Плохое настроение ее величества не так уж сильно досаждало Жестеру. Правда, излишняя жажда веселостей королевы и заставила его пропустить обед, на который знакомая «повелительница сковородок и гроза цыплят» обещала Жестеру рагу из бараньих отбивных на ребрышках. Но рёбрышки, после бурного выпрашивания прощения за свое опоздание, с лихвой были компенсированы тушеной печенью, готовящей на ужин, что вполне удовлетворило шута.
Гораздо больше Жестеру досаждала неразгаданная тайна о госте-циркаче в особняке герцога.
«Как две капли воды» - крутилась в голове одна и та же фраза, объяснения которой найти пока не удавалось.
И именно ее, как заговоренный, повторял шут, пока шумной кавалькадой они двигались от королевского замка к имению герцога.
Причиной то ли столь запоздалой, то ли, напротив, слишком ранней поездки, по слухам, было несчастье, случившееся с его величеством. Все те же слухи, в лице вездесущих, но далеко не всезнающих придворных дам характеризовали состояние короля от легкого ушиба до пребывания на смертном одре, из чего шут сделал вывод, что подробности неизвестны, а значит, волноваться или радоваться пока рано в любом случае.

Со стороны кареты, перевозившей болонок послышался истошный собачий лай, затем визг. Выпущенные на свободу собачонки королевы вызвали неприязнь у местных псов, и кто-то из них уже успел вцепиться в один белый загривок, трепля болонку, как крысу.
Свистнул хлыст и пес-трудяга с истошным визгом понесся в одну сторону, а болонка в другую.

После очень позднего ужина, сдобренного вином, Гастон не лег в постель. Не потому, что не смог бы уснуть от - упаси боже - угрызений совести, а потому что счел, что это будет выглядеть неприлично. Дяде несчастного монарха надлежало провести бессонную ночь, и не в кровати. Правда, желание и усталость взяли свое, и Гастон заснул, прямо за своим столом, опустив голову на руки.
Разбудили его громким стуком в дверь и сообщением, что прибыли ее величество.
Гастон, не ожидавший от королевы такой прыти, спросил, сколько времени, и удивился, но не сильно. В конце концов, по его уверенности, королева спасала то, что он так жаждал получить, то есть корону. И если уж он решился на тягчайшее преступление, то почему бы Изабелле не встать раньше обычного?
Он не спешил выйти, спросил о состоянии "его величества", с видимой скорбью и невидимым удовлетворением кивнул, отдал несколько указаний Бланшару и приказал подать умываться.
К Изабелле Гастон относился весьма прохладно. Если племянник виделся ему не столько королем, сколько маленьким мальчиком, играющим в монарха, то его супруга была девочкой, играющей в королеву. Это было бы умилительно, если бы не одно но - Анри действительно был королем, а Изабелла - королевой, что и раздражало Гастона.
Умываясь, он подумал, что трагедия, конечно, заставит ее величество повзрослеть, и быть вдовствующей королевой у нее получится гораздо убедительнее. На этой мысли он усмехнулся и заметное повеселел.
Впрочем, вниз Гастон спустился с приличествующим случаем скорбным выражением лица.
Вид болонок вызвал в нем определенную оторопь и заставил сожалеть, что приезд монаршей особы не охота, и несчастных случаев, вследствие не к месту выстрелившего оружия, на ней не происходит.
Стоило признать, что от роли несчастной королевы Изабелла была еще далеко.
- Как скажете, Ваше величество.
Гастон поклонился и, кивнув Бланшару, медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, повел Изабеллу на второй этаж.
- Прошу прощения, ваше величество, но я должен предупредить, что он находится в очень тяжелом состоянии. Не знаю, стоит ли вам сейчас, прямо с дороги подвергать себя такому испытанию?

