Кьяра уже ждала, что ее сейчас с позором выгонят из-за стола как самозванку, и заступничество с помощью от маски приняла, благодарно ей кивнув. Брать деньги от незнакомцев под сомнительные условия - дело опасное, но то, что это была женщина, успокаивало и, увы, еще больше усыпляло бдительность.
Восемь.. восемь - это не десять, и все-таки цифр, меньше себя, у восьмерки было больше, чем других.
Кьяра взяла стакан двумя руками, поставила рядом с собой и кинула в него кости. Движения ее были медленными и неловкими, а пальцы - ледяными. Неверными движениями она потрясла стакан и, перевернув, опустила на стол. Раздался скрипучий звук металла о деревянную столешницу. Кьяра смотрела на лежащие рядышком кости и не могла от волнения сообразить, что на них изображено.
- Десять, - раздался голос у нее над ухом.
- Десять, - с облегчением вздохнула Кьяра, увидев, наконец, две пятерки.

- У меня ведь как раз два? - спросила Кьяра, поднимая глаза на женщину, с которой у них теперь был один выигрыш на двоих, и, увидев ее кивок, повторила, но уже утвердительно. - У меня как раз два цехина, - и еще раз, уже совсем уверенно. - Два. Реванш так реванш, синьор.
Она с некоторым сожалением посмотрела только на колечко, пусть и простенькое, но памятное, которое очень хотелось надеть опять, но было нельзя. Именно в этот момент и мелькнуло, что надо подняться из-за стола и уйти, но Кьяра точно помнила, что ей должна сопутствовать удача. Она уже несколько часов шла вслед за безумством, и до сих пор ничего с ней не случилось. Это была ее ночь.
- Теперь моя очередь быть первой?
Собрав кости, которые в возникшей вокруг тишине бряцали в стакане так, что по спине невольно бежали мурашки, Кьяра выбросила их на стол. Один и пять...
- Шесть, - с удивлением и неприятным интересом раздался сзади скрипучий мужской голос.
- Шесть, - прошелестел рядом женский.
- Шесть, - повторила наконец Кьяра и закусила от волнения губу.

Открылась где-то в глубине дома дверь, прошелестел по комнате сквозняк, затрепетали свечи в канделябрах, затрепетали длинные, ломаные тени, сгустились над столом, словно коршуны в ожидании добычи.
- Шесть, - констатировал противник.
Он забрал стакан, удовлетворенно кивнув, в ухмылке обнажился краешек розовой десны и крепкие зубы.
От соседних столов потянулись проигравшие – белые, бумажные лица покачивались в легкой дымке, перешептывались, блестели на Кьяру алчными желтыми глазами.
Дама в лиловом шумно задышала, впиваясь ногтями в бледные сухие ладони.
Громыхнули кости, покатились по столу.
- Три и два. Пять, - громко произнес скучный господин в сильно напудренном парике.
Раздались нервные смешки.
- Вам везет, - услужливо наклонился к уху Кьяры обладатель скрипучего голоса – невысокий господин с мышиными глазами- бусинами, в неприметной сером сюртуке, шитом тонкой серебристой нитью, - пользуйтесь моментом, синьорина.
На высокой ноте взвизгнула «лиловая» женщина, протягивая костистые пальцы к золотым.
- Реванш! – едва разжимая зубы, пробасил проигравший.
- Я в доле, - вдруг сказал мышиный господин, - еще четыре золотых в банк со стороны дамы.
Зеваки вопросительно уставились на противника Кьяры, тот усмехнулся и нехотя кивнул.
- Восемь золотых! Восемь цехинов, синьорина, - дама в лиловом хватала ртом воздух.
- Ваше слово? – в воздухе повисла пауза.

