- Может, в дом забрела кошка? – предположила Маргарет, улыбаясь матери, - Сбежала от хозяев, и теперь не может выбраться наружу, ведь дом такой огромный.
У нее с утра было прекрасное настроение, и Маргарет не испытывала никакого желания расставаться с ним из-за недовольства матери или капризов невестки.
- Уверена, ни одна из служанок Блэкберн-холла неспособна на подобное, - она задумалась, выбирая между вишневым и абрикосовым джемом, и потянулась к первому, чтобы намазать на тост, - Не расстраивайтесь так, дорогая Кэтрин, сегодня такое прекрасное утро. Хорошо бы, такая чудная погода продержалась весь день. Тогда мы с Вами могли бы погулять немного.
Хотя видит Бог, она с куда большей охотой прогулялась бы по осеннему парку в одиночестве. Весь тот месяц, что Маргарет уже гостила в Блэкберн-холле, настроение у Кэтрин было хуже некуда. Она постоянно жаловалась и была всем недовольна. Двойственность же власти в господском доме мира в нем не прибавляла, и Маргарет могла только радоваться про себя, что избавлена от необходимости как-то определять свой статус в Блэкберн-холле. Ее вполне устраивало быть гостьей и знать, что она через несколько месяцев вернется в свой коттедж, где жила в одиночестве полной хозяйкой, пусть даже и с небольшим доходом и всего тремя слугами. Такая перспектива радовала.
За прошедшие три года ей снова пришлось учиться радоваться. Радость выходила тихая, молчаливая, и язвительная… Например, Маргарет частенько задавалась вопросом, не нарочно ли так ведет себя «дорогая леди Джонатан Кавендиш», пользуясь положением будущей матери наследника рода и желая уесть старшую миссис Кавендиш? Ведь какой превосходный повод требовать всеобщего внимания к своей персоне, раз уж муж, выполнив свою обязанность зачать наследника, отбыл по делам?
- Прогулки так освежают, - Маргарет с тщательно скрываемым аппетитом ела свой тост, запивая чаем.
Закончилась еще одна ночь. Не самая лучшая, но чего еще ожидать от такого большого дома, который не может быть не наполнен звуками… шорохами… и шагами.
«Он умер», - сказала себе Маргарет, - «Мистер Уиллоуби умер. Он не может ходить по этим коридорам». Но большой дом и шорохи все равно заставляли ее спать чутко, просыпаясь от малейшего звука. Ничто она не была так рада увидеть, как свое серое утреннее платье. Не белое. Не голубое и не розовое. Серое.

Кэтрин молча уткнула нос в чашку, старательно разглядывая позолоту на тонком мейсенском фарфоре. Скрытая жизнерадостность и аппетит золовки (видно было, что откусывать микроскопические кусочки поджаренного хлеба ей удается с трудом) вызывали почти физическое желание швырнуть чашкой с чаем в свежее личико. Леди Кавендиш поболтала в чашке серебряной ложечкой, добавила щипцами кусок сахара, и поморщилась.
- Чай остыл. За этим тоже необходимо следить мне, мадам? - с показной кротостью вопросила она, поднимая глаза на свекровь. Лицо пожилой дамы, сморщенное, словно печеное яблоко, маячило в непосредственной близости, непристойно близко, хотелось отодвинуться, - если мне необходимо следить за кухаркой, горничными и дворецким, я полагаю, разумно и последовательно предоставить мне возможность следить за бухгалтерией и тратами.
Открывать тяжелые гроссбухи, которые вела вдова Ричарда Кавердиша, Кэтрин не желала, понимая прекрасно, что не разберется и в половине путаных записей свекрови. Кроме того, на библиотечную пыль у нее развивалось нечто наподобие сенной лихорадки, а чернила пачкали тонкие пальцы, но она надеялась, что намек на полную финансовую несамостоятельность официальной хозяйки Блэкберна достигнет цели. Посчитав укол совершенным и мысленно воскликнув: «Touché!», Кэтрин соизволила, наконец, обратить внимание на золовку.
- Вы что-то сказали о прогулках, Маргарет? Видите, матушка не разделяет вашего энтузиазма, и полагает, что матери будущего наследника Блэкберна полезнее заниматься воспитанием горничных и прачек.

