Ответила ей ведьма, но ответ был неясен и размыт, словно капля крови, попавшая в быстрый ручей – растворится и словно не было ее никогда. Аньель лишь взор опустила, понимая, что ее право – спросить, а право Ловисы – промолчать, не раскрывая своих секретов первой встречной.
Девушка накинула на себя платье, не трудясь в петельки маленькие на спине крохотные деревянные пуговки продеть – успеется, и двинулась следом за женщиной, коня продолжая за уздечку держать да постоянно оглядываясь на волка, что шел рядом, громадный, полный силы и олицетворяющий собой истинную мощь. Раймонд, чей нынешний облик причинял Аньель столько боли, был спокоен и сама девушка от этого успокоилась еще немного. Все же никому иному верить она не могла: только любимому. И она верила и жила этой верой.
Тропинка, по которой шли они, была почти невидима. Ни впереди не разглядеть ее было среди деревьев, ни назад обернувшись – не рассмотреть где только что ступали они. При этом, словно подчиняясь воле хозяйке лесной, ветки не трогали Аньель, не хватали кривыми пальцами за волосы и за платье, не тревожили коня и волка, расступались и вновь смыкались за спиной.
Впрочем, Аньель была несправедлива к Ловисе, которая вдруг стала рассказ подробный вести. Подробный-то – подробный, да только без завершения история получилась, ибо путь их оказался не так уж долог и взору открылась пещера с крохотным огоньком-светлячком внутри.
Девушка, чувствуя, как усталость разливается по телу – пусть и придал ей ручей бодрости, но не исцелил целиком и полностью, крепко коня привязала, освободив его при этом от тягот удила и седла – верный товарищ заслужил отдых; а затем, убедившись, что волк вместе с ней идет, иначе и шагу в пещеру дочь герцога не согласилась бы сделать, вошла внутрь, оглядываясь по сторонам и стесняясь своего любопытства неуемного.
- Благодарю тебя за гостеприимство да за доброту, - лишний раз слово доброе сказать язык не отвалится. - Но разговор ты важный вела да не завершила. И о цене беседа шла чуть ранее.. как знать: быть может оплата неподъемной окажется для нас. Впрочем, если речь о золоте, драгоценностях и мехах, то отдать все, что есть у меня, я готова. И любимый мой поступит точно так же, а ведь он – не последний человек в этих местах. А в добавок будет идти сердечная благодарность наша.

