Воистину, в последние дни мадемуазель Бовуар везло на приключения. Не успела она придти в себя после «свидания» с Бланшаром, как появившийся откуда ни возьмись Жестер, схватив ее за руку, куда-то потащил.
«Ох уж эти укромные места…»
Камеристка почти бежала за шутом, пытаясь понять причины столь бурного внимания, и едва успевала отрицательно мотать головой в ответ на сыпавшиеся, как горох, вопросы. Нет, не была, не знает, не видела и вообще понятия не имеет.
В чулане, куда ее затащил шут, было пыльно, и от мышиного запаха у Мари немедленно зачесался нос.
Сморщив его, чтобы не расчихаться, она уже собралась рассказать Жестеру о поручении Бланшара, как тот огорошил ее своим заявлением.
- Ты что спятил? – Мари, вытаращив глаза, уставилась на шута, ища признаки явного помешательства, но Жестер был совершенно серьезен. – Зачем вместо меня? И как ты собираешься это устроить? Королева мне велела помогать Керуаку, так что я справлюсь. А, ты должен пойти к королеве, надо предупредить ее величество, Бланшар тут такое задумал, а меня к королеве могут опять не пустить. Тут такое затевается…а-апчхи.. – она все-таки расчихалась, - ты… апчхи… себе не… а-а-ап-чхи… представляешь…а ты говоришь… ап-чхи… вместо меня к Керуаку… погоди…
До камеристки вдруг дошло, зачем шут засыпал и вопросами.
- Вместо меня к Керуаку? В моем платье, что ли? – Мари, представив себе эту картину, расхохоталась так, что даже забыла чихать.

- Платье? Фу-у-у-у, - фыркнула Мари, отталкивая от себя шута, - для начала помойся, а потом в мое платье лезь. От тебя конюшней разит, как от сивого мерина, после тебя платье и одеть будет нельзя, а их у меня раз-два и обчелся, - она страдальчески свела брови, но тут же фыркнула, до того смешной показалась ей идея Жестера. Смех был несколько нервный, но это и немудрено после стольких переживаний, - а почему именно тебе надо это сделать? Я тоже не хуже справлюсь. А секретарь…
Вспомнив Бланшара, Мари тут же почувствовала себя неуютно. Это Жестеру хиханьки, а ей несдобровать, если секретарь обо всем догадается. К тому же он наверняка рассчитывает, что король будет не просто спать, а потихоньку отойдет в мир иной.
- Ты мне лучше скажи, как быть…- камеристка, пожалев себя, резко перешла от веселости к грусти и едва не пустила слезу. – Бланшар задумал опоить и короля и королеву. Всучил Бомон капли, вроде как снотворное, ее величеству за ужином подлить, чтобы спала крепко и лекарям не мешала, а мне сейчас пузырек дал, золотые горы наобещал, чтобы я королю в питье налила, и он тоже спать будет, а проснется здоровым, помирится с дядей, всех облагодетельствует и все будет хорошо. И Бланшару выгода, а мне…. Мужа дворянина обещал. Вот… – быстрым шепотом протараторила Мари. – Только я не уверена, что капли снотворные, - добавила она и вдруг отчаянно испугалась дошедшей, наконец, до глубин сознания мысли, что, поверив Бланшару, она могла отравить короля. Испугалась так, что ноги едва не подкосились, и Мари пришлось прислониться к стене. – Страшно мне, Жестер…