Игра. Таддео не удивился. Странно, что он ожидал попасть в логово разбойников, теперь это казалось даже нелепым. Но ощущение нереальности все не проходило, зала была словно затянута плотной паутиной или слоем пыли, который лежал на всем и на всех. Не хватало нафталина, да, как-то все эти марионетки должны сохраняться до следующего карнавала, и маски не должны выцвести, не должны пропасть блестки с оторочки плащей.
Таддео обернулся, ему показалось, лакей прячется от него за портьерами умышленно. Осененный единственной, пожалуй, дельной мыслью, Таддео вернулся к двери, чтобы спросить чуть хрипло, выдавая свое волнение:
- Здесь должна быть девушка... - он вовремя спохватился; Кьяра была в маске, никто не знал, как она выглядит на самом деле. Здесь никто вообще не мог ничего знать о других масках кроме ткани, из которой они сделаны. Все, на что хватило Таддео, назвать цвет платья и маску. Лакей осуждающе указал куда-то вглубь зала, словно выносил приговор. Таддео также молча двинулся в указанном направлении, не в силах даже поблагодарить, поскольку благодарность здесь казалась неуместной.
На него не обратили внимания, все словно были зачарованы голосом, раздавшимся из кукольного скопления, живым, узнаваемым, Таддео не мог ошибиться. И лишь потом, когда загремели кости в стакане, он понял, что происходит за столом - всего лишь азартная игра. Но какое к ней имеет отношение Кьяра?
Какое? Да разве не ее голос только что назвал ставку. Как будто она приняла на себя совершенно чужую роль и с упоением ее играла. В голосе слышался азарт.
- К... - Таддео больно прикусил губу и, сам от себя не ожидая такой резкости, оттолкнул, скорее нечаянно, нежели умышленно, господина в сером. Ему показалось - неслыханно! - чужая рука только что касалась плеча Кьяры, а голова была наклонена и чужие губы что-то шептали ей, только ей и никому более.

Кьяра пребывала в состоянии одновременной сосредоточенности на том, что происходит за столом, и отрешенности от всего окружающего. Людей, столпившихся вокруг стола, она не видела целиком - их присутствие прорывалось в ее сознание голосами, обращенными к ней, или движениями, если они вдруг касались ее. Спроси Кьяру, какого цвета платье на даме, которая участвует в игре на ее стороне, или толстый или худой обладатель скрипучего голоса, она бы ни за что не ответила. Но шум сзади и недовольный голос мужчины, который только что шептал ей что-то на ухо, все-таки заставили ее обернуться, чтобы понять, кто или что так бесцеремонно вторглось в ритм игры.
Недолго она смотрела на Таддео, не узнавая его, уж очень нежданным казалось его появление. Мимолетное удивление, и наконец улыбка осветила лицо Кьяры.
- Ааа, это ты, - она сдержалась и не назвала своего спутника по имени.
"Ты" теперь было не просто данью маскараду, оно звучало теперь фамильярно и даже намекало на определенную близость.
- А я играю и выигрываю. Сейчас поставлено шестнадцать цехинов. Представляешь? Правда, выигрыш не только мой, но все равно... Я сейчас опять выиграю и тогда получу кучу денег. Хочешь поучаствовать? Мы могли бы поднять ставку. У тебя есть хотя бы два цехина?
Хотя бы два! Еще утром даже один был бы для нее пределом мечтаний, а стремление поставить его в игре в кости - непростительным расточительством.

По какому-то неуловимому, едва заметному, знаку – то ли азартному блеску карих глаз, который не притушило появление молодого, с блуждающим взглядом и твердой линией губ синьора, по звенящему, возбужденному тембру голоса – такие голоса он узнавал из сотен, в них было все – опьянение успехом, звон золотых цехинов, готовность отдаться игре без остатка… и отсутствие страха.
Она его не боялась, он ею не руководил.
Не муж, не любовник, не брат.
Кто он ей?
- Вы имеете на нее права, синьор? – в прорезях маски блеснули насмешливо глаза, - ставьте, cara mia. Мои шестнадцать цехинов против ваших шестнадцати.
Серый господин осмелел, сунул крысиную мордочку между молодым человеком и его потерявшейся спутницей.
- Ставьте… ставьте, синьорина.
- Здесь не все деньги – ее. Часть моя, – визгливым сопрано подхватила дама в лиловом, и закашлялась, захлебнувшись словами. Покраснела медленно, пятнами – сначала скулы, потом шея и тощее куриное декольте, - вы не имеете права уводить ее! Ей везет! – заговорила она смелее, чувствуя незримую поддержку толпы.
Зрители одобрительно загудели.

