Приближающийся рассвет пугал волка, все сильнее и сильнее требовал от того бежать, укрыться в лесной глуши. И когда на траву спустились первые лучи солнца, когда упала первая роса – зверь не выдержал. Непонятный страх пересилил в нем желание быть рядом с женщиной. И волк бросился прочь, спасаясь от розовых отпечатков первых рассветных лучей дневного светила, от первых капель росы… Но было уже поздно.
Утренняя влага стекла с черной шкуры, оставляя на боку светлый след чистой человеческой кожи.
И лапы, намокшие от росы, преобразились, сменяясь человеческими конечностями. Зверь рухнул, как подкошенный, не в силах больше передвигаться на четырех ногах, и лишь с затравленным смирением наблюдал за приближающимися солнечными лучами, которые золотым сиянием отражались в его глазах.
И когда утренний свет залил поляну полностью, на месте черного волка на земле лежала обнаженная мужская фигура. Раймонд Крэгерн вновь стал человеком.

Он помнил все, что произошло с ним этой ночью. Не мог поверить в реальность произошедшего, но помнил, как руки стали волчьими лапами, как изменился мир… Помнил ровно до того момента, пока сознание не исчезло, сменившись темнотой, и разогнало эту темноту лишь утреннее солнце.
Он превратился в волка?! Даже думать о подобной возможности было богохульством. И, тем не менее рыцарь понимал, что стал жертвой чьего-то злого, богопротивного колдовства, свершенного под мраком ночи. Вот только, он ли один?!
Мысль о любимой была пугающей и тревожной одновременно, заставляя Раймонда вскинуться, оглядываясь по сторонам.
Больше всего рыцарь боялся узнать, что став волком, совершил такое, за что не будет ему прощение в облике человеческом. И ужас сжимал горло своей холодной, костлявой рукой, мешая даже дышать.
Но правда оказалась еще страшнее.
Аньель была рядом, всего в нескольких шагах. Живая и невредимая. И в первое мгновение радость от одного только ее присутствия вытеснила страх, а затем ужас нахлынул с новой силой, едва Крэгерн понял, что фигура девушки меняется прямо на глазах.
Платье соскользнуло вниз, обнажая прелестное тело, которое сжалось, будто его стискивал невидимый кулак, и покрылось перьями. Руки, такие нежные, чьи прикосновения были сродни райской благодати, превратились в крылья.
И ястреб, благородный в своей красоте, взмыл в воздух, оглашая утром своим криком. И эхом ему стал крик рыцаря, который, забыв о своей наготе, вскочил на ноги в отчаянной попытке остановить улетающую птицу.
- Аньель! – и страх потерять любимую, больше никогда не увидеть ее гнал вперед, подстегивая словно хлыст. – Аньель!