« Шут он и есть шут, у человека вопрос жизни и смерти решается, а он хвост распустил и вышагивает гоголем. Пеленки у него, видите ли, с гербом. Он бы еще тот сеновал вспомнил, где его батюшка матушку причастил. «Делай, что я говорю…» Раскомандовался…»
Мари жалела себя и хмурилась, но, глядя на Жестера, уже была готова улыбнуться.
Но, в одном шут был определенно прав. Король о Мари не имел ни малейшего представления. Наверняка не помнил ни лица, ни должности, да и вообще вряд ли знал, кто она такая. Другое дело Жестер, как-никак почти росли вместе. Однако возразить шуту требовалось, хотя бы из вредности.
- Конечно, узнает он тебя… В женском платье да в парике, еще и испугается до смерти при виде такого чудища, - насмешливо фыркула Мари. - А если ее величество придут или фрейлины? Или не дай бог Бланшар?
Едва начав успокаиваться, Мари снова испугалась. Появление Бланшара могло не просто испортить задумку шута, но и вообще стоить головы и ей и Жестеру.
- Раскочегарился… Мушкетеров позову… к первому министру гонца пошлю. Ты кто? Шут…А секретарь одно слово герцогу скажет и тебя мигом рыб кормить спровадят… Страшный он человек, Жестер, страшный, - камеристка вздохнула, готовая снова впасть в скорбь по своей обреченной молодости. – Одна надежда, что ее величество в курсе про де Бомон, что она для Бланшара шпионит. Мы вместе в часовне их разговор подслушали. А флакон вот, - Мари разжала ладонь, в которой до сих пор так и сжимала пузырек. - С собой тебе его брать нельзя. Лучше я его королеве покажу.
Камеристка даже не заметила, что мысль о том, что шут пойдет вместо нее, сама собой уложилась в голову, и теперь невольно прикидывала, как бы это дело устроить.
- Постой-ка… Он сказал без вкуса и запаха, - она осторожно вытащила пробку и провела пузырьком под носом, принюхиваясь. Запах был слабый, странный, немного приторный и от того неприятный.
- Вот понюхай, может, у Керуака такой же почувствуешь, - Мари сунула пузырек под нос шуту и, дав вдохнуть, быстро засунула пробку назад, – проверять на вкус не буду. Значит так… - «dommage» Мари брала инициативу в свои руки. - Я сейчас пойду на кухню, с утра не ела, не хочу остаться и без ужина, для Керуака что-нибудь прихвачу. Потом вернусь в гардеробную. Туда и придешь. Переоденешься. Идти надо, когда темнеть начнет, а свечи в галереях еще не зажгут. Недолго уже.. И научись говорить как я…
- Да, мадам… нет мадам… Здравствуйте мэтр Керуак, ее величество прислала меня помогать вам. Да, мьсе де Бланшар. Конечно мсье де Блашар, - камеристка, расправив юбки, сделала, книксен, демонстрируя шуту вариации своего голоса. – Тоненько так, с придыханием…

_________
dommage (фр.) - шкода (разг.)

Мари даже топнула ногой от возмущения.
Нет, не от того, что Жестер ее поцеловал, против этого она, как раз, не особенно возражала, тем более, что целовался шут очень даже неплохо…
«Нахватался, небось, у своих близняшек, - ревниво подумала Мари, - милуется со всеми подряд».
Молчала она вовсе не потому, что была в восторге от талантов Жестера, а от того, что просто онемела. Сначала от ужаса, когда шут слизнул с пробки зелье. Камеристка была почти уверена, что там яд, а этот дурак его, как теленок соль, лижет. Одной из причин , по которой камеристка собиралась заглянуть на кухню, было как раз желание проверить содержимое пузырька. Первой ее мыслью было испробовать его на болонке королевы, но решив, что не стоит доставлять ее величеству еще больших огорчений, Мари вспомнила о других «подопытных». На заднем дворе в сарае, где она разговаривала с Жестером, висели в дерюжных мешках гуси, откармливаемые к рождеству. Накормить эти тушки смоченным в лекарстве хлебом ничего не стоило, а если сдохнут, то и не жалко, гуси не королевские, а герцогские. Сыграв роль того самого гуся Жестер избавил Мари от необходимости заниматься «гусевредлительством», лекарство вроде не было ядовитым.
«Хотя, может быть, он его совсем мало съел, Бланшар же о целом пузырьке говорил...»
Другой причиной молчания, было предельное возмущение от того, как шут ее поучает. «Что он о себе думает? То я должна позаботиться, чтобы королева не ходила к его величеству, то не должна на глаза королеве попадаться. Как он себе это представляет? А уж то, что секретарю на глаза попадаться не надо, я как-нибудь и сама соображу. Не его, а моя голова от этого пострадает. Не буду я ничего делать, пусть сам выкручивается».
С этими гневными мыслями, камеристка выскользнула из чулана, поспешив на кухню. Наскоро перекусив и, захватив для лекаря кусок вареного мяса с хлебом и кувшин вина, Мари вернулась в гардеробную, надеясь, что лекарь еще не в курсе, что ему командировали помощницу, и не будет сердиться за опоздание. Сытый желудок добрее голодного, и, остыв, камеристка решила, что помочь шуту, все-таки попытаться надо. Времени до его прихода было еще вполне достаточно, и Мари, достав любимую ночную сорочку Изабеллы, деловито направилась в комнату отведенную для опочивальни ее величества, в надежде, что удастся переговорить.