Таддео вдруг почувствовал, будто все, собравшиеся вокруг стола, сплотились в единую массу. Они были против него, а он был чужак, и не понимал, почему Кьяра просто не встанет и не уйдет с ним. Она злится на него за то, что он оставил ее? Верно, так. Но он все объяснит, если сможет найти нужные слова. Для этого нужно уйти. А Кьяра не спешила отзываться. Она как будто задумалась, дав волю другим уговорить ее остаться.
И лишь после насмешливого вопроса о том, какие права он может предъявить, Таддео понял, что не заставит Кьяру. Она не принадлежит ему, он не посмеет схватить ее за руку, вытащить из-за стола и вырвать из этой кукольно-бархатной толпы.
Ему казалось, что под масками - животные, как в сказке. Если снять маску с этой женщины, которая утверждает, что часть поставленных денег принадлежит ей, превратится в шумную индюшку, а большинство гостей - в хищных котов. Но больше всего его раздражал господин, который держался ближе к Кьяре, как будто это он имел какие-то права на девушку. Это злило Таддео, безликая тень в сером представлялась ему то хитрым хорьком, то льстивым змеем. И неужели Кьяра не видит, неужели ей нравится быть в компании этих масок? И... она требует, чтобы и он тоже вошел в этот круг?
Таддео склонился, как будто сам колебался - не выполнить ли предложенное.
- Послушай... что будет, если ты проиграешь? - попытался он образумить девушку; азарт, да, должно быть, азарт, пьянящее чувство, не дающее остановиться, разве это такой уж большой грех... - Ты хотела увидеть карнавал. Идем.

Новенькая... Как будто Кьяра уже приняла свою роль здесь. Таддео пытался найти слова, но ни одного подходящего не приходило в голову. Он должен был увести ее, но применение силы было противно его отношению к девушке. Применить силу - значит, приравнять ее к той, растворившейся в темноте, к которой Таддео не испытывал ничего, кроме злости, не должно ему по сану, но все же - человек слаб. Господи, зачем ты не остановил меня раньше, мысленно спросил Таддео, и не получил ответа, потому что ответ должен был дать он сам.
Они маски, хотел сказать он Кьяре. Разве ты не видишь - здесь все ненастоящее. Они завлекут, обманут, посмеются, но не станут тебе ровней... Быть может, Кьяру привлекала мысль о деньгах? О да, на кону была немалая сумма. А вспоминая горестные речи девушки... Таддео было жаль, что он не может помочь. И позволить ей остаться здесь - тоже. Карнавал - всего лишь обман. И этот выигрыш, который как будто ждет впереди - тоже обман.
- Я не присоединялся к игре, - напомнил Таддео Кьяре. - Разве тебе это нужно? Это все обман.
- Синьор, вы мешаете игре! - донеслись до него возмущенные шепотки.

Кьяра была сама не своя, но... разве Таддео обвинять ее, если и он сам - не свой? Будь он священником, он бы нашел, что сказать. Всем им. И Кьяре. Уговорить. Убедить... утешить. Но сейчас никто не узнавал его, на нем была маска и он ее не снимет. Не поможет. Теперь - не поможет. Нужно было думать раньше. Нужно было помнить о том, что с тропы благонравия сходить нельзя. Совершить грех куда проще, чем пытаться потом избавиться от него последствий. Разве не Таддео промолчал, зная, что собирается учинить Кьяна на карнавал? Разве не он поддержал ее? Разве не он желал надеть маску, которая теперь жгла лицо, въедаясь в кожу?..
Кьяра внезапно сама решила преодолеть расстояние - пусть малое, но все еще остававшееся между ними. Таддео оторопел и едва вспомнил, что нужно дышать. Губы ее были у самого его уха. Она обращалась к нему. А он...
- Это обман, - прошептал он в ответ. - Тебе не дадут выиграть. А если проиграешь - будешь одна перед этим долгом, который не можешь представить. Ты веришь им, но не хочешь... поверить мне? Разве я так много прошу? Всего лишь - подумай. Ради своего отца...
"Ради меня"? Не слишком ли много он хотел сказать? И не слишком ли он самонадеян?..
- Да выведите же его кто-нибудь! Иначе игре не бывать!

