После ухода Бланшара Гастон долго не мог заснуть. Он мерил шагами кабинет и спальную, то негодуя, то сомневаясь, то уговаривая себя. Как всегда, когда стройный план приходилось рушить и переделывать целиком. Да, стоит признать, что эти сомнения ровным счетом никак не касались того, стоит ли вообще задуманное приводить в исполнение, ибо оно является преступлением и изменой по сути. Преграда этих сомнений была пройдена уже давно...
Наконец, смирившись с тем, что все пойдет иначе, не как было задумано изначально, и признав, что новый план является не хуже, а даже лучше изначального, герцог успокоился и мгновенно заснул.
Проснулся он рано, несмотря на ночное бдение, с первыми лучами рассвета, по многолетней привычке. Грядущему утру суждено было быть декорацией первого акта задуманной им пьесы, в конце которой далеко не всем действующим лицам была уготована жизнь. В то время как его одевали и причесывали, Гастон думал о грядущем разговоре с его величеством, и с изрядной долей неудовольствия. Нет, его не мучило чувство вины или тем более раскаяния. Или даже сомнения. Его угнетала собственная роль. Ему нужно было предложить королю увеселение, и для этого сыграть роль дядюшки, который смирился с тем, что теряет свою значимость и покорно согласен исполнять обязанности распорядителя королевскими увеселениями. Унизительно. К тому же надо было притворяться, что было в его возрасте и положении унизительным вдвойне. Гастон не привык к осознанному двуличию, оставляя его тем, кому не положено занимать от рождения высокое место и поэтому приходиться его отвоевывать или брать обманом. Утешать себя приходилось только тем, что когда все будет кончено, ему больше не придется заниматься ничем подобным.

Отношение к племяннику у Гастона было всегда двойственным. С одной стороны, он был королем и тем самым занимал место, которое герцог к моменту его рождения уже считал своим. Анри не был ранним ребенком, а отец его был всего на один год старше Гастона, и поэтому к моменту его рождения герцог уже обзавелся собственным сыном. При дворе поговаривали, что старший брат Гастона бездетен, и пусть у этих слухов не было оснований, они сделали свое дело: герцог считал себя наследником брата, и к мысли этой привык. Рождение Анри было ударом, который, правда, не сказался на желании править и на стремлении к престолу, и юный король был досадным препятствием.
С другой стороны, Анри все-таки был племянником, родившимся и выросшим на его глазах.
В последнее время, однако, побеждало первое отношение, но для грядущего разговора как раз необходимо было второе. Чтобы убедить принять в дар Троянского коня, ничто не подходит так сильно, как искренность. "Вспомни о ней, Гастон", - грустно усмехнулся герцог своему отражению в зеркале.
Он стоял в приемной короля и ожидал, когда ему будет разрешено войти.

- Ваше величество, доброе утро, - тон герцога был в меру вежливым и в меру теплым.
Войдя, вопреки обычному, Гастон не уселся, не дожидаясь приглашения, а, недолго поколебавшись, остался стоять. Новая ситуация требовала другого поведения.
Племянник не выказывал счастья видеть своего дядюшку, но был вполне приветлив. Герцог выглядел так, как выглядел бы на его месте любой, ощущающий тяготы целого королевства и еще свои собственные. Он был далеко не так уверен, как еще несколько дней назад, ведь теперь его племянник старался быть самостоятельным. Он знал, что тот много времени проводит с первым министром, что старается разобраться в делах и уделять им достаточное внимание. Гастон был в нескольких шагах, чтобы потерять любое влияние на короля Анри. Но кое в чем, Гастон был уверен, он был еще силен. На его стороне было понимание и, пожалуй, возможность предвидеть. Правда, гордиться тут было нечем, потому что если имеешь дело с молодым человеком, особенно совсем юным, то для предсказаний никакого волшебства или дара провидения не требуется. Анри не мог не быть неуверенным. Пусть даже его голова немного кружится от первых успехов. И первый министр этим, конечно, воспользуется, Гастон не сомневался. Интрига стара, как мир. Проще всего подчинить себе того, кто не знает, что такое самостоятельность, но отчаянно нуждается в ее хотя бы бутафорском наличии.
Но король не уверен еще и в другом. Всесильный в своем королевстве, он не может не сомневаться в сердечных успехах. А уж после ссоры с королевой... Мысленно Гастон послал ее величеству целую благодарственную речь. Из всех его недругов она была единственным и ценным, можно сказать, незаменимым помощником.
- Ваше величество, я предпринял некоторые шаги в том направлении, которое было выбрано на последнем Совете, - при поминании Совета щека Гастона едва заметно дернулась судорогой, как обычно, когда речь шла о чем-то ему особенно неприятном. - Отчитываться еще, пожалуй, рано, но мне удалось, кажется, найти слабое место у французского посланника. Возможно, он чуть ли не сам будет просить нас приостановить некоторые военные действия.
Гастон безбожно лгал, и делал это легко, находя в этом некоторое новое и потому особенно приятное удовольствие.
- Все еще очень зыбко и неопределенно, но первые успехи уже определенно есть.