Смелость, с которой ее величество настояли на необходимости увидеть его величество, могла внушать уважение и даже восхищение, но Гастону она сейчас была всего лишь удобна. Он проводил королеву к спальнее ее супруга, занятую теперь другим мужчиной, о чем, впрочем, было мало кому известно. Изабелла, после бессонной ночи, встревоженная и на взводе, растерянная - чего еще можно бы было желать? В таком состоянии человек не способен видеть ничего, что выходит за пределы обыденного, да и то может упустить что-нибудь важное. К тому же королева, конечно, тут же упадет в обморок или почувствует себя совсем дурно, и пожелает покинуть комнату больного "короля" как можно скорее. И дальше ограничится тем, что будет регулярно, через приближенных, справляться о здоровье своего супруга. Вид бесчувственного тела мало имел общего с пребывающим в добром здравии, красиво одетом и надушенным мужчиной, даже если забыть о том, что это еще теперь и другой мужчина. В общем, неизвестно, чего там Изабелла ждет, но точно не того, что ждет ее.
И вот теперь Гастон был неприятно удивлен следующим смелым поступком Изабеллы, возвестившей, что она желает остаться наедине с супругом. Герцог почувствовал довольно сильное неудовольствие и едва сдержал порыв увести ее величество силой, объявив это заботой о ее здоровье, если не телесном, то уж точно душевном. Помешала ему опять же излишняя осторожность, которая преследовала его нечистую совесть.
Он сказал себе, что так даже лучше. Пусть Изабелла убедится, ведь для того и впрямь не придумать лучше момента, но не мог не ощущать определенного беспокойства.
- Конечно, ваше величество, - вновь поспешил Гастон согласиться с королевой.
Он кивнул доктору Эврару, который, несмотря на слова королевы, ждал его знака, чтобы, в свою очередь, кивнуть своему немому помощнику.
- Эврар, эту милую собачку, - Гастон презрительно скривил губы, - подберите с собой. Нечего ей делать у постели больного.

Шарль пребывал в нирване. Покачиваясь на волнах блаженства, он медленно плыл в неведомые дали и, наверняка приплыл бы, если бы не угнездившийся на краю сознания маленький червяк, то и дело зудевший, что циркач должен непременно что-то вспомнить, что то опасное и даже страшное, что вспоминать не хотелось.
Червяк нарушал блаженное небытие.
Циркач попытался его задавить, но червяк не унимался, а, наоборот, стал расти и, превратившись зубастое чудовище, заливающееся громким лаем, вцепился в его руку. Шарль хотел вырваться, но тело не слушалось, зато зубы сменились вдруг нежными пальчиками, а злобный лай - плачущим женским голосом.
Шарль не любил, когда женщины плачут, особенно так – с надрывом и попытался открыть глаза. Глаза открываться не захотели, что напомнило ему о недавно полученной зуботычине. Правда, вспомнить, за что его ударили, упорно не удавалось.
Женщина продолжала горестно шептать, и циркачу, наконец, удалось разлепить веки… Склонившийся над ним неясный силуэт постепенно превратился в роскошно одетую красавицу, и
Шарль, смутно припомнил байки лекаря про подобравшую его даму.
- Похоже, что старый хрыч, не соврал, ты, действительно, настоящая красотка…-
едва ворочая высохшим языком, прошептал он, не уверенный до конца, что это не сон.

