Обед в семейном кругу привел Ханну в состояние благодушия. Невестка в столовой не показалась, и место хозяйки, во главе стола, напротив Джонатана Кавендиша, осталось за ней. Сын был дома, только что приехавший, такой же молодой, красивый и почтительный. Ханна любила его, вместив в свое обожание силу всех положительных чувств, которая у другой женщины распределилась бы на мужа, десяток отпрысков и их супругов, все многочисленное их потомство и еще нескольких подруг, живущих по соседству. Сил бы у нее хватило, а вот объектов для любви, в силу жизненных обстоятельств и характера, было мало. Ханна любила и дочь, но та была сначала лишь девушкой, которую надо было повыгоднее сбыть, а теперь вдовой, в которой главное было - никакой предосудительности. Сын же был настоящей любовью и мечтой, по которой миссис Кавендиш в основном скучала - с самых его двенадцати лет, когда был он отправлен в частную школу. К нему материнское сердце притягивали не нити, а настоящие канаты привязанности, которые злые люди могли бы принять и за путы, конечно, ничего не смыслившие в материнской любви.

- Я подожду тебя в кабинете, - полувопросительно - полуутвердительно возвестила Ханна, поднимаясь из-за обеденного стола и направилась из столовой, тяжело опираясь на трость. - Нам есть что обсудить...

Да, она может появиться в святая святых - кабинете - по своему желанию, и никто не может усомниться в ее праве на это. Ханна чувствовала себя уверенно. Видения не показывались. В кабинете она раскрыла хозяйственные книги, больше для видимости - Джонатан, конечно, не будет ничего проверять, он ей полностью доверяет. Ей нужно было поговорить о другом... о его планах. Сколько он намеревается оставаться в Блэкберне и что думает делать потом. И еще она подумывала уговорить его дать возможность Маргарет пожить в Лондоне. Нечего ей жить в глуши, где нет никаких надежд на новое замужество, а лишь одно время для разных неприличных глупостей, а у нее, Ханны Кавендиш, нет никаких возможностей следить за дочерью. Не может же она покинуть Блэкберн! Во всем плане оставалось пока лишь одно белое пятно - Кэтрин.

- Как ты нашел леди Кэтрин Кавендиш? - нарочито безразличным тоном спросила Ханна, как только мистер Кавендиш переступил порог комнаты.

- Да... леди Кэтрин Кавендиш любит гулять, - нарочито спокойно сказала Ханна, но ухо собеседника должно было уловить и ее неодобрение и ее осуждение. - Но она неважно себя чувствует. Это скоро пройдет. Поместье в отличном состоянии, - переход от одной темы к другой был быстрым, без пауз и вступлений, как между двумя делами, стоящими на одной ступени хозяйственной иерархии. - Я, конечно, уже не та, что была еще лет пять назад, но ничего.

Ханна подошла к сыну и, понудив наклониться к ней, обняла за шею и крепко поцеловала несколько раз - в виски, лоб, волосы. Короткая ласка, которую она редко себе позволяла. В такие моменты этот на голову ее выше молодой человек казался ей мальчишкой. И в глазах его мелькало на мгновение выражение, растерянное и ищущее, которое оставалось неизменным уже столько лет, с того самого момента, как она впервые взяла его на руки, и от которого в области сердца разливалось особенное тепло.

- Кэтрин, конечно, надо остаться здесь. Сейчас ей нельзя переезжать, да и потом жизнь в поместье будет лучше и для нее и для того, кто родится. Джонатан, ты же не уедешь до того момента?

- Ты скучал, - Ханна нежно потрепала сына по щеке, - скучал... А я тут все только по хозяйству и по хозяйству. Большое оно, внимания требует. Сил и здоровья пока хватает. А так... тихо здесь и ничего не происходит.

На лицо Ханны набежала едва заметная тень. Чувствовала она себя и впрямь крепко, если не считать больного колена, что навеки приставило ее к палке. Но это все были сущие мелочи: ходила она немногим медленнее, чем раньше. На мигрени - любимая болезнь женщин - жаловаться не приходилось. Мучило ее только одно - являющиеся постоянно, особенно в минуты крайнего раздражения, пикси и брауни. Это надо же! К ней вдруг да нечисть! Ханна нервничала и пугалась, но - свидетельство железного характера - держала свою тайну при себе, не позволяя откровенничать ни с кем, даже в самые для этого подходящие минуты.

- Теперь никто уже не скажет, есть время или нет. Остался бы ты, пока не пришло, - про невестку и ее беременность Ханна предпочитала говорить отстраненно, даже абстрактно. - Только ведь приехал и опять куда-то. Боится она, наверное. Лучше бы тебе здесь быть.

Будь Ханна Кавендиш матерью Кэтрин, она не преминула бы заметить, что для молодой леди Кавендиш местная тишина вовсе не так подходит, как ее супругу может показаться. Что воздух Лондона, наполненный новостями и событиями, для молодой женщины куда приятнее, чем излишняя воздушность райских кущ Блэкберна. Что она, леди Ханна Кавендиш, это знает на себе, в конце концов. Но она была свекровью, и подобное сравнение не пришло ей в голову. Это ее супруг болтался далеко от нее в силу порочности своего характера. Ее же сын - образец добропорядочности, так что леди Кэтрин виновата, что ему не сидится подле. Что он рвется прочь от нелюбимой жены и - так уж выходит - от матери.

- Я все понимаю, не слепая, - резко, как всегда, когда заходила речь о невестке, заметила Ханна. - В ней нет ничего, чтобы забыть об арендаторах, делах и столичной шумихе. И даже комплименты достаются мне, - здесь она не удержалась от самодовольной улыбки. - Ну что же... по крайней мере, об арендаторах не забудешь. Поезжай. Твой приятель, мистер Тачит, будет тебя сопровождать?