Мари уже давно разложила все туалеты, что в маленькой гардеробной было не так-то просто сделать, и вышла в коридор, пытаясь понять что происходит. Мимо бегали горничные, туда-сюда сновали слуги. Иногда проходили придворные. Из обрывков разговоров Мари поняла, что дела оказались намного хуже, чем предполагалось. Король был в очень тяжелом состоянии. Некоторые шептались, что почти при смерти.
И Мари совсем загрустила.
Если король Анри, не приведи, господь, скончается, то дела королевы будут совсем плохи. У королевской четы нет наследника, и ее величеству, в отличие от старой королевы-матери, не светит даже регентство. Герцог Гастон наверняка захочет стать королем и уж точно отправит королеву куда-нибудь подальше. На этом фоне судьба самой Мари становилась проблематичной. Хорошо если королева возьмет ее с собой, это гарантировало бы содержание. Но, жить в какой-то провинции в тоске и скуке, Мари вовсе не улыбалось. А если королева ее не возьмет?
Мари вспомнила о Бланшаре, свои мысли по этому поводу и грустно улыбнулась. « Глупая дурочка, с чего ты решила, что можешь на что-то рассчитывать? Это страшный человек. Он тебя использует и выбросит. Да, скорее всего, ты ему вовсе будешь не нужна. Следить-то будет больше не за кем. Дай бог, если тебя вообще не выгонят из дворца. Будешь выносить ночные горшки за мадам де Сюлли».
В представлении камеристки герцогиня де Сюлли была существом абсолютно непотопляемым.
Вся во власти тоскливых мыслей, Мари, даже не сразу поняла, что ее зовут. Сообразив, что королева желает ее видеть, камеристка, подхватив юбки, со всех ног помчалась к часовне, где, как ей сказали, молилась королева. Пару раз Мари, чтобы не запутаться в коридорах, пришлось спросить у слуг дорогу, но, в конце концов, она добралась до украшенной позолотой резной двери и, немного успокоив дыхание негромко поскреблась. Ответа не последовало. Камеристка осторожно приоткрыла двери и замерла, пораженная богатством отделки часовни, такой роскоши и картин она никогда не видела. Перед алтарем, преклонив колена, стояла ее величество и молилась. Мари сделала несколько шагов. Шорох платья привлек внимание королевы, и она обернулась. Сердце Мари испуганно екнуло. Изабелла плакала.
- Ваше величество, - камеристка постаралась поклониться как можно ниже, - вы меня звали?

« Его величество очень плох…»
От этих слов у Мари стремительно упало сердце… Куда-то вниз, от чего в желудке сразу стало тоскливо, и к горлу едва не подступила тошнота. Самые ужасные из ее предположений сбывались. Королю все хуже, королева плачет, а герцог уже почти чувствует себя королем.
Но, то, что Изабелла считает ее преданным человеком, было хорошо, значит, судьба Мари не так безнадежна, и если она будет полезна королеве, то кто знает... Может быть, все сложится к лучшему. В практичной головке воспрянувшей духом камеристки, как всегда, закрутились разные варианты.
- Конечно, ваше величество, - Мари присела в коротком книксене, - конечно смогу. И, ваше величество, - Мари снова присела, - мне кажется, не надо преждевременно так расстраиваться. Я помню, в детстве, один из работников батюшки зачем-то сиганул с крыши овина. Тоже ударился головой… о камень. Все думали, что не выживет. Два дня пролежал в беспамятстве, а потом очнулся, начал кукарекать и все время рвался взлететь на забор. Лекарь пытался его отпаивать каким-то снадобьем, но без толку. Тогда наш священник отец Бернар прочел над ним молитву, и тот успокоился, а через неделю уже мешки таскал. Может быть, и к его величеству позвать святого отца, говорят, есть молитвы, которые от любых болезней помогают.
Мари предусмотрительно умолчала, что Жако так и остался на всю жизнь дурачком. Но, разве это имело значение, ведь главное, чтобы король был жив, а уж Изабелла разберется, как с ним быть.
- К тому же, его величество прекрасный наездник, он не мог упасть так сильно… «Если только ему не помогли, - внезапно мелькнула мысль». Скоро ему наверняка станет лучше, лишь бы его лекари не залечили… от рвения, - вспомнив аптекаря с улицы Вожирар, мстительно закончила она.
А вспомнить его было не мудрено. Королева сказала: «Мне кажется, что-то здесь не так…»
«Мне тоже, - чуть было не ответила камеристка, - мне тоже так кажется». События последних дней вновь пронеслись у нее в голове. Все это точно было неспроста: и появление мадемуазель де Лапланш, с которой так быстро уехал король, и запугивания Бланшара, и этот жуткий поход на улицу Вожирар. Откровенный бандит, которому она отнесла лекарство, испугал камеристку куда меньше, чем похожий на отравителя аптекарь. Мари вспомнила про шута и его желание навестить аптекаря. Интересно, узнал ли он что-нибудь полезное. На какое-то мгновение она подумала – не стоит ли рассказать королеве подробнее про поручение Бланшара, но, испуганно оглянувшись, передумала. Уж если во дворце Бланшар ухитрился появиться как чертик из коробки, то здесь, в поместье герцога у каждой стены могут быть уши.
- Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество, - еще раз повторила она, не сводя глаз в решетки исповедальни. Ей почему-то казалось, что там кто-то прячется.