Попытка повидать королеву закончилась неудачей, в спальне ее величества не было, а позвать Изабеллу возможности не представилось, да и не дело камеристки вызывать королеву на разговор. Увидев, что ждать бесполезно, Мари оставила сорочку застилающим постель горничным и поспешила обратно. Шут должен был уже появиться.
В гардеробной никого не было, по крайней мере, на первый взгляд. И Мари, занятая проблемой выбора платья, не сразу заметила спрятавшегося Жестера.
Вытащив из угла свой сундучок, где хранился ее немудреный скарб, камеристка принялась перебирать платья, которых было не так и много - всего три. Поразмыслив, Мари выбрала то, котором в первый раз встретилась с Бланшаром, не броское, с вполне скромным вырезом.
«А ведь если Жестера как следует приодеть, он действительно сойдет за молоденькую служанку, - глядя на корсаж платья, подумала она, и на ум невольно пришли обещания Симона, - А если меня одеть в богатое платье? Я буду похожа на светскую даму?»
Сколько раз, перебирая наряды Изабеллы, Мари мечтала, что когда-нибудь у нее появится такое же платье. И вот, мечта помаячила совсем близко, а она, вместо того, чтобы ухватиться за представившийся шанс… В душе камеристки вновь зашевелился демон сомнения.
Мари открыла сундук с платьями Изабеллы и замерла, разглядывая лежащее там бархатное великолепие.
В памяти замелькали недавние картины… Бланшар, почти уткнувшийся лицом в вырез ее корсажа, поцелуй Жестра…
«Интересно, а Симон умеет целоваться так же?» - мелькнула совершенно ненужная мысль, скорее от любопытства, чем из желания проверить,
И все же, нет, приказ Бланшара - это прямое преступление…
Мари, пощупав спрятанный в карман пузырек, захлопнула крышку сундука и в который раз едва не взвизгнула от испуга, увидев за ним взъерошенную шевелюру шута.
- Святая Дева, сегодня все сговорились меня пугать, особенно ты, Жестер, - но сердиться на шута у нее не было никакого желания, а потому она только дернула его за торчащую прядь. - Вылезай, будем из тебя красавицу делать.

