Мари торопилась. Подбирая юбки, она, то спускалась, то поднималась по лестницам, переходя из одного внутреннего коридора в другой. Был послеобеденный час. Большая часть слуг собралась внизу возле кухни, и в коридорах было почти пусто.
Добраться до восточного крыла дворца, где располагалась канцелярия первого министра, по центральным анфиладам было намного проще, но по ним слугам без надобности ходить не полагалось, поэтому девушка лишь изредка позволяла себе пересекать украшенные портретами и гобеленами парадные залы, тенью проскальзывая между скрытыми за панно дверцами.
У нее было особое поручение, которым она очень гордилась и справедливо полагала, что его не стоит афишировать. Всего несколько дней назад стать камеристкой самой королевы и уже получить конфиденциальное поручение – в голове девушки, еще не успевшей остыть от восторга при столь неожиданном повышении, витали самые радужные планы.
На самом деле, повышение было не слишком неожиданным, ее крестный – бывший камердинер старого короля, поощряемый денежными вливаниями отца Мари, давно хлопотал о повышении для свой крестницы, и хлопоты наконец увенчались успехом. Сердце Мари ликовало, а мечты уносились в будущее. Благодаря преданности и усердию стать любимой камеристкой королевы, оказаться в центре дворцовых тайн, из королевских милостей накопить себе на приданое, быть на виду у более благородных мужчин, чем армия снующих туда-сюда слуг, и, быть может, даже обратить на себя внимание самого…
О, нет-нет, на такое Мари даже не загадывала, хотя горничные постоянно судачили о том, что до женитьбы король одаривал своим вниманием не столько придворных дам, сколько камеристок, однако, ни одной из тех, кто бы такого внимания удостоился, указать не могли.
У очередной двери девушка в нерешительности остановилась. Здесь начинались покои дяди короля, герцога Гастона. Дверь была заперта, доступ во внутренние коридоры этой части дворца имели только придворные герцога и его слуги.
Герцога Мари побаивалась, а его вечно что-то вынюхивающих слуг терпеть не могла. Лишний раз попадаться им на глаза Мари не хотела, но, выбора не было, до следующей открытой двери можно добраться только по парадной анфиладе. Камеристка королевы поправила корсаж, провела руками по талии, глубоко вздохнула, и, расправив кружево на едва прикрывающей декольте шемизетке, с деловым видом шагнула в пересекающий герцогские покои широкий коридор.

В этой части дворца было многолюднее. Спешили куда-то лакеи, несколько придворных беседовали о чем-то в боковой галерее. Писец в серой одежде с кипой бумаг подмышкой смерил девушку удивленным взглядом. Судя по всему, камеристки королевы появлялись здесь не часто.
У дверей, ведущих в герцогские покои, стояли навытяжку мушкетеры. Проходя мимо них, Мари опустила ресницы, исподтишка разглядывая статных красавцев. Ей нравились мушкетеры, их форма и выправка, но видеть этих господ ей приходилось не часто. По традиции покои короля и королевы охраняли гвардейцы. Старый король, в отличие от герцога, не поощрял роскошь, поэтому в форме гвардейцев преобладали зелено-коричневые цвета, что делало их форму менее импозантной.
Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания и поскорее выбраться из этого «осиного гнезда», как горничные называли между собой покои герцога, Мари в меру торопливо пересекала плавно перетекающие одна в другую залы, когда рядом внезапно раздался мужской голос:
- Мадемуазель, вы заблудились, вам помочь?..
От неожиданности Мари тихонько ойкнула и, быстро обернувшись, почти наткнулась на внимательный взгляд льдисто-голубых глаз стоявшего чуть позади нее человека. Невысокий, жилистый, с острыми чертами лица, в дорогом, однако, без лишних изысков костюме мужчина был ей смутно знаком, но сразу припомнить кто это, девушка не смогла, а потому, невольно вспыхнув румянцем, присела в хорошо заученном коротком реверансе и смущенно пробормотала:

