- Плохо, говоришь? – прищурил круглый глаз Крюшо, рассматривая витиеватые буквы латинской прописи, - экстрактус папавер сомнифери сикк… Э-ээ… да совсем плох больной, видать!

Почерк аптекарю показался знакомым. Вот это самое «Э» с завитушкой.
Значит, сонная настойка понадобилась эскулапу самого его высочества герцога Гастона.
Да не обычная, а такая, четверть унции которой здорового детину в два метра ростом заставит заснуть сном вечным! Впрочем, меньше знаешь – крепче спишь. Золотые слова. Крюшо пожевал губами, взял мешочек с деньгами, вытащил одну из монет длинными узловатыми пальцами, на когти похожими. Попробовал на зуб, ощерился:
- Погоди немного, красавица.
Призванный аптекарем помощник – мальчонка хилый, но верткий, как белка, на стремянку влез, с верхней полки снял бутыль темного стекла, с которой мэтр удалился в заднюю комнату, а вернулся обратно с бутылкой поменьше. С пробкой, свежим сургучом запечатанной.
- Держи, да аккуратней с ней. И хозяину скажи, чтобы взбалтывал почаще, да держал в темноте.

Сквозь зеленоватое стекло было видно, как мальчишка - помощник аптекаря достает с верхней полки большую бутыль, как сам аптекарь удаляется в свою мастерскую, чтобы перелить ее содержимое в другую емкость, и как потом возвращается, протягивая лекарство малиновке.
Птичка полетела к выходу, и шут продолжил свое отступление, спеша укрыться в ближайшем проулке, что тонким коридором меж каменными стенами домов вел подворотню, пропахшую дешевым вином, мочой и котами.
Хлопнула дверь аптеки, местоположение которой следовало запомнить, чтобы завтра или на днях наведаться сюда. Послышались быстрые легкие шаги женских ножек. Малиновка спешила улететь с улицы, и Жестер шагнул вперед, покидая свое укрытие, чтобы проследить ее полет и дальше.
И в этот самый момент на плечо ему откуда-то сверху, быть может, из открытого окна второго этажа, хлынул поток жидкости, чья зловонность выдавала ее отнюдь не небесное происхождение.
- Святая пятница и угодники в придачу! – выдохнул королевский шут, спеша убраться из-под столь отвратного дождя, к которому добавилась грубая брань, требующая от шута не ходить под окнами.
За мгновения, которые заняло подобное купание, малиновка, порхавшая ножками с такой силой, будто за ней гналась стая коршунов, успела улететь достаточно далеко. И, чтобы не потерять ее из виду, Жестеру пришлось поторопиться.
Судя по направлению, птичка летела не во дворец, а прочь от него, ближе к… «пожарищу». Туда, куда не так давно летала и галка. И подогреваемый любопытством, смешанным с пониманием, что за всеми этими полетами кроется какая-то нехорошая тайна, шут тоже летел вперед, придерживаясь, несмотря на плачевный опыт, стен домов и держась поближе к проулкам, чтобы иметь возможность укрыться в них при первой же возможности, если понадобится.