- Тебя напугаешь,- фыркнула Мари, - а за смертью не надо, кто знает, может она сама по пятам ходит. Размечтался тут, соловьи поют… шпага у него… Мне Бланшар не во сне мужа при шпаге обещал и платье тоже … с кружевами… брюссельскими…
При воспоминании о трех тысячах ливров камеристка на мгновение взгрустнула. Но, вдаваться в грусть было некогда, да и в присутствии шута все выглядело не так страшно.
- Это я из-за твоих идей припозднилась, а так бы давно уже у кровати его величества сидела, - Мари встряхнула платье, расправляя складки. - Если мэтр Керуак за опоздание рассердится, сам будешь отдуваться. А это что?
Она двумя пальцами приподняла парик за локон.
- И вот эта пакля сделает тебя на меня похожим? - Мари повертела парик из стороны в сторону и скривилась, - ты им что, в бане мылся? Штаны можешь не снимать, под платьем не видно, и я не мамзель де Жанлис, чтобы на тебя без штанов любоваться… вот еще…
Презрительно передернув плечами, Мари отложила парик и полезла в свой сундучок.
- Кожа белая... чистая… брился недавно, тоже мне красотка, а белила с румянами камеристкам не положены и кармин тоже, - ворчала она, изредка кося глазом в сторону шута.
Вытащив с самого дна припрятанные там баночки, зеркало и деревянный гребень с редкими зубьями, Мари обернулась к Жестеру. – Да не лезь ты сразу с платье, рубашку одень.
Мина у камеристки была постная и строгая, долженствующая показать красующемуся шуту, что не на ту напал, чтобы гоголем выступать.
Впрочем, надо было признать, что с женской одеждой шут обращаться умел, и пока Мари расчесывала свалявшийся парик, он довольно ловко влез в платье и даже прилично его зашнуровал. Мари только кое-где поддернула, подправила, выпустила на вырезе кружево пошире, да затянула шнуровку покрепче.
В женском платье с вихрастой головой, Жестер был до того уморителен, что она невольно прыснула, но тут же убрала смех и, заставив шута поддеть под платье еще пару юбок, усадила его на сундук и принялась за дело.
Через несколько минут физиономия Жестера приняла волне приличный вид, кое-где подбеленная и напудренная, заиграла легким румянцем, губы, чуть тронутые алым, стали пухлыми, брови почернели, а глаза стали казаться больше.
- Если что, по щекам похлопаешь, губы покусаешь, или рукавом потрешь, станут красными. А парик сам пристраивай, потом шпильками закреплю. - Мари отступила на шаг, оценивая свои старания, и насмешливо покачала головой. – Надо было платье у Лизетт брать, мое в груди широковато, - в голосе камеристки послышалось скрытое самодовольство - горничная маркизы де Сюлли была плоска как доска. - Придется тебе салфетки за корсаж подкладывать, чтобы охране было за что подержаться.

В другое время Жестер за свои шуточки лишился бы пары вихров, но сейчас Мари было жало портить творение собственных рук. К тому же, она не без оснований подозревала, что шут специально над ней подшучивает, зная, что боясь испортить маскарад, она ничего не сделает. Поэтому, камеристка ограничилась лишь грозным взглядом и, велев, Жестеру стоять смирно, принялась наводить «порядок». Без церемоний умяв внутрь корсажа «новосотворенную» грудь, они привела «бюст» в нормальный вид, расправила кружева и безжалостно затянула шнуровку на талии еще туже, от чего шута слегка «выперло» вверх, и его плоская грудь даже приобрела некую пышность. Накинув на все это легкую косынку – чтобы плечи не казались таким и широкими, Мари усадила своего подопечного на сундук и пустила в ход шпильки, ничуть заботясь о том, что они то и дело втыкались не столько в локоны, сколько тыкались в голову новоявленной горничной. Наконец, прическа была закончена. Мари, довольная мастерством собственных руки и устроенной экзекуцией, удовлетворенно кивнула и великодушно протянула шуту извлеченное из сундука зеркальце. Небольшой осколок в половину ладони, найденный ею случайно, в самом начале службы во дворце, и теперь хранимый с особенной бережностью.
- Вот любуйся, - она подкрутила пальцем кокетливо приспущенный локон парика, - спереди на меня, конечно, не очень похож, но при свечах за красотку вполне сойдешь. Забирай поднос и иди к Керуаку, да постарайся в юбках не запутаться. И не вздумай по дороге к кувшину прикладываться.