«Мсье де Бланшар» - Мари вспомнила кто это. Судя по болтовне фрейлин, которую иногда удавалось подслушать, этот человек был очень опасен. Как только его не называли - «ищейка герцога», «цепная крыса Гастона» и прочее, прочее, прочее.. . Ох…Надо же было так попасться
- Простите, мсье де Бланшар, - Мари состроила жалобную гримасу. Она невольно сжалась, выставив вперед плечи, а когда Бланшар толкнул ее за гобелен и прижал к стене, едва не взвизгнула, почувствовав на руках его крепкие пальцы. Она слышала рассказы горничных о повадках придворных и на мгновение всерьез испугалась. Недолгое воспитание в монастыре все же оставило свои плоды, и подобные приключения юную камеристку совсем не устраивали. Но, вопрос де Бланшара ее даже успокоил, намеренья у герцогского секретаря были совсем другие.
- Ах, мсье де Бланшар… Это такая история, - затараторила Мари тоненьким голосом, - Намедни, Его величество пообещали Ее величеству новое платье, но гардеробмейстер сказал, что портной ее величества болен, а нового он назначить не может без распоряжения обер-камергера. Обер-камергер сказал, что не может нанять нового портного без разрешения главного распорядителя двора, то есть его светлости, а его светлость в тот момент отсутствовали и не могли принять обер-камергера. Ее величество разгневались и собрались плакать, тогда его величество сказали, что обойдутся без его светлости и собрались отдать обер-камергера в подчинение первому министру. А Ее величество тут же отправили гардеробмейстера к первому министру, чтобы назначить нового портного и выписать нужную сумму денег. А когда гардеробмейстер ушел, Ее величество срочно послали меня передать, что передумали и хотят не фильдиперсовое, а бархатное платье с брабантскими кружевами, вот…- выпалив все на едином дыхании, Мари замолкла, испуганно хлопая ресницами и тяжело дыша, как после быстрого бега.

Из-за резкого встряхивания, Мари, собравшаяся еще что-то добавить, едва не прикусила язык и, к тому же, весьма ощутимо ударилась головой о стену. От этого она не сразу осознала суть слов Бланшара. Полный крыс темный коридор привел ее в ужас, и она все-таки тихонько взвизгнула, однако не из-за обрисованных секретарем перспектив, а при виде бросившихся в стороны длиннохвостых тварей. Не помня себя, Мари рванулась обратно и, наверное, выскочила бы из-за гобелена, если бы не заступивший ей дорогу секретарь. При виде его мрачного лица до девушки, наконец, дошел смысл сказанных им угроз, и из глаз Мари брызнули слезы. Отступив назад, она прижалась к стене и, скрестив на груди руки, отчаянно замотала головой, не в силах сказать ни слова.

