой; струйки дождя на боковом стекле под самым его носом рисовали смешную карикатуру (Билли Джей тихо прыснул); но ведь он принял решение больше никогда не драться; «разрешай конфликт словом», учил гуру; уважай личность, даже с текущим носом, ха!
Услышав разрешение, Морриган спешно нырнул в салон и прочувствовался.
- Чува-а-ак, ты бог! Ты меня спасаешь!
Он хлопнул дверью, и этот звук был чудеснейшей мелодией. Рюкзак очутился на привычном месте в ногах.
- Классная тачка! – любезно заметил Билли, желая сделать приятное владельцу авто. Быстро пробарабанив по панели, он добавил: – Классная!
Чиркнув рукой автобусной остановке, Морриган на мгновение загрустил: вот, вот, оно проходит, думалось ему, еще миг, и задрипанная остановка в глуши промелькнет и исчезнет навсегда из его жизни, как сон, как кошмар, как сладчайший экстаз…
- Не, я этой дурью не страдаю, – вяло, еще немного под впечатлением, отмахнулся Морриган. – Я путешествую. Ну, и работаю, где придется, знаешь. Я Билли Джей Морриган. Я точно не безумная старушка. Билли Джей. Можно просто Билли. Или Джей, – он добавил, лукаво улыбнувшись и вновь возвращаясь в отличное расположение духа.
- Мы с моим приятелем ехали на Вудсток – фестиваль, музыка, в курсе, ты на волне? – откинувшись на сидении и закатив глаза, Джей стал вспоминать подробности недавнего происшествия. – Как вдруг этот ненормальный выкатил на встречную. Специально, понимаешь? Еле успел выкрутить руль, ух! А потом он меня выбросил на дорогу. А все из-за ревности. А я что, виноват, что его девчонка всем дает? Дела-а…

- Да, чувак, ты совершенно прав! – радостно закивал головой Билли, по-новому глядя на водителя своей попутки. – Ты здраво рассуждаешь, понимаешь? Здра-во! Мудрость дается не каждому. Опыт, конечно, это да, колесишь по миру, топчешь его ногами и видишь лица новых людей – сечешь? – новые лица новых людей. Мы новые люди? НО! Мудрость приходит откуда-то сверху. Или снизу, – он задумчиво покусал губу. – В общем, это как-то так. Не-объясни-мо.
- Как если бы ты вдруг встретил своего двойника, – пробормотав, Билли Джей встрепенулся, тут же забыл о своих пророчествах и бесцеремонно прибавил звука магнитолы. – Класс!
- Дженис Джоплин кайфовая баба, м-м! – он причмокнул, щелкнул пальцами и попытался поймать в воздухе что-то невидимое для глаз. – И в Монтерее было нереально! Жаль, что мы тогда не встретились!
Билли чуть не выл от тоски. Он искренне расстроился, несмотря на то, что они не могли встретиться, что он ни разу не бывал на музыкальных фестивалях и несколько лет кочевал по городишкам и тюрьмам.
- Слушай, я ведь не жрал со вчерашнего утра!
Вместе с печалью проснулся голод, и мужчина поелозил ладонью по пустому животу.
- У тебя есть какие запасы? А то я сейчас начну язык жевать. Поделимся по-братски. С меня угощение. Курево кой-какое. Ты пускаешь дым, а, приятель? – Джей заговорщически подмигнул и изобразил руками волну. – Ну, там зеленые человечки, розовое море, президент Линкольн, кому что видится. Ты знаешь, ЧТО со мной было в последний раз?

Билли так перевалился через сиденье в поисках свертков со съестным, что будь он на палубе, уже нырнул бы за борт – сравнение осенило его, и он поэтично заулыбался.
- Что бы не болтали, а когда брюхо сводит – это не дело, – поучительно, но по-доброму заметил Морриган, водружая пакет с бутербродами себе на колени и предвкушая пиршество. – На голодный желудок только «Вопль» и напишешь. Вопль о жрачке, – он весело хрюкнул, впиваясь зубами в булку. – Это я тебе как эксперт говорю. Разные времена бывали.