Бесконечность - мучительную, полную сомнений и предчувствия - Таддео ждал отказа. Кто он для Кьяры, разве его слово может быть услышано? Ведь это не он, всего лишь маска, то, что произнесено маской, можно принять за карнавальную шутку. Таддео сожалел, что не может помочь Кьяре разбогатеть. Легко поверить в сказку, когда вокруг - все ненастоящее, сказочное. То есть, нет, вот уж сказка совсем не чувствуется.
Страх выстуживал изнутри, а вкрадчивый голос нашептывал: "И что ты будешь делать, глупец? Что ты будешь делать, если Кьяра откажет тебе? Оставишь ее с кучкой обманщиков, которые ни за что не останутся внакладе?"
Было бы просто подчиниться. Признать, что все решили за него. Его вытолкают взашей и... больше он уже ничего не сможет сделать. Бежать за синьором Брандуарди? Было бы разумно подумать об этом раньше, но не теперь!
И где-то внутри разогревался уголек: она не желает слушать, он для нее - всего лишь священник!
Слова Кьяры заставили Таддео пошатнуться. Он взглянул ей в глаза, жаждая подтверждения: она не насмехается над ним.
- Синьорина желает покинуть это место!

Таддео внезапно подумалось, что это место очень похоже на паутину, хотя еще недавно он и не вспоминал о пауках. Но не теперь. Кьяра пожелала уйти и это желание могло измениться. О да, он не сомневался в том, что помыслы девушки остаются чистыми, но Дьявол всегда стремится поставить все с ног на голову. Таддео угадывал нерешительность Кьяры и не желал, чтобы она уступила толпе просто потому, что он был недостаточно уверен. Он бы и правда покинул сие заведение как можно скорее, не задумываясь всерьез о выигрыше. Выдержка Кьяры его восхитила. Вот девушка вернула кости в стакан, вот - отсчитала монеты...
Таддео почувствовал касание ее пальцев и дыхание у него перехватило. Он не нашелся, что произнести, хотя вежливость требовала попрощаться, может быть, это помогло бы умиротворить взбудораженное общество хоть немного.
Может быть, им что-то еще говорили вслед. Но более ощутимых препятствий, нежели те, которые громоздятся из злых слов, им не чинили. Лакей невозмутимо отдернул занавеси, как будто только это действие имело для него значение, а все остальное - было лишь суетой, не касающейся его...
Прохладный ночной воздух показался едва ли не ледяным. Он должен был бы отрезвить, но Таддео, опьяненный внезапным чувством, притянул Кьяру к себе.
- Я искал тебя. Глупец, я не должен был оставлять тебя одну! Mea culpa...
Внезапно он осознал, что делает.
- Простите, - выдохнул он и неуклюже отступил. - И... идемте. Не стоит здесь оставаться.

- Да! - Таддео снова словно опомнился. Хотя еще мгновение назад для него не существовало ничего и никого, потому что Кьяра по-прежнему обращалась к нему, как... к человеку, который может иметь на что-то право. Но еще мгновение - и Таддео показалось, будто за дверью слышен какой-то шум. Может, Кьяра права и за ними снарядят охоту. Не за деньгами - так за отмщением за оскорбление. Таддео, право, не помнил в точности, что произошло - как будто на все, что случилось опустилась кисея - тонкая, но недостаточно прозрачная.
- Спрячьте деньги, - мягко посоветовал он. - Не будет привлекать ненужного внимания.
О, чужого внимания он получил предостаточно. Но Кьяра... о, Кьяра была в стократ отважнее - она все еще хотела развлечений. Таддео подумал, что, возможно, он ошибается. Вдруг она храбрится. Ведь Кьяра была там совсем одна - он и правда оставил ее.
- Вы... с вами все в порядке? Вы правда в силах идти дальше? - спросил он, увлекая ее прочь от переулка. Шум толпы казался лишним. Но они все еще были на карнавале и о, им воистину повезло: они снова были вместе, и Кьяра не спешила оттолкнуть Таддео. Ему это нравилось. Не принесло облегчения, не добавляло скорби, умножая вину. Он чувствовал себя, как человек, открывший клад, к которому раньше не мог прикоснуться.