Аньель присела было на топчан, на который указала ей Ловиса, но когда волк пристроился около ее ног, спустилась вниз, соскользнула, устраиваясь рядом. Тепло грозного зверя, к которому она прижималась, согревало девушку, не позволяя сырости и холоду тянуть к ней тонкие нити, а его мерное дыхание, звучащее совсем рядом, успокаивало. Так и разговор можно было вести: словно не только за себя дочь герцога говорит, но и за любимого.
Вот только сердце тревожно забилось, едва беседа началась, ощущение недоброго коснулось щеки и пробежало вниз, заставляя леденеть пальцы. Аньель замерла, вдруг понимая к чему разговор идет. Сколько лет отдать нужно будет? Три года? Пять? Десять?
Тридцать!
Тридцать бесконечно долгих лет, которые могут быть полны как горем, так и счастьем. Тридцать лет, когда ты живешь, любишь, даришь любовь и ощущаешь ее.
И это была та плата, о которой не приходилось торговаться.
Девушка опустила взор, глядя в пол и не находя в себе сил сразу ответ дать.
Через тридцать лет ей лишь немного останется, чтобы сравнялось полвека. Через тридцать лет она уже будет старухой, увядшей, ссохшейся, ни на что, кроме ворчания, и не годной. Глаза ее утратят нынешнюю зоркость, слух притупится, а руки начнут дрожать. И она уж не сможет родить для любимого ни дочь, ни сына долгожданного, о котором каждый мужчина мечтает.
А если разделить года с Раймондом поровну, если каждый отдаст лишь пятнадцать лет жизни своей? И все равно: тогда ей будет уж за тридцать - почти старуха. В таком возрасте не своих детей няньчат, а первым внукам радуются.
Отказаться? Развернуться, за кров поблагодарив, и уйти вместе с волком, отправившись блуждать по лесу в поисках помощи иной? Да только кто лучше ведьмы знает как помочь! Кто излечит их от проклятья надежнее, чем та, к которой сама судьба привела менестреля, а затем и Раймонда?
Ни птица - ни женщина. Ни волк - ни мужчина. Они обречены на вечные скитанья и в облике изменчивом никто из них не сможет найти душевный покой. Так пусть хоть Раймонд живет полной жизнью, пусть хранит в сердце своем отголоски памяти о ней, и каждый раз за свою долгую и обязательно счастливую жизнь, когда увидит он закат, то вспоминает о птице Аньель, что взмахнула крыльями и растаяла в небесах.
По щекам дочери герцога не скатилось ни единой слезинки, но душа кричала от боли и невидимые слезы подступали к горлу, щекотали переносицу. Пришлось еще мгновение потратить, дабы справиться с этой преградой неожиданной, но, когда заговорила девушка, то голос ее был тверд и полон решительности.
- Цена твоя высока – скрывать не стану этого. Обещая избавить нас от одного проклятья обрекаешь ты нас на новое: на разлуку вечную, на боль в сердце невыносимую. Но Раймонд и жизнь его, быть может не простая, но и не искалеченная, мне во сто крат дороже, чем собственная молодость и зрелость. Я заплачу тебе, все года отдам целиком и полностью. И в том готова я поклясться богу, иль на крови обещанье дать иль как еще заведено средь вас? – Аньель не пыталась оскорбить Ловису, но готова была совершить все как можно скорее, чтобы жизнь их приняла наконец определенность безысходную. И взгляд девушки был устремлен на ведьму. - Что надо сделать мне?
А пальцы все гладили волка, ласкали его, словно пытаясь отдать тепло молодых рук пока оно было, словно пытаясь насладиться и насытиться этими прикосновениями до тех пор, как пальцы не иссохнут, не покроются морщинами и не превратятся в трясущиеся веточки.
Взгляд скользнул по еде, но о том, чтобы притронуться к пище, Аньель пока и не думала – слишком тяжело было, давило на грудь так, что и дышалось с трудом.

Аньель не успела понять насколько ответ ее, честный и правдивый, пришелся по душе Ловисе, потому что медвежья шкура отодвинулась в сторону, пропуская в пещеру Кошку, что вышагивала горделиво, мерно, и мужчину, в котором не без некоторого труда смутившаяся дочь герцога узнала Биллигана.
И Аньель в этот же миг испытала укол совести: она отчего-то решила, что менестрель уж давно покинул эти края, и, когда ведьма упомянула о нем в разговоре, то не стала уточнять где же нынче верный слуга отца ее. А он, оказывается, все время здесь был и разговору свидетелем оказался.
Удивленный взгляд пробежался по фигуре менестреля, что совсем не был похож на себя. И вот, кажется, что одни черты лица, но посмотри на него нынче и раньше, и скажешь, что это совсем разные люди. Пальцы продолжали гладить волка, перебирая его густую шерсть, а взгляд не отрывался от лица бывшего весельчака, все внимание было обращено на него и на слова его.
О, сколь сладостные речи вел он! Какие слова говорил верные, ласкающие слух и дарующие надежду. И девушка подалась вперед, затем – отвернулась, прикрыла на мгновение глаза, справляясь с желанием подлым, гадким крикнуть сей же миг, что согласна она. И стыд жгучий, что даже мысль такая: прожить счастливую жизнь за счет горя другого, разлился внутри.
- Согласия моего на то не будет, - тихо, но решительно ответила Аньель. – Ах, милый Биллиган, тебя мучает чувство вины, но успокойся и не терзай себя понапрасну: я прощаю тебя, нет твоей вины в случившемся. Рано ли поздно, но темная ненависть все одно нашла бы нас.
Девушка протянула руку, касаясь ладони менестреля. Слабая улыбка тронула ее губы, улыбка одобрения, но не радости.
- Жизнь твоя будет еще полна чудесных творений и люди будут помнить твои рассказы и стихи. Я прошу тебя: сложи песню, расскажи людям нашу историю. Быть может кто-то порадуется, а кто-то - загрустит. Но не позволю я тебе платить за чужие ошибки, не ты должен отдавать цену за то краткое счастье, что довелось нам с Раймондом испытать.
Взгляд дочери герцога обратился на волка, который с воистину человеческим вниманием прислушивался к беседе.
- А Раймонд.. если любит меня, то не бросит он прощальный подарок, не отвернется от него, презрительно отшвырнув. Он поймет и простит меня. Но до последнего мига не должен он ничего знать. Слышишь, Биллиган? Ни слова не говори ему! – в голосе Аньель, которая так и не смогла за столь короткий срок примириться с уготованной ей судьбой, появились твердые нотки, от отца унаследованные. И пусть душа ее кричала, но изменять решение девушка не собиралась, не могла она торговать чужой судьбой и красть чужие годы.
А затем посмотрела дочь герцога вновь на ведьму.
- Прошу тебя, делай как я сказала. И, может так стать, что на рассвете будет уже все решено?