Он активно жевал, задумчиво вспоминая свои приключения и окрашивая их сейчас, в компании «малыша» за рулем, в романтичный цвет – мол, путешествия это здорово, это свобода, независимость, поиск и даже преследование истинного себя. О том, что авантюра самопознания зачастую оборачивается метаниями за кой-какой работенкой, с запада на восток и с юга на север, хотелось умолчать. Такой он, Билли Джей, не забивает себе голову мраком и безнадежностью. И оттого даже черствый хлеб был самым вкусным на свете.
Без зазрения совести Морриган уничтожил все запасы еды на дорогу и, довольный, принялся деловито раскуривать косяк.
- Так вот, о прошлом разе. Лежу я, значит, со своей девчонкой на лужайке, она только-только с меня слезла, дымлю – такое блаженство, я на небесах и смотрю прямо на солнце. И понимаю, что это Я убил Кеннеди. Я, сын Каина!
На миг Джей прикрыл глаза, на которых уже проступили слезы, вновь остро проживая то воспоминание.
- Я…убил…– веки затрепетали, как тени от ночных бабочек.
- Правильно ли я сделал?... – в голове раздались тройственные выстрелы, видение подошло к концу. – Только это между нами, окей? Не будь моим Руби. Руби-Руби, – Билли Джей мелодично повторил.
Они уже ехали по территории Вайоминга.
- О, смотри, копы! – Морриган оживился, разглядев впереди припаркованную патрульную машину, и высунулся из окна. – Хэй, копы! Всем равные права, кроме копов! – он активно зажестикулировал, показывая средний палец. – У меня есть мечта, вы, свиньи!
Патруль среагировал: ожили фары, раздался звук мотора и сирены.
- Прекратите движение и остановитесь на обочине, – плюхаясь на место, передразнил Джей в унисон с голосом из громкоговорителя. – Жми на газ, братишка! Только вперед!

Когда началась заварушка, Билли Джей радостно поерзал на сидении, хлопнул в ладоши и ухватился за раму. В своем стремлении поддержать водителя он бормотал несвязные, подбадривающие слова, коих не существует в речи, но что подражают звукам природы, а потому несут в себе чистоту искренней эмоции. Он не заметил, как превратился в бурлящий горный ручей, слившись с крепким боком «Шевроле», и сам изгибался, пытаясь вписаться в русло поворотов. Это было чудесно…
- Это было чудесно, Неуловимый Малыш! – счастливо выдохнул Морриган, когда они остановились. Он умел пропускать упреки мимо ушей, что во многом облегчало ему жизнь. – Зачем нужны широкие дороги, когда перед нами открыты широкие горизонты!
Остекленевшими глазами Билли смотрел вперед, где должно было скоро восходить солнце, если, конечно, оно не решило взять небольшую передышку, что со всеми бывает, когда пашешь, как вол, и хочется порою расслабиться. Солнце курит туманом. Или рассветать будет за спиною? Они так петляли, что Билли запутался.
- А что мы остановились, тебе нужно помочиться, да? Хорошо, помочимся! – с готовностью он выскочил из авто и начал разминаться, как в ускоренной съемке: прыгать, вскидывать коленца, крутить руками, пока не упал на крышу машины, распявшись. – Какая ночь! А какой будет день! А какие девчонки на фестивале!
Но вдруг чувство тревоги сжало ему грудь.
- Ты ведь меня не лишишь всего этого? Ты ведь меня не бросишь? Бог мой! – Он смотрел вверх, он не видел Малыша, ему было страшно. – Я не идиот, я не идиот! – Билли испуганно запричитал. – Где я, где я?

Холодная, покрытая струпьями рука схватила его за ногу и потянула вниз, в пучину мироздания. Он захлебывался собственным криком, смешанным с рвотой, и резал ногтями по металлу.