Дама взвизгнула и отшатнулась. Циркач замер, не понимая, что вызвало такой испуг. Мысли в одурманенной опием голове ворочались медленно, но ужас красавицы, только что нежно сжимавшей его руку, заставил вспомнить то, о чем до этого напрасно зудел инстинкт самосохранения - это место опасно, из него надо срочно бежать. Почему опасно, Шарль не помнил.
Чувство опасности не было связано с дамой, ведь лекарь рассказывал, что это она подобрала Шарля, когда он…
А что он? Ну да, он ужинал с каким-то типом, важной шишкой, между прочим… этот тип напоил его, а потом ударил, кажется, по лицу, или нет?
А дама подобрала Шарля, потому что он на кого-то похож…
На кого-то похож… И это было самым главным, из-за чего надо было сбежать.
Мысли стали двигаться быстрее, но тело, покрывшееся липким потом, не слушалось.
- Он… похоже, он меня не узнал! Позовите моего личного врача! Немедленно! – раздался взволнованный голос красавицы.
Так может дама и поможет ему? Надо ей рассказать…
- В-ва-аше величество? Как вы себя чувствуете?
Циркач узнал голос Эврара.
Ваше величество…ваше величество?
А дама называла его Анри.
Сердце внезапно забухало.
Страх обострил восприятие и циркач вспомнил.
Так значит дама – это королева Изабелла?
И она принимает его за короля.
Боже, что будет, если королева узнает, что целовала руку нищего циркача?
Тогда Шарлю точно отрубят голову или удавят шелковым шнурком – он где-то слышал, что при дворе так принято…
Нет, рассказывать ничего нельзя. Придется притворяться королем…
От этой мысли Шарля внезапно разобрал смех. Он хихикнул и попытался облизнуть губы. Язык был сухой и жесткий.
- Пить… подайте воды… - он хотел добавить, - своему королю… - но, заметив пристальный взгляд лекаря, икнул и вновь прошептал заплетающимся языком, - во-о-ды…

«Лисенок» распахнул дверь комнаты секретаря его высочества, забыв постучать.
Симон оглянулся и нахмурился – едва заметная морщинка на переносице знаменовала скорую бурю.
- Ва-а… ваша милость, - положение Бланшара в окружении герцога уже «подняло» его до «милости»… ступенек наверх оставалось все меньше, - он очнулся! Король очнулся, у него королева и…
Бланшар побледнел.
Однако, судя по всему… ничего непоправимого еще не произошло. Пока не произошло. Хватит ли у Эврара решимости отравить циркача на глазах королевы?

- Королева и?..
- … и мэтр Эврар. Ее величество требует разыскать своего личного медика. Однако я поспешил к вам, чтобы…
- Ты все правильно сделал, иди… и исполняй приказ королевы. По дороге можешь завернуть на кухню и выпить стакан вина за скорейшее выздоровление его величества.
«Лисенок» дробно рассмеялся, показывая мелкие гнилые зубы.

Самому Бланшару показываться в спальне циркача было не просто нежелательно – опасно. Поэтому Симон немедленно донес его высочеству о непредвиденных обстоятельствах… которые, как он надеялся, «никоим образом не смешают наши планы».
Однако если королева не желает отходить от постели мужа… поднести ему смертельную дозу опия будет не просто затруднительно, а очень сложно.
И тут Бланшар вспомнил о Мари.

Сидя в маленькой гардеробной, куда ее определили по приказанию королевы, Мари который раз за последние дни размышляла о превратностях судьбы.
Накануне, успокоенная обещанием королевы, она заснула так крепко, что ее едва растолкали, приказав немедленно собираться. Всю дорогу она продремала на сундуках, так толком и не разобравшись с том, что произошло.
Приезд в герцогское поместье разбудил ее, а появление Бланшара окончательно стряхнуло остатки сна. Ни болтовня слуг, ни звонкий лай королевских болонок, не подействовали на нее так пробуждающе, как брошенный в ее сторону короткий взгляд герцогского секретаря. Страх снова липкими лапками сжал сердце, и камеристка тут же поспешила ретироваться в отведенную королеве гардеробную.
В гардеробной было тихо. Разбирая королевские платья, Мари немного успокоила и принялась за скорбные размышления.
Теперь камеристка еще больше жалела королеву.
Бедная ее величество - сначала переживания по поводу отъезда короля и мадемуазель де Лапланш, а теперь и вовсе ужасное событие.
Как его величество, по слухам, такой прекрасный наездник мог упасть с лошади? Наверняка это перст судьбы. Не надо было ему уезжать с мадемуазель де Лапланш, да еще в поместье герцога. Дурное место. Может быть, это наказание за измену? Но, ведь и другие короли имеют любовниц, даже у герцога, говорят, есть фаворитка, и ничего.
А теперь бедный король Анри лежит неподвижный и умирающий, а королева над ним рыдает. Мари так ясно представила эту картину, что сама прослезилась. Слеза, скатившись по щеке девушки, упала за корсаж…
А вдруг король Анри и вправду умрет, что же будет тогда с королевой? Что будет тогда с самой Мари?
Мари шмыгнула носом и вытащила из кружев подвешенный на шнурке перстень. Как все-таки извилисты пути судьбы. Подарок Его величества Ее величеству на груди у обычной камеристки. Утешало лишь то, что если она потеряет место, перстень можно будет продать, и денег наверняка хватит на небольшое приданое…
Вот только муж у нее уже никогда не будет дворянином.