Она возненавидела его с первой же секунды, и с каждым мгновением эта ненависть все усиливалась. Мари едва сдержалась, чтобы не отшатнуться от отеческого похлопывания по щеке. Ей хотелось тут же вытереться, но она не решилась и послушно пошла вперед, стараясь не наступить на крысу. Идти по темному коридору неизвестно куда было страшно и, чувствуя жесткие пальцы де Бланшара на своем локте, Мари совершенно искренне всхлипывала и дрожала. Но, к испугу примешивалось и другое, не менее сильное чувство, - разочарование. Она только что мечтала о красавце мушкетере, а тут этот мерзкий тип, со своими ужасными намерениями. На самом деле и не дворянин толком, а так. Жалованное дворянство, вместо истинного благородного происхождения. Мари к такому относилась с презрением. Слова герцогского секретаря о том, как он ценит в девушках ум, и что она должна не бояться его внимания, а радоваться, ее ничуть не успокоили. Она – камеристка самой королевы должна радоваться, что он обратил на нее внимание? Пользуясь темнотой и тем, что Бланшар шел сзади, девушка скорчила презрительную гримасу. Но положение было безвыходным, и это ее пугало. Его обещание ославить ее на весь дворец заставляло предполагать самое отвратительное, и Мари вдруг стало себя так жалко, что она чуть не зарыдала в голос, однако жесткий тычок в бок заставил ее примолкнуть. Бог мой, это было совсем не так интересно, как рассказывала в монастыре сестра Мадлен. Веселая вдовушка, которую в шестнадцать лет выдали замуж за престарелого судью. На третий месяц после свадьбы она сбежала от него с местным ловеласом и вертопрахом в столицу, там несколько раз меняла любовников, пока не сошлась с капитаном гвардейцев. Но, началась война, полк отправили к месту боевых действий и Мадлен, веселая полоса жизни которой закончилась, вынуждена была вернуться к мужу, что оказалось большой ошибкой. В гневе за попранный семейный очаг судья сослал ее в монастырь, а потом внезапно скончался, что, однако, благодаря стараниям родственников мужа, не освободило Мадлен от монашеского обета. Но, молодая вдова пребывала в полной уверенности, что как только война закончится, возлюбленный вернется за ней, и они уплывут за океан в Америки, где будут жить долго и счастливо. Ах, сколько интересных историй о коротком периоде своей бурной жизни рассказывала она воспитанницам темными ночами. Обманув сестру-надзирательницу, они завернувшись в одеяла пробирались в крошечную комнатку Мадлен, и, сгрудившись вокруг маленькой лампадки, слушали, слушали, слушали… «Помните, девочки, из любой пикантной ситуации для женщины есть выход, потому что она - женщина, ну а если уж совсем ничего не получается, постарайтесь получить от этого максимум удовольствия». Вспомнив слова Мадлен, Мари покорно вздохнула и даже перестала всхлипывать.
Бланшар открыл дубовую дверь в конце коридора, и девушка оказалась в небольшой, скудно обставленной комнате, почти каморке. Секретарь предложил ей сесть, и став, вдруг, даже ласковым, стал расспрашивать.
- Да, мсье, меня приняли в штат совсем недавно, меня там никто не обижает, - опустив ресницы и стараясь смотреть на Симона, робким голоском ответила Мари, - конечно, мне нравится, я даже представить себе не могла, что когда-нибудь окажусь так близко от их величеств, а уж стать камеристкой самой королевы. Это такая честь, такая честь. Ее величество такая добрая, так красиво одевается, какой бархат, какой атлас, какие шелка и кружева, - она подняла на секретаря полные восхищения глаза, - я никогда не видела таких изысканных и элегантных платьев, таких причесок и украшений, вы не представляете, мсье, как это восхитительно, - Мари не заметила, как увлеклась и невольно зачастила, точно так же, как недавно рассказывала про поручение королевы. – Я умею немного читать, мсье, Библию, меня в монастыре научили…
Тут камеристка немного покривила душой, несмотря на увлеченность, с какой она описывала платья королевы, мыслила Мари вполне здраво и решила изображать если не дурочку, то полную простушку, роль которой в монастыре была ею отточена до совершенства. Опущенные плечи, сложенные на груди руки, полные кристальной честности глаза, невинное выражение лица, и чуть приоткрытый, словно в невольном восхищении ротик с алыми пухлыми губками, ни за что не позволили бы предположить, что за ними скрывается сущий чертенок, способный на самые неожиданные шалости: насыпать нюхательного табака в печь на монастырской кухне, горького перца в любимое варенье настоятельницы, подложить дохлую мышь, жабу, червяка или прочую пакость постели сестер-воспитательниц, или запустить рыжих кусачих муравьев под рясу сестры-надзирательницы во время торжественной мессы.
Вот и теперь, Мари, трепеща от вполне натурального страха, была полна совершенно невинной непосредственности и покорности.

Все с тем же невинным видом присев на краешек стула и прикрыв скрещенными руками вздымающуюся от быстрого дыхания грудь, Мари наблюдала за действиями секретаря. Намерения де Бланшара были непонятны, и юная камеристка нервничала, не зная чего ожидать. Легкий озноб испуга то и дело пробегал по спине, и девушка мелко вздрагивала.