- Не-е-е-ет, только не это! Не-е-е-ет! – Чудовище обретало формы и черты, тем самым наводя еще больший ужас, когда из темного ничего вдруг появляются глаза, уши, рот. – Папочка, папа, отец!
Он взывал напрямую к монстру, явившемуся из сердца мира, в котором жмется комочек памяти.
- Папочка, не надо, пожалуйста, я больше не буду…в кровать…обещаю!
Он дергался в эмоциональном припадке, походившем на его обычные танцы на дискотеке, с той лишь единственной неслышимой разницей, что музыка звучала только для него. Как и всегда.
- Не-е-е-ет! Больно! Нет! – Ему каждый раз было тяжело принять, взять себя за плечи и опустить успокоенного вниз, потому что путь к истинному принятию, вверх по горе, на вершине которой светится неоновое «ДА!», сложен, и часто найдется ловкач с трехмильными шагами, который становится королем горы познания, и «НЕТ» сменит «ДА», а все дело – в желтых башмаках, дружище, в желтых.
Билли скатился на землю, всхлипнул, поднял свое тело, никогда по-настоящему не падая духом, и бросился на грудь новому другу. Другу-что-уже-не-новь-а-целая-вечность.
- Малыш, ты не представляешь, как это страшно! Путешествовать не вперед, а назад! – Билли Джей похлопал парнишку по спине, щекой прижимаясь к плечу. – Но это нужно, чтобы научиться принимать. Принять – и навсегда! Забыть!
Рубашка водителя пропитывалась слезами – что ж, каждый по-своему метит территорию.
- Спасибо, Мудрый Малыш! Ты опять прав, дом, жилье, жена, дети, да! В путь!
Развернувшись, Морриган нырнул на свое пассажирское место. Прошла секунда, и он задремал.

Прошла секунда, и он проснулся, вздрогнув, как от внезапного толчка внутреннего землетрясения, и подавив панический крик очеловеченной чайки; так и не привыкнув к сопереживанию, принял его как должное, искренне пропустив Признание Малыша не через сердце, а мимо.
- Э, твой голосок не похож на ангельские песнопения, приятель, – Билли ворчливо пробормотал, потянулся и чиркнул костяшками пальцев по крыше. – Э-эх! – он стал разминать связки, готовя Речь в ответ на предложение Малыша о ночлеге, но Речь должна истекать из Идеи, брать у нее живительные силы, поглощать всю, мять и перемалывать, чтобы, размягченную, вложить в Уши, не приспособленные для восприятия Идеи в ее чистом, оглушительном виде. Морриган сонно улыбнулся, подтянулся и приподнялся, коснувшись ладонями крыши автомобиля, ощутив некую теплоту и подумав: «Крыша мира».
- Рули к домам, капитан, и брось наш якорь где-нибудь под пригорком. Здесь! Я знаю жильцов подобных домишек, старик, – мрачные и солидные фермеры, пустят днем, но ночью и носа из своей конуры не высунут. А может, и днем не пустят, побоятся, что спальня для гостей рядом с комнатой хозяйской дочки – хорошенькой, сладкой малышки – эх, не зря побоятся, но дело в том, что в итоге останешься на пороге! Так что вытряхивайся, мой брат по крови, мы идем в великий поход по местным курятникам!
И Билли уже выскочил из машины и бодро потрусил в сторону подсобных помещений. В утренних сумерках его фигура казалась силуэтом крупного кенгуру, что махал лапами, плывя баттерфляем. «Давай, не отставай, Малыш, мы поспим пару часов и смоемся, возможно, прихватив какую-нибудь цыпу на фестиваль!» – он громко шептал большими мягкими губами.
Дверь одного из сараев сама подалась навстречу плечу: здесь доверяли пустым окрестностям. И в этот же миг на веранде ближайшего дома загорелся бледный огонь. В дверях стоял хозяин, мужчина лет пятидесяти в домашних штанах и майке.