«Его величество» сладко спал. Посапывая, похрюкивая и посвистывая заложенным из-за обилия духов и пудры носом. Опиум снял боль, а микстура, которой Керуак напоил Шарля, была намного слабее той, которой потчевал Шарля Эврар. В результате тяжелое опиумное забытье постепенно перешло в нормальный сон, что для основательно «взболтанной» головы циркача было весьма полезно.
Ему даже что-то снилось.
Сначала это были обрывки старых любовных приключений, все эти горничные, гризетки, скучающие дебелые матроны, любовные сцены с которыми беспорядочно выплывали из памяти вперемешку с цирковыми выступлениями. Потом сон стал тревожнее, и среди зрителей замелькали лица Бланшара, Малыша и Эврара. Бланшар зачем-то таскал с собой гусака, который постоянно пытался ущипнуть Шарля. Эврар в ночном колпаке с огромной бутылкой в руках требовал, чтобы циркач немедленно залез внутрь. И только Малыш нечего не делал, возвышаясь молчаливой громадой за спиной остальных, но Шарль точно знал, что попадаться ему в лапы ни в коем случае нельзя…
Сон становился беспокойным. Циркач забарахтался…
Но, тут появилась Изабелла прогнала всех и, ласково погладив по голове, стала нашептывать на ухо что-то интимное… От такого приятного сновидения «больной», расплывшись в идиотской улыбке, повернулся на здоровый бок и принялся сопеть с удвоенной силой.
Однако действие снотворного кончалось, а с ним появлялись те неприятные моменты, которые не чувствовались о время глубокого забытья. Тело, непривычное к процедурам, которым его подвергли накануне, стало отчаянно чесаться. Ночная сорочка, в которую циркач был укутан с головы до пят, щекотала его в самых неожиданных местах.
Шарль снова забарахтался, поскреб пяткой зачесавшуюся голень, попытался рукой добраться до отчаянно чешущегося плеча и проснулся….
В ту же секунду на него навалилось чувство опасности. Циркач замер, но понимая, что неосознанной попыткой почесаться себя выдал, медленно открыл глаза. В комнате стоял полумрак, в пробивавшемся из-за полога неровном свете свечей угадывалось склонившееся к кровати женское лицо. Лицо было незнакомым…
- Пи-ить…- простонал он, решив делать вид, что еще не в сознании. Впрочем, пить ему действительно хотелось, во рту было суше, чем в пустыне.

Маячившая в полумраке девица оказалась горничной. То ли от неожиданности, что он очнулся, то ли еще от чего, она поначалу заметалась по комнате, бормоча что-то тоненьким голосом, а потом без всякого почтения схватила Шарля за голову и, притиснув к груди, стала поить, приговаривая неожиданно низким шепотом:
- Ты не узнал меня, твое величество? Смотри внимательнее…
Действие опиума еще не кончилось, а потому мысли в голове циркача текли вяло, в кучу собираться не желали. В первую минуту ему даже показалось, что это сон, откуда у девицы такой голос, но вырвавшаяся из мутного болота мысль окатила внезапным ужасом. Он все вспомнил. Это могла быть вовсе не горничная, да и королевского лекаря в комнате нет.
Циркача охватила паника.
Со страхом уставившись на оказавшееся совсем близко лицо, он замер, моля бога, чтобы это было лишь сном. Но… пролившаяся на грудь вода окончательно вернула его к реальности.
Шарль вжался в постель, а горничная вдруг испуганно закрестилась.
Может она и не убийца, но, бежать все равно надо, бежать… Пока никого из охраны нет.
Не помня себя от паники, он оттолкнул странную горничную, соскочил с кровати и, путаясь в рубашке, бросился к окну.
Окно было забрано решетками.
При виде них Шарль почувствовал себя совершенно беспомощным. Ноги не держали, и он без сил опустился на пол. В газах темнело, хорошо хоть мысли перестали путаться. Он вдруг вспомнил ужин с Бланшаром, потом переулок в Лёнфер, где его ударил Малыш. Значит, все и было так задумано. Бланшар с самого начала собирался его убить. Сначала выдать за короля, а потом убить… И не важно, по доброй бы воле он согласился или, как сейчас, силой заставили. Все равно ему бы потом не жить.
Но, пока-то он жив…
«Дурак ты, Шарло. Дураком жил, дураком и помрешь. Девица тебя за короля принимает, а ты бегаешь, как загнанный кролик. Что она подумает? Сейчас закричит, хорошо, если позовет только лекаря, а не стражу».
Допустить этого было нельзя. Шарль поднес палец к губам.
- Тсс…тсс… помоги-ка мне лучше встать, милая. И не надо никого звать, это просто дурной сон, даже королей нельзя так резко будить».