По всему было видно, что и де Бланшар не был абсолютно спокоен. От Мари не укрылось раздражение, с которым он скомкал лист, и сломанное перо тоже говорило о многом.
Но, куда больше, ее насторожило и поразило другое - то, что секретарь написал на первом листе бумаги - «… выдать две тысячи ливров на неотложные нужды гардеробмейстеру Ее Величества». Эта противная крыса может вот так просто написать подобное распоряжение казначею, которое подпишет герцог? Одним росчерком пера сделать то, чего не может сделать король? Какое же у него тогда влияние? Мари испугалась и на мгновение уплыла в свои мысли, а когда выплыла, то, испугалась еще больше. Несомненно, Ее Величество наградит ее за старания, если она выполнит получение, а его выполнение становилось проблематичным.

- Но, мсье, как же я скажу Ее Величеству, что выполнила поручение, если я так и не нашла гардеробмейстера? А если Ее Величество спросят у него, что я ему передала? А предать я должна многое - что Ее Величество хотят не фильдеперсовую ткань, а, именно, лионский бархат бордового цвета с мелким цветочным узором, и непременно с серебристым отливом, а кружево на отделке должно быть бобинетовое с серебряной каймой, а на корсаже должны быть брюссльсие кружева с таким же рисунком, а еще Ее Величество, не хотят, чтобы это платье шил портной графини де Шабри, как это предлагал гадеробмейстер, потому что у него всегда потные руки, и хочет, чтобы в штат взяли нового портного. Ее Величество спросят гардеробмейстера, что ему передали, а он ответит, что ничего не знает, и получится, что я обманула Ее Величество, а я не могу обманывать Ее Величество. Ее Величество тогда перестанут мне доверять, и меня уволят. Нет, пожалуйста, позвольте мне выполнить поучение, – Мари умоляюще сложила ладони, - чтобы вы не написали там, на этом листе, мне все равно надо найти гардеробмейстера и слово в слово передать ему поручение Ее Величества. Можно я пойду?- она вспомнила, как кривилось лицо де Бланшара, когда она начинала тараторить, и остановилась.

Бланшар, успевший написать еще что-то, протянул ей второй лист.
- Прочти, Мари.
- Вы-дать по-да-тель-ни-це се-го сто лив-ров на лич-ные нуж-ды, - прочла она по слогам и непонимающе подняла глаза на секретаря, - что это, мсье?
Приоткрыв рот и чуть-чуть наклонив на бок голову, от чего стала похожей на фарфоровую куколку, она, удивленно глядя на Симона, протянула лист обратно.

Юная камеристка не была столь наивной, какой казалась, и прекрасно поняла, что это. Сумма равнялась ее трехмесячному заработку, и Мари стоило больших усилий, чтобы скрыть радостный блеск глаз. На мгновение, де Бланшар даже показался ей симпатичным. Но, что он потребует взамен?

- Но, мсье, я вовсе не стараюсь показаться… - Мари не договорила. Она была девушкой наблюдательной и раздраженную гримасу Бланшара уловила.
Камеристка знала свой маленький недостаток - манеру говорить быстро и почти без пауз, и старалась сдерживаться, но иногда, увлекшись, или, как здесь, от испуга, забывала об этом. С другой стороны этот недостаток не раз сослужил ей хорошую службу, когда приходилось оправдываться или что-то объяснять. Мать-настоятельница и другие сестры в монастыре, после стремительных речитативов воспитанницы, чаще всего обреченно махали рукой и отправляли ее с глаз долой. Симон да Бланшар был не таким, и Мари стала предельно лаконична.
- Да, мсье, я поняла , мсье, - если бы она не сидела, то для подтверждения своих слов, наверное, даже сделала бы короткий реверанс, которым горничных учили отвечать на распоряжения начальства, - я передаю поручение Ее Величества гардеробмейстеру, а Ее Величеству сообщаю, что бумага об оплате работы нового портного подписана Его Светлостью, а не первым министром.
Она, с робостью монастырской воспитанницы перед строгим учителем, подняла глаза и в упор посмотрела на склонившегося к ней секретаря с немым вопросом: «Я все правильно сказала, мсье?»
Мари знала, что хороша, и знала, как может действовать ее взгляд - опыт игры глазами, во время праздничной мессы, когда воспитанниц выводили в город, не прошел даром.
А когда сложенный вчетверо листок скользнул ей за корсаж, девушка просто просияла от восторга. Бланшар был неприятен своим воробьиным носом, он служил герцогу, о нем говорили много гадостей и он был опасен. Но, сейчас, это был еще и мужчина, которому она нравилась - юная камеристка прекрасно почувствовала, как дрогнули, коснувшись корсажа, его пальцы. К тому же, несмотря не сомнительное происхождение, он все-таки имел в своем имени частицу «де».
И, оправившись от испуга, Мари невольно кокетничала.
- Конечно мсье де Бланшар, это непременная наша обязанность, чтобы Ее Величество были довольны.
«Но, смею заметить, что Ее Величество сетовали Его Величеству, что старому портному еще не оплачены предыдущие два платья», - хотела добавить она, но передумала, не стоит говорить лишнего, когда уже заплачено. Девушка прекрасно понимала, чего от нее хочет герцогский секретарь. То, что все шпионили друг за другом, было хорошо известно слугам, и все зависело исключительно от преданности или желания заработать лишний ливр. Мари была предана королеве, но почему бы не заработать, если представляется такая возможность.
А потому она с усердием послушной ученицы согласно кивала на слова де Бланшара.