- Хэй, кто там? – голос ломался со сна. – Уж я-то вам выпишу, засранцы!
Мужчина схватил ружье: и в пустоте бродят волки.
Джей мелко хихикнул, озираясь в темноте сарая.
- Берем вилы!
И он первым выполнил свой приказ.

Но было поздно, Билли Джей уже разыгрался. Он чувствовал себя большим сорванцом, несоразмерным метрическим параметрам сарая и бунтующим против границ, рамок, стен. Его свобода бежала по полям и лугам, достигала языческих капищ и католических сцен Вудстока и сливалась там с настраиваемой аппаратурой, прочищающими горла инструментами и еще неведомой музыкой импровизации. Его свобода была готова разнести в пыль и в прах этот жалкий оплот собственничества, который отказывал ему в приюте. Как мало ему было нужно! И как жестоко его отрицали! Как безжалостно пытались привести в разумное чувство сердце, однажды утонувшее в океане любви…
- Я тебе сейчас покажу, как врываться и портить чужое имущество! – ворчливо приближался хозяин.
- Ты слышишь, слышишь? – у Билли широко распахнуты глаза и чутко навострены уши, он стремится впитать в себя весь мир. – О этот вещизм! Он мертвец, понимаешь? За нами идет мертвец! Он привязан к материальным ценностям и не хочет замечать, как гниет душою! Ты чувствуешь этот навозный запах? От человека…Нет, нет!
Ему так страшно, будто по гравию шелестит лишь ветер, будто утренние сумерки окрасились в цвет могилы, будто все зло, от которого он – не бежал, двигался вперед – настигло его и его брата по крови, по духу, по дороге.
Билли Джей до пота в ладонях сжимает вилы, что рожками-антеннами-клыками стремятся ввысь. Воинственность прародителя, первоамериканца и представителя племени смелых людей, пронизывает его насквозь; она пробивается сквозь половое покрытие, прошивает и выходит через крышу. Кожа Билли приобретает красноватый оттенок. Он всех любит, как Далай-Лама.
- Вышвыривайтесь из моего…
Хозяин хмуро бормочет. Он не хочет делиться. Он не хочет понять, что весь мир – общий. Здесь нет ничего «моего» и «твоего». «Наше». Протянутые ладони. Нам ничего не нужно, мы радуемся простым мелочам.
Наши вилы таранят плечо фермера. Палец рефлекторно сжимает курок. Пуля молниеносно прорезает воздух, но пуле не хватает грации и фатальности природы, мимо. Мимо скачет Билли Джей, его кожа обагрена.
- Бежим, Малыш!
Здесь нас не любят. Здесь нас не поняли. От этого у Билли на глазах слезы. Ему так тяжело в мире, где есть только «мое» и «твое», что он бросается под колеса мирно, дружелюбно припаркованного «Шевроле» и затыкает уши, чтобы не слышать чудовищный вой раненого мертвеца, чья кожа залита кровью.

Так и есть.
- Так и есть, – сказал Билли и еще пять минут повторял эту фразу, однотонно, однообразно, нудно, гладко, однозвучно, одноцветно, постоянно. А потом все тише и тише, словно кто-то скручивал звук до напряженной шипящей тишины, чтобы сменить пластинку. Запись на новой пластинке была низкого качества.