От сердца немного отлегло -  девица говорила нормальным  голосом, а значит   мужской, так отчетливо прозвучавший в недавнем шепоте горничной, ему только почудился. Вызванная паникой слабость почти прошла,  даже в голове относительно прояснилось - то ли рывок к окну помог, то ли действие лекарства закончилось,  но циркач продолжал делать вид, будто его величество все еще не в себе и тяжело провисал на руках ворочающей его горничной.
- Помоги, конечно помоги, - пробормотал он, плюхаясь на кровать, - вот только не рубашку... ты, милая, лучше мне нормальную одежу принеси, а то неудобно как-то, король и без штанов. Хотя с такой красоткой без штанов куда сподручнее будет . Уйти я отсюда хочу, а то залечат меня эти проклятые доктора. .. Надо убраться поскорее... пока снова дверь не заперли. Так что ты мне, душа моя , помоги, а я в долгу не останусь, я никогда в долгу не остаюсь, тем более с такими красавицами...- Шарль  не знал зачем это несет. Он  хотел по-королевски приказать, но язык,  не слушаясь, болтал невесть что, а рука так и тянулась, ущипнуть суетящуюся вокруг него красотку пониже спины.
Циркач напрягся, пытаясь вспомнить нужные слова, и правую сторону лица свела судорога. Уголок рта резко дернулся, а бровь непроизвольно взлетела вверх. С ним всегда такое бывало, когда напрягался или нервничал, оттого и в картах частенько не везло.
- Поэтому я приказываю - никого сюда не звать, незачем им знать, что мое величество в себя пришли, а принести мне одежду нормальную и башмаки,  - Шарль покачнувшись оперся рукой о постель, - и попить дай как следует, а то всего вымочила.

Горничная , подхватив юбки, выскочила за дверь. Шарь  прислушался... Тонкий голосок был отчетливо слышен, да и Керуак тоже не тихо разговаривал. Значит, доктор ужинает, а девица за простынями побежала. Что ж , хорошо, она вроде смышленая, хотя и странная. Суетилась, металась, попить подала и у самой рука вздрагивает. Но, приказ выполнила, никого не позвала, даже лекарю, не выдала, а, наоборот, притвориться спящим посоветовала,  что  обнадеживало,  может быть,  и в правду,одежду принесет, а там и из комнаты выбраться поможет. Циркач выглянул из-за полога и пробежался взглядом по комнате . Утром он ее толком не разглядел, но явно богаче, чем та, в которой его до этого держали.  Жаль , что никакого оружия нет. Шарль с тоской вспомнил свои метательные ножи. Наверняка у  Малыша или кого-то из его бандитов остались. Хорошие были ножи, сбалансированные,  эх ему бы сейчас хоть один... Взгляд циркача упал на стоящую на столике возле кровати бутылку с лекарством. 
Чертово зелье....
Он сполз с постели. Схватив лекарство, лихорадочно покрутил головой - куда бы вылить. Резкое движение отдалось болью в голове, но уже не такой сильной. Не найдя ничего подходящего, циркач плеснул  зелье за  изголовье кровати.  Лекарство выливалось плохо. Вот-вот мог вернуться Керуак. Долго возиться было некогда и, не дожидаясь пока все выльется,  Шарль сунул нос в нос в один из стоявших на столике кувшинов. Едва не чихнув - из кувшина несло уксусом,  взял второй,  котором оказалась простая вода, дрожащими руками долил бутылку и быстро нырнул обратно под одеяло - за дверью уже раздавались шаркающие шаги лекаря.