Про следующий совет герцог выслушал практически со стоическим спокойствием. Благодаря тому, что Совет казался делом уже решенным, то есть Гастон был уверен, что он никогда не состоится, он мог обещать все, что угодно, даже обсуждение войны с первым министром и свое полное с ним согласие. Впрочем, это не мешало ему надеяться на то, что король не углубится в детали, и ему не придется выдумывать подробности своих разговоров с французским посланником, потому что если они и велись в последние несколько дней, то были совершенно не такими, какими Гастон пытался представить их Анри.
Теперь надлежало перейти к деликатной теме, и вот тут герцог преисполнился почти искренней благодарности по отношению к своему племяннику, потому что придумать переход от дел военных к делам амурным было сложно, и только его величеству сделать его сейчас было легко.
- Ее величество хочет, чтобы Бьетту удалили от двора? - слухи донеслись до Гастона, но решение было все равно за королем, к тому же он не был уверен, что слух был правдив, а не явился изрядным преувеличением правды.
Теперь ему было за что сказать спасибо и королеве. Пожалуй, если выражаться фигурально, то она не просто полила воды на его мельницу, но плеснула на нее целый поток, достаточный, чтобы смолоть муки на все королевство. В борьбе с соперницей Изабелла решила действовать не как женщина, а как королева. Чертовски глупо. Герцогу казалось, что кто-то заботится о том, чтобы хотя бы чуть-чуть помочь ему в его задумке, и увидел в этом хороший знак.
- И, представьте себе, я считаю, что она совершенно права. Вы знаете, почему? Потому что ваша супруга с поистине завидной проницательностью увидела, что Бьетта всегда говорит и делает то, что думает, а значит, ей можно верить. До этого вы могли верить только вашей супруге. Она всегда была искренна, но тратила свою искренность весьма определенно. Возможно, не так, как хотелось бы вам, ваше величество?
Гастон понизил голос и многозначительно посмотрел на Анри. Разговор перестал был официальным и стал скорее семейным. Дядя сочувствовал племяннику, и, надо заметить, не притворялся. Он не говорил всего прямо, предоставляя Анри самостоятельно заполнять паузы в разговоре. "Ваша супруга всегда искренне всем недовольна, чистосердечно в плохом настроении и по-настоящему раздражена. Вам это еще не надоело? Жаль".
- Бьетта совсем другая. Если она говорила ее величеству о вас в тех же выражениях, в которых откровенничала со мной... Ну хотя бы чуть-чуть похожих, то неудивительно, что ее величество предпочло бы Бьетту рядом с собой не видеть. Вы правда хотите выполнить ее просьбу?

- Благодарю вас, сир, - Гастон склонил голову, - клянусь, что мадемуазель де Лапланш достойна того, чтобы остаться.
Что же, теперь он был готов согласиться с тем, что стремление короля к самостоятельности приносит не только горькие плоды. К счастью, его племянник еще и последователен, и решил освободиться разом от всех навязанных решений. Ее величество, недолюбливая дядюшку своего супруга, даже не подозревала, насколько на самом деле находится с ним в одной лодке.
- Я знаю, что придворный штат королевы сложно упрекнуть в излишней юности, а опыт, - он с некоторым смущением кашлянул, - можно выносить только тогда, когда его представляет один или два человека, а если больше - получается явный перебор. С красотой тоже сложно, так что легкости и веселья ожидать не будет и безумец... Ее величество, кажется, сетовала на это. Приглашая Бьетту, я думал изменить положение вещей. Мне очень жаль, если ваша супруга не знала, как выглядит то, чего, по ее словам, ей так не хватало.
Вся эта тирада выражала, надо заметить, искренне недоумение. А теперь предстояло перейти к самому главному. Как ни странно, герцог выглядел несколько неуверенно и смущенно, потому что в роли сводника чувствовал себя все-таки не очень приятно - это раз, и не то чтобы уверенно - это два. Пусть дипломатия и была тем, где он имел определенные успехи, теперь он серьезно опасался неверных шагов, представляя себя великаном в хрустальном дворце, каждый шаг которого может обернуться грохотом, звоном и обрушением всего тщательно возведенного здания.
- Но если ее величество не хочет видеть Бьетту, не стоит испытывать ее терпение, не так ли, ваше величество? Мадемуазель де Лапланш может числиться фрейлиной, но не мозолить глаза вашей супруге, а услаждать ваш взор. Ее красота и чудесный характер, кажется, прямо созданы для этого.