- Знаешь, я ведь этого не хотел, – задумчиво пробормотал Морриган, сползая по сиденью и прижимаясь щекой почти к самому стеклу. – Вернее, я хотел не так. Знаешь, чего я хочу? Всего. Я хочу всего, но не в том смысле, в каком они думают. Как бы тебе объяснить…Ты должен понять. Весь этот мир, прекрасный в своем уродстве. Весь этот скучный, грустный мир. Знаешь, я хочу петь и танцевать, но моя великолепная песнь, мой стон о блаженстве, застревает в глотке, когда я вижу несправедливость или страдание. Это мое проклятие! Э-эх, старик! Материя кругом, одна материя! Куда важнее друзья! Эта рубашка, эти джинсы, видишь? Это все не мое, это дал мне Эдди, а ему – Тед, который прихватил их в каком-то супермаркете. «Эдди», говорю, «мне нужна рубашка», и он говорит «нет проблем», снимает с себя и протягивает. «Фу», говорю, «Эдди, ну и вонь». Но ничего, но ничего. Эдди смеется. Знаешь, как он смеется? Хо-хо-хо. Эдди по кличке Санта, да. И я, понимаешь, я бы тоже ради него снял с себя все. И бросился бы голышом в Миссури. Плавать…Ты знаешь, что «сури»* – это по-французски «мышь»? Мой приятель Жан-Жак рассказывал, его мать француженка, он наполовину француз. Хотя так бывает, хах? Чтобы человек – и наполовину. Как тот чувак, которого перерезал поезд. Ну и жуть была, как сквозь масло. Я с тех пор на поездах не катаюсь, уж лучше пешком или на тачке. Идешь вот так или едешь, а перед глазами проносится Америка. Что может быть лучше? Милое ничего. Простые вещи и людей я люблю. Зря ты так с ним, ты не должен был бросаться, ты мог его убить! Эх, малыш!
Билли Джей со страхом покосился на своего попутчика, впервые оценив его воинственный потенциал: этому тихому пареньку было запросто зарубить человека лопатой. Липким ужасом взопрела шея. Хорошо, что они как раз докатили до крохотной заправки на перекрестке.
- Я в туалет, – буркнул Билли и побежал внутрь лавки с товарами, пока малыш закружил над бензобаком. Мотыльки.
Между консервами, колой и сигаретами краснело лицо прикрывшегося бейсболкой продавца.
- Полиция! Позвоните в полицию! – выразительно запричитал Джей почти на ухо верзиле. – Помогите, умоляю вас! Меня похитил вот этот, – он ткнул пальцем в направлении стеклянной витрины, через грязные разводы которой мутно просматривались автомобиль, водитель, работник. – Он чуть не забил лопатой фермера и угнал эту машину!
- Эй, полегче! Иди проспись, приятель! Берешь что? – заспанный здоровяк со вкусом потянулся, почесал щеку и не собирался верить Билли, но в указанную сторону все же глянул.
- Клянусь, я говорю правду…Ферма, тут недалеко, два дома, хозяин ранен и истекает кровью...
Глаза Билли Джея изображали кристальную честность. Возможно, что-то в образе юного водителя не понравилось продавцу: обойдя прилавок, он открыл дверь и остановился на пороге.
- Эй, ты! Это твоя тачка? Ну-ка покажи документы! И этот блаженный с тобой? Он говорит, что ты его грабанул и не отпускаешь.

-------------------
* souris (фр.)

Билли Джей был грубо, толстыми нитями, соткан из рваных противоречий. Периодически рос без отца, без матери, без брата. Любил (и любит до сих пор, ибо немыслимо, что Билли уже умер, нет, НЕТ!) разные выдумки и придумки. Кормил левыми носками монстра под кроватью. Слушал правильную музыку. Улетал, улетал…Все дело в свободе. Черт подери. В свободе!
Свобода порою была голодной и холодной. С занятыми деньгами, которые никогда не отдавались. С ободранным задом и побитыми боками. В глотку такую свободу…
Такая свобода – ненастоящая. Вернее, она слишком реальна, слишком материальна, привязана к этому миру. А настоящая свобода – это когда легко. Тепло и сыто. Горло щекочет травяной запах. Лобызая-руку-гуру-после. Вааау!
Донести истину каждому – нелегко-о-о, тяжело. Ох, как тяжело. Туземцы африканского племени «джанки» надорвали животики. То-то и оно. Голые люди спустились на завтрак. Сидят, покачиваясь, слушая ветер в ивах и Слово. Сейчас, сейчас спустится благодать. Да. Только подожди. Еще. Жди. Жди еще. Подожди.