Куда же они пойдут? Поначалу Таддео опасался, что Кьяра хочет продолжить путешествие среди танцующих теней, которые были слишком бесплотными, чтобы оказаться настоящими людьми. Бескостные тряпичные марионетки - эти тени изгибались под самыми неестественными углами в свете дрожащих огней, - они как будто сошли с полотна безумного художника, задумавшего уничтожить весь мир, заменив его куском китайского шелка...
Таддео беспричинно тянуло оглянуться, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Но даже если бы слежка и была - как можно отличить одну тень от другой? Таддео сказал бы об этом Кьяре, но побоялся прослыть безумцем, к тому же, трусливым.
Итак, она взяла платье у подруги и не может вернуть его ночью. Что же, это ни к чему их не обязывало, он мог бы проводить ее домой и даже - Таддео казалось, что все это возможно осуществить, не привлекая внимания синьора Брандуарди или даже стражи... но неожиданно мысль о том, что можно вернуться домой, навела Таддео на совершенно новое решение.
- Если вы устали и хотите посмотреть на карнавал... мы можем пойти в мое скромное жилище. Идти не так уж далеко, мы доберемся без труда... - тут Таддео понял, что делать такое предложение Кьяре да еще посреди ночи - верх святотатства, но язык не желал оставаться недвижимым, слова сами срывались с него: - Я немного могу предложить. Но с балкона наверняка можно будет увидеть огни и...
И это будет весьма странно, если на балконе комнаты, снимаемой священником, появится некая девушка, пусть в маске и неузнанная.
- По крайней мере, там можно будет отдохнуть до утра... если пожелаешь.
О, он и правда безумен. Безумен и грешен. Но сегодня Таддео не был самим собой, он не узнавал того человека, который скрывался под маской. Но тот, другой, в отличие от него, готов был уловить любое желание Кьяры и восхищаться ее красотой. В ушах - в который раз - внезапно зазвучало эхо слов синьора Руццини. В отличие от тебя, этот человек под маской - не скрывается, он свободен.

- Я...
В голосе Кьяры не слышалось грозы и треска костров Геенны огненной, не было там и векового затаенного страха перед совершением греха под давлением искушения. Было только любопытство. Но Таддео все равно оробел, не зная, что еще сказать. Если бы девушка хоть намеком выразила недовольство, он бы не посмел вдругорядь заикнуться о подобном. Но Кьяра ни в чем его не подозревала, и это лишь больше заставляло Таддео подозревать в душе своей скрытые мотивы. Быть может, тайна слишком тщательно скрывается, чтобы он сам смог обнаружить ее раньше, нежели свершилось нечто недопустимое.
Помогала маска. Быть может, синьор Руццини действительно верил, говоря о том, что только здесь человек способен раскрепоститься и позволить себе быть естественным. Таддео чувствовал, будто маска въедается в кожу, доходя до самой кости. Он начинал бояться, что уже никогда не сможет отказаться от того, на что не желал соглашаться.
- Боюсь, таких высот нам не удастся достичь, - проговорил Таддео; пожалуй, он необдуманно расхвалил свое жилище и теперь Кьяра будет разочарована тем, что им не удастся оказаться на балконе какого-нибудь палаццо, откуда обязательно должен открываться всеохватный вид.
Путь их лежал мимо Прокураций - в небольшой переулок, где и располагался дом, снимаемый Таддео. Дом был сам по себе ничем не примечателен, но из восточного окна действительно можно было увидеть самый краешек площади Сан-Марко, не скрытой Прокурацией. Из западного же окна - во всяком случае временами Таддео так представлялось - уже можно было заметить фигуры на крыше церкви Сан-Моизе и оконечность кирпичной колокольни, из-за скромности своего вида кажущейся частью совсем другого храма, отломленной и прилепленной к Сан-Моизе каким-нибудь великаном, который в одну из безумных карнавальных ночей играл зданиями Венеции.

Таддео чувствовал, что сегодня и он узнал о Кьяре что-то, чего не знал раньше. Ее азарт, ее смелость, ее красота стала другой... более ощутимой. Хотя Таддео и не видел лица девушки. Он просто позволял себе думать о том, что раньше было недоступно его собственной решимости.
- Боюсь, эти тайны не так уж увлекательны.
Совсем не то он должен говорить Кьяре, которая волею странностей судьбы оказалась ночью в его доме. Куда вдруг делись кротость и косноязычие? Таддео как будто испугался, что он - уже не он, а значит, не может отвечать за слова и поступки того человека, который открыл перед девушкой двери своего жилища. И подумав так, он тут же оробел, все слова вылетели из головы. Таддео как будто потерялся - в том что происходит и чего происходить просто не может. Кажется, тени продолжали играть с ними злые шутки.
- Вы…тебе понравился к-карнавал? Было время, когда людям запрещали носить маски..
Зачем ты говоришь это, глупец? Неужто радуешься тому, что смог притвориться кем-то еще, кроме того, кто ты есть на самом деле?
Смешавшись окончательно, Таддео проговорил:
- Нам нужен свет...