Путь обратно был уже не таким страшным, даже крысы куда-то разбежались. У двери, секретарь тяжело дыша долго возился с ключами, а Мари, стоя рядом, мечтательно улыбалась. Она ей было знакомо такое дыхание. Так дышал сын мельника, когда она целовалась с ним в монастырском саду, строго настрого запретив распускать руки. Такое же дыхание было и у слуги графа де Бомон, сына статс-дамы королевы, который подкараулил ее в одной из кладовок. Но, он в отличие от сына мельника слуга руки распускал, пыхтел, как большой чан на кухне, и от него препротивно пахло смесью пота, чеснока и пудры. Тогда Мари с трудом удалось вырваться, и она навсегда возненавидела этот запах и долго боялась случайно столкнуться со своим «обожателем», пока ее не надоумили пригрозить, что она все расскажет мадам да Бомон. От Бланшара пахло немного странно, но куда приятнее, руки он, если и распустил, то совсем немного, да и дыхание старался сдерживать. Камеристка почти позабыла про тот страх и ненависть, которые, испытывала к нему в начале их разговора.
Мари выскользнула за гобелен и облегченно вздохнула. Она была довольна произведенным впечатлением, но еще больше тем, что секретарь не пошел за ней следом, а закрыл дверь, как только она вышла.
Против ожиданий все закончилось очень неплохо. За корсажем Мари лежала бумага гарантирующая солидную сумму денег, просьба де Бланшара была совсем не страшной, а то, что она понравилась и не просто понравилась такому мужчине, наполняло ее уверенностью в своих женских чарах. К тому же, королева, скорее всего, получит деньги на новое платье. Мари было чем гордиться.
Однако вставал вопрос, что делать дальше. Ей вовсе не нужно было к гардеробмейстеру, и то, что секретарь не пошл за ней следом было как нельзя кстати.
Она почти не врала Бланшару, просто недоговаривала. Разговор на эту тему платья был. Портной, попавший под лошадь какого-то пьяного мушкетера, и вправду, уже вторую неделю, был болен. А может быть, просто притворялся, раз ему не платили. Король, обещавший королеве платье, действительно, был недоволен, что за такими мелочами приходится постоянно обращаться к герцогу и несколько раз поминал в этой связи первого министра, намереваясь через него решать денежные вопросы. Намереваясь, а, не передав полномочия. И гардеробмейстера к первому министру вовсе не посылали.
Оправив корсаж и распушив на груди кружева, юная камеристка выглянула из –за гобелена. Людей в зале было немного, вдалеке за второй дверью виднелось даже несколько женских платьев, и Мари, решив, что ее появление, не вызовет удивления, смело направилась в сторону канцелярии первого министра, решив, однако, предварительно посетить месье Шаньи. Иметь при себе полновесные деньги куда приятнее, чем жесткую записку.