Гастон был мстительным, и мысленно уже понизил будущее содержание будущей вдовствующей королевы на треть от разумного.
- За Керуаком, как мне сказали, уже послали, - холодно ответил он королеве. - Непонятно, почему же он медлит. Надеюсь, ваш доктор, - он подчеркнул это ваш, чтобы было понятно, что к когорте его слуг этот нерадивый врач не имеет никакого отношения, - скоро появится и объяснит свое промедление. И вам и его величеству.
Он с возрастающей тревогой наблюдал за действиями вздумавшего оклематься циркача. Хотя, как говорится, во всем плохом есть что-то хорошее. Вот и сейчас, с чего-то затребовав Керуака, как будто всю жизнь с ним был знаком, тот косвенно подтвердил, что он действительно король.
- Что касается советов, дорогая племянница, - продолжил Гастон, - то вы вправе отказываться от любых. Надеюсь, ваши разумность и чувство меры не позволят вам отказаться от советов в тех делах, в которых ваши знания не сильны. В противном случае проба пера в новом деле окажется не только смелой, но и опасной. А я искренне надеюсь, что вы больше заинтересованы в благоприятном результате, чем в своем в нем участии. К тому же, - Гастон наклонился к уху королевы, чтобы его услышала только она, - ваша неожиданная забота при полном безразличии раньше, да еще после истории с мадемуазель де Лапшанш может выглядеть очень подозрительной. Особенно желание собственноручно напоить короля. Меня все это сильно настораживает. А я не самый подозрительный при дворе человек, мадам.

Пульсируя острыми молоточками в такт быстро бьющемуся сердцу, в голове нарастала боль. Глаза не желали открываться. Шарль тихонько застонал. Рядом раздались торопливые шаги, и над циркачом склонилось длинноносое лицо запыхавшегося человека. Взлохмаченные волосы торчали во все стороны, лекарская шапочка съехала на затылок.
Человек деловито схватил Шарля за руку, подергал за веко.
– Как вы себя чувствуете, ваше величество?
- Плохо…- хотел ответить циркач, но не успел. К кровати подскочил Эврар, и врачи загалдели, как сороки на заборе, мешая расслышать, о чем перешептываются королева и герцог.
А перешептывались они зло. Герцог, похоже, что-то требовал, а королева решительно отказала, и слава богу. У Шарля появилась надежда, что королевский лекарь не даст его отравить. Надежда слабая, почти эфемерная, но она придала ему силы.
- Дорогая, - он попытался приподняться. Циркач понятия не имел, как разговаривают короли, а потому решил обращаться так, как наверняка понравится любой женщине, - дорогая, пусть меня полечит ваш лекарь, а не этот отравитель, - Шарль попытался кивнуть в сторону Эврара, - он поит меня какой-то дрянью…- сознание уплыло, и циркач на мгновение потерял сознание.
- какой-то дрянью, - продолжил он, уже не соображая, что говорит, - от которой мне блевать хочется и живот пучит...
В голове взорвался ослепительный шар, и Шарль со стоном откинулся на подушки, окончательно теряя сознание.