Размышлять Биллигану было некогда, ибо Ловиса ждала ответа. А впрочем, смолчать ему еще мгновение – и подаст голос Аньель. Не даст ему шанса принять на себя злую судьбу. Не позволит заплатить чужой долг. И никто, даже Раймонд, не сможет потом упрекнуть Биллигана в том, что он не приложил всех усилий, чтобы уберечь девушку от того, что она задумала. Разве не довольно он сделал, чтобы утолить ненасытную свою совесть?

И все же голос совести отказывался замолчать. Все время, пока великодушная Аньель пыталась настоять на своей жертве и пока Ловиса размышляла вслух над тем, чью молодость отнять, совесть не уставала шептать о том, что если только менестрель позволит случиться неповторимому, то не будет ему вовек покоя. Поэтому стоило ведьме договорить, как Биллиган вскочил на ноги.

- Простите, госпожа, - обратился он сперва к Аньель, - Но сами видите, мало предложить свою жизнь – нужно чтобы ее приняли в уплату. А раз сама Ловиса, отбросив мои неблагодарные слова, не прочь принять мою жизнь, то значит такова воля Судьбы. Что мы против этой воли?

И, не давая девушке прервать его или помешать ему, менестрель снова повернулся к ведьме.

- Я даю слово, Ловиса! Я, шут и менестрель, болтун-Биллиган, даю слово перед тобой и перед самим Черным Лесом в том, что с этой самой минуты ровно тридцать лет моей жизни принадлежат тебе. И твоя полная воля отныне в том, когда и как отнять их у меня. Но в ответ я прошу тебя помочь этим людям, рыцарю Раймонду и его даме Аньель, вернуть им прежний образ человеческий и разрушить злое проклятье, лежащее на них. Прошу защитить их от скверны и помочь обрести счастье, которого они достойны.

- Она ушла, - с удивлением сказала Ловиса Биллигану, когда шаги Аньель, теряющиеся в шорохе травы и шелесте листьев, затихли. - Она думает, что ее решение может отменить твою клятву. Но еще никому не удалось сделать сказанное несказанным, а любое слово наделено магией больше, чем жест.
Ведьма пожала плечами и кивнула Кошке, как будто приглашая ее разделить удивление и непонимание. Она могла бы крикнуть Аньель, чтобы вернуть ее, объяснить, но не стала этого делать. Повернувшемуся спиной надо дать уйти.

- Биллиган, теперь тебе решать, что ты будешь делать. Я помогать уже не буду, но ты знаешь заклинание и что нужно, чтобы снять его. Помни только, что когда колдовство спадет, по истечение трех дней и твое обещание вступит в силу. И лучше тебе будет успеть в этот срок вернуться сюда.