Мари подшивала распустившуюся атласную ленту, когда шут влетел в гардеробную так, словно за ним гналась свора собак. Не успев отдышаться, тут же отпустил очередную  гадкую шуточку.  От немедленной мести за которую его спасли только проходившие мимо горничные.  Если бы не они, камеристка с огромным удовольствием воткнула бы в него длинную  иголку. Но, привлекать внимание к их маленькому маскараду не стоило, и Мари отложила месть на потом. Правда, как только шут стал рассказывать, она тут же забыла о ней и вся превратилась в слух.
Жестер говорил невероятные вещи, что король вовсе не король, а подменыш,  простой бродяга, только сильно на короля похожий. Мари даже решила, что шут немного рехнулся.
- А откуда ты про циркача знаешь? Почему думаешь, что это он?  Какие еще шрамы? На спине его величества? О-о-о! Они его избили! Какой ужас!…
Мари схватилась за щеки и затрясла головой.
В ее голове никак не укладывалось, что короля можно подменить, но потом она вспомнила записку Бланшара по поводу друга, которому нужна помощь и стала соображать спокойнее. Может это и был тот самый циркач.
- Так что же теперь делать? Надо рассказать ее величеству! Ты же слышал, она собирается завтра увезти короля в Монфлери,   а он что действительно так плох или это врач герцога выдумывает? Ты же его видел... Ой, я теперь понимаю, зачем  Бланшар дам мне флакон, они этого циркача отравить хотят, чтобы никто не догадался,  Это же настоящий заговор, и где теперь короля Анри искать и  мадемуазель Бьетту?  Может они уже лежат  на дне реки или  озера, а может колодца… Я на заднем дворе такой видела туда не одного человека можно скинуть, никто и не заметит… ой, что же теперь будет…  пойдем, надо рассказать ее величеству…
Мари  от испуга и удивления частила больше обычного, слова сыпались, как горох, не давая Жестеру вставить ни звука…  Наконец,    она остановилась и, отложив шитье, была готова направиться  к дверям,  с намерением  немедленно рассказать королеве о сделанном открытии.

За прошедшее с того момента, как он расстался с Жестером, время Буасси исследовал герцогский дворец и прилегающие к нему постройки буквально вдоль и поперек. Везде его, конечно, не пускали, но и того, что он смог увидеть, было достаточно, чтобы нарисовать план здания не хуже архитектора, построившего дом. И понять, что единственные комнаты, в которых теперь, когда прибыл двор и дворец был под завязку набит придворными и слугами, можно было что-то или кого-то скрыть, были комнаты, отведенные под королевские покои. И они, как Аннибал уже знал, хранили только одного, и это был помазанник божий, минувшей ночью ставший жертвой впавшего отчего-то в неистовство коня.
Или жертвой чего-то другого, что приходило на ум все чаще.
Об этом другом должны были знать слуги герцога (которые, конечно, вряд ли будут откровенничать с ним, де Буасси). И еще Бьетта де Лапланш.
Эта девушка, особенно ее исчезновение, из головы Аннибала не выходили. И еще неизвестный циркач, зачем-то привезенный в поместье и так же сгинувший. Люди не пропадают бесследно, вот следами Буасси и занимался, точнее поиском тех мест, где их можно бы было найти. И тут расспросы, надо сказать, не оказались совсем бесплодными.

В отличие от других мушкетеров, появление за своей спиной Жестера Буасси воспринял очень серьезно, и к хохоту приятелей не присоединился, а наоборот, как будто подобрался и двинулся навстречу шуту.
- Ты как раз вовремя. Кажется, стоит осмотреть еще что-нибудь, кроме дворца... - начал Аннибал и, не удержавшись, присвистнул и чуть не расхохотался. - Это тебя кто так размалевал? Что за дама так сильно красит губы?