- Это можно устроить сотней разных способов, сир, - с убеждением отозвался Гастон.
Если бы это было первоочередной целью, он бы немедленно пустился в пространные объяснения, каким образом красивая женщина может жить при дворе, числясь кем угодно, на деле же пребывание которой обусловлено лишь одной причиной - августейшим вниманием, освобождающим ее от многочисленных формальностей и нагружающим одновременно обязанностями, исполнению которых следует отдаться как раз со всей серьезностью.
- Никто не сможет выгнать из дворца женщину, которая удостоилась внимания его величества. Она просто живет во дворце, и все. В то время как остальные делают вид, что все необходимые формальности соблюдены, а ее присутствие - естественно. Потому что оно на самом деле естественно. Нельзя же вас лишать удовольствия видеть женщину только потому, что она кому-то не понравилась, пусть даже и вашей жене. Все ведь должно происходить ровно наоборот. Но сначала вам стоит убедиться, что это удовольствие - не иллюзия, - голос Гастона стал тихим и вкрадчивым. - Пара дней в обществе вышеназванной дамы. Чтобы никто не мешал. И чтобы ничто не отвлекало... Тогда вы точно поймете, стоит ли Бьетта того, чтобы оставлять ее при дворе, несмотря на то, что многим это не по нутру. В том числе и вашей супруге.

- Сделать это тайно, - пожал плечами герцог. - Вы уедете на охоту. Это будет очень камерное увеселение. Настолько камерное, что среди приглашенных будут только очень близкие и нужные вам люди. Распорядителем, если позволите, - Гастон поклонился, - будет ваш покорный слуга. А моя загородная усадьба будет полностью к услугам вашим и ваших гостей. Правда, боюсь, что охоте так и не суждено будет случиться, потому что вы и мадемуазель Бьетта под покровом ночи покинете усадьбу для того, чтобы переместиться в не очень большой, но премилый домик, где вас никто не потревожит...
Гастон взял паузу, во время которой ему более всего хотелось вытащить из рукава платок и промокнуть лоб, на котором выступил бисером пот. Опасный момент, когда ты ступаешь вперед и никак не можешь понять, тонкий ли под тобой лед или каменный пол, и более всего это зависит от того, к кому обращены твои слова. Король мог придти в восторг и преисполниться к своему родственнику благодарностью, а мог и вдруг разозлиться. По убежденности герцога, всего вероятнее было первое, но в деле расчета всегда присутствует момент, где все зависит от удачи. И это был как раз он.
- Два или три дня... может, четыре? Как будет угодно вашему величеству. Полная тишина и уединение. Что же касается ее величества... - Гастон усмехнулся, - она, несомненно, узнает. И именно поэтому ссоры не будет. Я могу поручиться головой, ваше величество, что она превратится совсем в другую женщину.

Зачем? Гастон чуть не поперхнулся, несмотря на то, что разговор происходил отнюдь не за обедом. Простой вопрос, который застал его врасплох. Герцог высказался про себя о легкой иронии судьбы, и сделал это в весьма нелицеприятных выражениях. Он мог ожидать, что его величество откажется от пикантного приключения, по собственным, не очень понятным герцогу причинам, но не упрямого нежелания перемещаться из усадьбы в уютное гнездышко. Он как-то не учел, что его предложение может задеть.

- Конечно, ваше величество, как вам будет угодно. Будут приглашены только те, кого вы хотите увидеть и кто не будет причиной даже малейшего вашего неудовольствия. Камерность по вашему вкусу. Я не брал на себя смелость составлять список приглашенных.
Гастон лихорадочно пытался придумать, каким образом внушить необходимость перемещения. Высочайшее веселье герцога устраивало в специально отведенном месте, а не в личной усадьбе, где надлежало вскоре воцариться актеру, чья смерть должна была оказаться настолько величественной, насколько никак не было задумано его жизнью.
- Не скрываться, ваше величество, я предлагал вам, а... - герцог замялся, - а укрыться. Мои владения всегда к вашим услугам, но величина усадьбы и присутствие в нем хоть и небольшого, но количества приближенных людей сделает ваше пребывание с мадемуазель Бьеттой несколько излишне официальным. А она, как вы успели заметить, очень скромна и, возможно, пуглива. К тому же тогда о вашем уединении, которое не будет уединением, узнают слишком быстро и смогут помешать.

- О не беспокойтесь, сир, все будет так хорошо, как только может быть. Я позабочусь обо всем.
Собственный голос был Гастону сейчас противен. Он никогда не думал, что в нем так легко могут проявиться нотки идиотской жизнерадостности, как будто проистекающей из возможности угодить самому королю, которые слышал часто, и в адрес своего венценосного племянника, и в свой собственный. Чего не сделаешь ради удачи, и все-таки герцогу было не по себе, и поэтому он ощутил сильный, уничтожающий всякое чувство вины, укол ненависти. Острой нелюбви к племяннику, который был виноват и в этом унижении.
Анри все-таки сомневался в необходимости уединения в "маленьком домике", и это становилось слабым местом всего плана, но Гастон тут возлагал надежды на Бьетту. Придется несколько расширить круг поручений, которыми он собирается ее завалить. Герцог рассчитывал, что девушка сможет оказаться настолько стеснительной, насколько он ее попросит, чтобы, сгорая от нетерпения, король не стал вдруг артачиться и возражать против перемещения.
Очередной шаг к главному событию интриги был сделан, и теперь Гастон ждал, когда же король позволит ему удалиться.