От неожиданности Мари замерла, на секунду ей показалось, что Бланшар передумал и решил сам проводить ее, но рука, преградившая ей путь, была затянута в яркий рукав, а голос, раздавшийся сбоку, был моложе и веселее. Шут короля, откуда он здесь взялся? Хотя? чему удивляться, этот пройдоха, в отличие от слуг мог ходить, где ему вздумается. Мари знала о шуте больше понаслышке. За то короткое время, как она стала камеристкой, они пересекались всего несколько раз, перекинулись парой слов и больше улыбались друг другу при встрече, чем разговаривали.
- Мадемуазель, Вы обронили, - кусок батиста, которым, улыбаясь, помахивал Жестер, не принадлежал ей. Ее собственный платок, тонко вышитый шелком – пожалуй, единственное занятие, кроме грамоты, которым она не пренебрегала в монастыре, лежал в прикрепленной к поясу небольшой сумочке, тщательно спрятанной в разрезе верхней юбки. Туда же должны были отправиться и полученные у помощника казначея ливры.
-За гобеленом… - а вот это добавление было куда важнее. Мысли Мари заметались. Шута не было за гобеленом, когда она выходила, значит, он увидел ее уже потом, вот только понял ли откуда она шла.
- Это не мой платок, а ты… ты подглядывал, как я поправляла корсаж?! – она стремительно повернулась к Жестеру, прикрывая ладонью грудь, словно шнуровка и в самом деле была распущена. Брови Мари сердито сдвинулись, щеки пылали от праведного возмущения. – Глаза твои бесстыжие, - гневно начала она и вдруг фыркнула от смеха, представив себе на месте шута подглядывающего де Бланшара. При воспоминании о секретаре в темном коридоре, в голову Мари пришла внезапная мысль. Получить деньги она может и позднее, а сейчас…
- Что это за лоскут? – все еще смеясь, она поймала кончиками пальцев батистовый платок, и потянула к себе, - подарок от новой дамы? Послушай, ты знаешь здесь все ходы и выходы. Как мне быстрее попасть в канцелярию первого министра? У его светлости заперты все внутренние коридоры, а у меня срочное поручение королевы.

«…разве Вы не знаете, что распущенность и именно таких деталей как шнуровка, чрезвычайно опасна. Да, ещё здесь, на половине Его Высочества».
От многозначительных намеков шута Мари вспыхнула так, что порозовели даже плечи. Она перестала смеяться и, презрительно фыркнув, гордо вскинула подбородок. Что это дурак себе позволяет! Быстрый ум девушки уже сообразил, что Жестер, скорее всего, был за портьерой до того, как она там появилась. Наверное, миловался с еще одной горничной. Помянув де Бланшара недобрым словом, камеристка откинула за спину локон, к которому прикоснулся шут, и вздернула подбородок еще выше.
- Если бы внутренние коридоры, по которым приходится ходить нам, - на последнем слове она сделала ударение,- убирали так же как те, по которым шляешься ты, - Мари фыркнула еще презрительнее, - пауку бы не пришлось возвращаться за своей паутиной.
Решив, что сказано достаточно, а шут может думать, что ему угодно, доказательств у него все равно нет, она, чуть-чуть приподняв юбки, словно собиралась идти по грязи, обошла шута, и, всем своим видом показывая, что в сопровождении не нуждается, проигнорировала протянутый им цветок
Но шут не отставал, прихватив ее за локоть, он снова начал болтать.
- Уж не каблук ли сбился у августейших туфель?...
Этот нахал не только лезет не в свое дело, он еще смеет смеяться над королевой!
Выдернув локоть, Мари резко повернулась к Жестеру. Теперь ее лицо побелело от гнева.
- Если ты еще раз посмеешь отзываться о Ее Величестве в таком тоне… Я… я… - она задыхалась от негодования, - я выцарапаю твои наглые глаза! Не твое дело, какое поручение дала мне королева! И отстань, я сама найду дорогу! – она возмущенно встряхнула головой и быстро пошла в указанном шутом направлении.