- Вы говорили, мадам, что ее величество направилась в часовню, - негромко проговорил Бланшар, оглядываясь.
- Все верно, но минуло уже три четверти часа, а королева изволила приказать маркизе де Сюлли направить к ней ее камеристку… Она могла покинуть часовню и вернуться в свои комнаты. Я не была там, чтобы не попасть под град упреков ее величества за вынужденное отсутствие… Мне приходится тщательно скрываться, чтобы наша связь, - голос графини дрогнул от едва сдерживаемого презрения, - не стала очевидной для окружающих.
- Для женщины в вашем положении вы слишком большое значение придаете респектабельности отношений, - голос секретаря заметно похолодел, - мне не стоит напоминать вам, графиня, что залоговые письма на общую сумму в сто пятьдесят тысяч ливров все еще находятся у меня. А вы имеете собственный выезд и возможность шить новые платья и покупать драгоценности лишь потому, что я оплачиваю ваши милые дамские прихоти. И делаю это, как вы понимаете, не за красивые глаза.
- Но вы же согласны с тем, что нашу хм… дружбу не стоит афишировать, - плаксиво протянула графиня, поняв, что несколько перегнула палку. Бланшар вызывал у нее страх и омерзение одновременно. Выскочка, плебей, смеет угрожать ей, представительнице знатной фамилии, ведущей свою историю от Рожера де Бомона!
- Согласен, иначе королева перестанет вам доверять, - примирительно буркнул Симон.
- Порой мне кажется, что она что-то подозревает. Она реже требует меня к себе, а в последние дни несколько раз уединялась с этой… маленькой камеристкой.

Бланшар тонко улыбнулся. Малышка Мари старательно исполняет то, что ей приказали.
Надо поощрить девочку. Кроме того… час триумфа его высочества все ближе, и Симона охватывало лихорадочное беспокойство. Нужно позволить себе расслабиться, забыть о заботах хотя бы на час. Прелести Мари Бовуар более чем подходящий повод отвлечься.
Сегодня же ночью, если план, придуманный его высочеством, не даст осечки…
- Но я позвал вас сюда за другим, графиня. Его высочество крайне обеспокоен нервозностью ее величества, и страшится необдуманности ее поступков. Король в тяжелом состоянии, и сейчас ему как никогда необходим полный покой, королева же стремится окружить его заботами, подчас бестолковыми и даже вредными, и выражала желание перевезти его в Монфлери, что решительно невозможно. Монарший организм не перенесет тряски.
Мадам де Бомон понимающе округлила глаза.
- Ее величество никогда не отличала сдержанность и взвешенность суждений, присущая особам королевской крови, - согласилась она, - чем я могу помочь?
- Ее величество желает присутствовать у постели короля, ежедневно и ежечасно. Этим она лишь помешает процессу лечения. Вот сонная настойка, - в руке Бланшара появился пузырек темного стекла, - я взял ее немного по совету медика герцога, - добавляйте не более сорока капель в питье королевы за ужином… И ее величество будет спокойно спать, не мешая докторам следовать своему предназначению.

Мадам де Бомон кивнула. Пузырек исчез в висящем на поясе бархатном кошельке.