- Эй, подожди!...– взорвался (криком) Билли. – Ты куда?
Как больно, когда уходят. Стукнув дверью (пусть и машинной) по сердцу. Ах! Морриган почти расплакался.
- Мой рюкзак, мой рюкзак! В тачке мой рюкзак, он увозит мой рюкзак! – Билли запричитал с жаром, как на проповеди.
Хозяин магазинчика и служащий заправки переглянусь и благоразумно решили не вмешиваться: кто знает, что в башке у этих обкуренных. По сути, им было все равно. Лишь бы скорее свалили.
- Чувак, твой рюкзак, вот давай и догоняй, прыгай, пока не уехал.
Билли вошел в раж и уже во всем винил Джея. Плохой Джей шепчет на ухо плохие мысли.
Билли Джей со скоростью (перемещений, не подвластных глазу) рванул за удаляющимся (со стремительной медлительностью) автомобилем.
- Верни-и-и-ись! Малыш, я же пошутил!...Малыш! Да я даже имени твоего не знаю…Или забыл?
Брошен. Потерян. Разбит. Как и все поколение.
Вот он уходит в рассвет.

За все время в пути, на дороге, Билли усвоил вот что: если тебя оставили без денег, без еды и без крыши над головой – главное, не унывать. Потому что быть хмурым и подавленным – это не здорово. Такие не выживают. Такие гордо замерзают в помоечном углу. Билли не такой. Билли улыбается и машет своему отражению в зеркале. Ему в ответ машет и улыбается Джей. И это круто.
Подобрав и побаюкав рюкзак, Морриган побрел по обочине. До ближайшего населенного пункта оказалось три часа непрерывных песен. Он уже был не очень уверен, что Малыш на Шевроле существовал где-то, помимо его головы. Впрочем, даже если так, даже если обаятельный мудрый Малыш лишь привиделся ему в определенный момент – пусть будет так. В его голове есть целая Америка. Там вполне можно жить.
Билли Джей дремал на лужайке, когда его обнаружила Джейн в синей юбке. Они вместе выпили пива и смотрели, как мимо проезжает патрульная машина. Джейн тоже захотела сбежать от мужа и отправиться покорять Вудсток. Поймать тачку с девчонкой было проще.
Билли вел машину Генри, пока на заднем сидении Генри занимался любовью с Джейн. Билли спал. Билли вел машину Генри, пока на заднем сидении Генри занимался любовью с Сарой и Чаком. Билли спал. Билли вел машину Боба. Билли бежал. Билли говорил, как красива Джесс. Билли пел. Билли вел машину. Билли шел пешком. Билли уходил.
Ты когда-нибудь был в Чикаго? - Это Нью-Йорк, детка.
И от Большого яблока до Бетела осталось совсем ничего, и этот отрезок кипел и бурлил музыкой. Потом еще была история с велосипедом. Ну как история. Чарли показал свой новый велик – с блестящими рамами и с невидимыми крыльями. На таком можно летать. Билли он очень пришелся по душе. Вообще, велосипед достался Чарли от Кайла, а тому – от кузена, а кузену от…Цепочка была витиеватой, все звенья гнили. Джей как увидел велик, так сразу же захотел его себе. В общем, Чарли не обидится. Тем более, они скоро встретятся где-нибудь у сцены.
Билли Джей крутил педали и ловил завистливые взгляды: еще бы, не у каждого есть велик с невидимыми крыльями!
- Малыш! – радостно замахал руками Билли, заметив знакомые очертания. – Где ты пропадал, старина? Садись, подвезу! Слышишь, как гремит? Это чудо…
Он притормозил рядом, закрыл глаза, наслаждаясь моментом, и вновь оживился, искренне веря:
- А после фестиваля махнем в Мексику, да, приятель?