Если замечание о кухарках Маргарет почтила лишь улыбкой, отнеся его на счет зависти невестки к тем самым «пышным формам», которые были таковыми исключительно на фоне «хрупкой и изящной» Кэтрин и ее страхам перед грядущими трудными родами, и даже гримасу над чайной чашкой, как будто в ней был налит не чудный чай для завтрака, а труха, не стоящая больше медного гроша за фунт, да еще и смешанная с тараканами, была готова ей искренне простить, то выходка со сливочником заставила молодую вдову поставить чашку на блюдечко с негромким, но отчетливым стуком.
- Кэтрин, дорогая, - мягко сказала Маргарет, - Как же вы… неосторожны.
Это был и ее любимый сервиз. Чем бы ни были омрачены ее воспоминания о родном доме, Блэкторн-холл оставался ее родным домом. И любая вещь в нем, от столового серебра до бело-синего кувшина для умывания, заслуживала бережного обращения. Тем более, от той, кто считает себя хозяйкой этого дома. Или не считает, и тогда это все объясняет… но не извиняет. Она тоже никогда не была подлинной хозяйкой поместья Уиллоуби, несмотря на все старания, но кто об этом знал? Кому она позволяла это увидеть?
- Вас что-то расстроило? – до такой степени, чтобы бить посуду, - Или Вы так тоскуете по дорогому Джонатану?
В последнее Маргарет не особенно верила. О, она охотно допускала, что Кэтрин довольна своим браком, местом в обществе, которое он дает, и статусом будущей матери наследника Кавендишей, ведь больше, как верно заметила «дорогая Кэтрин», это сделать некому… но скучать? Тосковать? Нет. Ее собственный опыт жизни в браке решительно протестовал против этого. А вот терзаться уязвленным самолюбием как раз в духе ее невестки, насколько Маргарет успела узнать ее.
- Уверена, он обязательно навестит нас, - рано или поздно.

Призванная горничная бросилась заметать осколки и протирать паркет, на котором осталось влажно-серое пятно.
«Как вы разгневаны, мадам!»
- Как я неловка, - Кэтрин тщетно старалась скрыть торжествующую улыбку за попыткой изобразить виноватое раскаяние. Маленькая глупая месть доставила почти физическое удовольствие, даже тошнота прошла, и Кэтрин преспокойно положила себе на тарелку ломтик яблочного пудинга.
«Какие странные вещи приносят мне удовольствие, - она скользнула рассеянным взглядом по по-прежнему невозмутимому личику золовки, - видимо, это все беременность и дурной сон».
Дрожащие оборки чепца свекрови выглядели не менее убедительно, чем ответные выпады и обвинения. Прожевав кусочек пудинга и понаблюдав несколько секунд за изменениями цвета лица Ханны, леди Кэтрин Кавендиш огорченно вскинула брови:
- Неужели желание спровадить меня в Лондон, где за смогом не видно того, что делается в десятке ярдов от вас, сильнее вашего хваленого здравого смысла, мадам? – в голосе законной супруги баронета звенели слезы, даже самый придирчивый критик не счел бы их фальшивыми, - полагаю, сэр Джонатан искренне желает рождения здорового наследника, ваши вопросы изрядно удивили бы его. Разве размеренная сельская жизнь не способствует благоприятному течению беременности? Пожалуй, я последую совету вашей дочери, мадам. Маргарет, дорогая, вы не составите мне компанию на прогулке?

Пудинг был действительно хорош. Пожалуй, пудинг был прекрасен – Кэтрин могла утверждать это определенно. В меру сладкий, чтобы не наскучить пресностью, в меру кислый, чтобы не утомить приторностью. Подавив в себе настойчивое желание съесть еще один кусочек, леди Кавендиш демонстративно положила на край тарелки ложечку. Серебро печально звякнуло о фарфор.
- Аткинс, - подтвердила она, все еще демонстрируя крайнее огорчение – уголки губ поползли вниз и нервно подрагивали, - я поднимусь к себе за шалью, милая Маргарет. Заканчивайте завтрак без меня, у меня все равно безнадежно пропал аппетит. Мы можем прогуляться по тисовой аллее, там необычайно тихо и тепло даже в насквозь продуваемом северными ветрами Блэкберне.
Лакей с постной физиономией и пшеничными бакенбардами, обладавший истинно британской невозмутимостью, едва успел отодвинуть стул – Кэтрин поднялась неожиданно споро для беременной дамы.
- Я подожду вас в малой гостиной, Маргарет, - сообщила, с гримасой легкого отвращения рассматривая возлежащие на блюде йоркширские булочки с цукатами, - приятного аппетита, мадам.
Каштановые локоны, собранные в кокетливый пучок (супруга баронета принципиально не надевала чепец), укоризненно покачивались на затылке.