Девица полыхала зарёй, шут улыбнулся ей в след. Девушка была при дворе совсем недавно и ещё не научилась двоякословить. Как и не сумела отличить дружеское предупреждение от нравоучительных намёков, так и намёк на то, что он верно поймёт женские капризы Её Величества от насмешки над желаниями Королевы. «Ух, какая злючка». Жестер качнул головой, немного сожалея – дворцовая жизнь клеймом интриг выжжет эту наивность из неё. Уже выжигает.
«Недаром она плела что-то про «нам» и «внутренние коридоры». Всё же не одна ты в поле ночевала», - напел про себя молодой человек.
«Раз-два, левой! Как идет, какая выправка, спина прямо, грудь… хм-мм… колесом! Хороша!» - голос сержанта вывел из задумчивости шута, провожающего взглядом гневно трясущую локонами камеристку.
- Ей бы ещё подобие ваших усов и, думаю, Вы бы не отказались от столь справного сына, сержант, - рассмеялся в ответ Жестер, подходя к мушкетёру, - и грозна девица столь же.
Невостребованный цветок взлетел белым голубком вверх и подхваченный рукой шута спрятался в ярком рукаве.
- На нее де Бланшар глаз положил, а этот лис своего не упустит – продолжал хохмить сержант.
«Вот это уже совсем интересно. Кажется, прорисовываются те самые «нам»».
Жестер слегка приоткрыл рот, поворачивая голову к мушкетёру, отчего стал походить на молодого цыплёнка, который только что узнал, что значит «топтать кур» и, сделав большие глаза, поинтересовался:
- Вы издеваетесь над несчастным дураком, месье? Эта мадмуазель Свежесть Прованса и наш кабинетная галка Бланшар?! Да, Вы обманываете наивного шута!
Кроме своих знаменитых усов сержант славился своей привычкой говорить правду. И всегда яростно выливал доказательства на усомнившегося в его словах. Жестер приготовился ловить каждое слово.

- Кабинетная галка! Эк ты его! – де Буасси хлопнул Жестера по плечу, скорее одобрительно, чем осуждающе взирая на шута сверху вниз. Здоровяк сержант был дюймов на пять выше, и раза в полтора шире.
Алый мушкетерский плащ напоминал размерами атласное одеяло.
Де Бусси качался с носка на пятку.
- Согласен, тот еще жук, крыса канцелярская! – удовлетворившись означенным кратким бестиарием во славу секретаря, сержант наклонился к цыпленку поближе, и заговорщицки зашептал, - сам его не люблю, однако связываться не советую. Говорили, один прыткий провинциал прошлой осенью посмел непочтительно отозваться об умственных способностях господина секретаря и усомниться в добродетели его матушки, так нашли юнца через неделю в канаве в предместье Ленфлер мертвым, раздетым и без единого перстня на пальце.
Де Буасси мог бы добавить, что у незадачливого покорителя столицы не досчитались и нескольких пальцев, но решил юного паяца не пугать сверх меры.
- А насчет камеристки - дело верное! Я проходил тут три четверти часа назад, проверял посты, своими глазами видел, как он ее в нишу за охотничий гобелен уволок! Тут мне стало любопытно… Я выждал слегка - не выходят. Еще подождал – нету! Не удержался. Прогулялся мимо гобелена, мало ли, где мне гулять захочется – тишина… Ведь если мужчина девицу в укромное местечко тащит, тихо не должно быть? – де Буасси наставительно поднял указательный палец и поводил им перед носом у Жестера, - я тогда и заглянул внутрь. А ниша-то пуста! И дверца там имеется, запертая. Куда ведет – неведомо. Так я, если взялся за что, на полпути не оставлю! Думаю – выйдет Бланшар с девушкой, тут я и… А девушка одна вышла.

Мари скрылась за поворотом, де Буасси восхищенно причмокнул, вздохнул, и завершил рассказ на минорной ноте:
- Жаль, если такая красотка с таким змеем дружбу водит! Не к добру, – усы сержанта воинственно топорщились, - так что береги голову, приятель! Да! - он уже собрался отойти, но оглянулся, картинно хлопнув себя ладонью по лбу; раздался смачный шлепок.
- В нише духами пахло. Можжевельником и еще чем-то...