Осенние сумерки накрывали город, гася последние лучи дневного света. И на темных улицах, освещенных лишь редкими в этом районе фонарями да окнами таверн, разглядеть что-то дальше собственного носа становилось труднее с каждым мгновением.
И в какой-то момент желание держаться от малиновки подальше, чтобы не попасться ей на глаза, сыграло с шутом злую шутку. Вывернув из-за очередного угла Жестер понял, что птичка улетела, не оставив после себя ни перышка, ни хлебной крошки, которые могли бы служить путеводной нитью. Улица была пуста. Лишь черные окна домов, в которых еще не было видно не искорки, насмешливо смотрели на неудачного преследователя.
- Страстная пятница, - выругался шут, беспомощно кружа на одном месте, словно Тесей, заблудивший в минойском лабиринте, неизвестно из каких легенд возникшем на городских улицах.
В темноте послышалось движение, в свете дальнего фонаря мелькнула чья-то тень, слишком невысокая, чтобы принадлежать человеку.
Собака? Для волков еще было слишком рано. Белые мухи еще не закружились над землей, неся с собой холод и голод, а значит, и волкам не время было сбиваться в стаи и свирепствовать на городских улицах. Самое страшное, на что они сейчас были способны – это раскапывать свежие могилы на окраинных погостах, вызывая по утрам сверхъестественный ужас у случайных свидетелей оскверненных захоронений, и сея легенды про живых покойников, поднимающихся в погоне за живой кровью.
И все же, несмотря на голос разума, твердивший, что тень вряд ли несет в себе угрозу, по спине у Жестера невольно скользнул неприятный холодок, заставивший шута невольно положить руку на рукоять своей, смешной деревянной шпаги.
Раздался еле слышный скрип несмазанной деревяшки. И перед шутом возник безногий калека, тянущий руку в жажде подаяния.
Пугающий холод схлынул так же внезапно, как и возник.
- Девица, красивая, молодая и небедная, одна, без сопровождающего? – коротко спросил Жестер, вытаскивая из кармана мелкую серебряную монетку.
Калека что-то замычал беззубым ртом и ткнул рукой в темноту правого проулка, указывая путь.
- Спасибо тебе, моя беззубая Ариадна, - прошептал шут.
Серебряная монетка скользнула в руку калеке, а сам Жестер уже двигался вперед, спеша наверстать упущенные мгновения. И судьба была благосклонна к его желаниям.
Впереди послышались сдавленные всхлипы, а в свете зажегшегося окна одного из домов, чье сияние разогнало мистический мрак проулка, мелькнул знакомый силуэт, невольно притягивающий взоры. Малиновка застряла в силках собственного страха.
И в душе шевельнулся порыв, который возникает у многих мужчин при виде плачущих, напуганных женщин, но шут сдержал его во имя собственного любопытства и дворцовых дел. Неправильно было бы собственными чувствами и появлением испортить малиновке ее полет, и оставить цель его неизвестной.
- Ну же, лети, - прошептал Жестер. – Помоги и мне, и себе. Ты не одна, моя птичка… Не бойся, лети.
На улице одно за одним зажигались окна, разгоняя темень и, если не уменьшая опасность ночных улиц, то хотя бы делая ее явной, а потому не столько пугающей.

Несмотря на страх, малиновка все же нашла в себе силы продолжить свой полет, который в скором времени оборвался у одного из домов на улице Мечников.
Притаившись в темноте очередного угла, Жестер внимательно рассматривал здание, спеша запомнить его приметы, которые позволили бы потом, при дневном свете опознать дом из многих других. Цвет крыши в темноте казался коричневым, хотя солнце могло и изменить его на красный или рыжий. Не самый надежный ориентир. Вывеска с петушиным гребнем была не в пример надежнее.
Послышался еле различимый стук, а затем и тихий голос Мари, разобрать который с отделявшего ее от шута расстояния было достаточно сложно. Ради того, чтобы слышать – нужно было пожертвовать безопасностью.
И Жестер выскользнул из своего убежища, под прикрытием темноты каменной стены, приближаясь к дому. Но стоило ему сделать несколько шагов, как около одного из сапог почувствовалось мягкое движение, и громкий недовольный вопль двух потревоженных котов заполнил улицу, заставляя шута прижаться к стене дома. Животные брызнули в разные стороны, недовольно урча и проклиная любителей бродить по улицам в ночное время.

Бородач и карлик переглянулись. Записка из рук Мари перекочевала в широкие, как лопаты, лапищи Малыша.
Он старательно морщил лоб и шевелил толстыми губами. Карлик засмеялся.
- Дай мне! – длинные паучьи пальцы коротышки – словно принадлежали они не ему, а человеку в три раза выше ростом, пробежались по скомканному листку бумаги, - «От-везите это лекар-р-р…ство нашему боля-щему приятелю, который доставил нам немало хлопот накануне вечером. По-то-ро-пи-тесь… поторопитесь, дело срочное и не терпит от-отла…а-га-тельств. Отправляйтесь сразу же, как получите это письмо. Аптекарь уверил меня, что это поистине чудо-де…действенное средство».
Кожа на лбу Малыша сложилась в гармошку.
- Давай бутылку, - он повертел в кулаке темную бутыль, понюхал, ковырнул сургуч черным ногтем, и кивнул, - проводи мадемуазель. А я поспешу.

Оставив Мари и карлика, Малыш заторопился.
В маленькой комнатке без окон он зажег свечу, затолкал бутыль в дорожную сумку, и выскользнул из дома прочь через неприметную дверь, выходящую к задам рыбного рынка. Вонь щипала глаза, однако великан не обратил на нее внимания. Оседлав крепкого мула, он направился к Северным воротам, осторожно объезжая зловонные лужи, и, лишь покинув город, пришпорил ленивое создание.

- Чего ждешь, красавица? – буркнул карлик, как только Малыш вышел, - денег? Деньги хозяин платит. Давай, проваливай, - зачастил он, заторопился, начал наседать, оттеснил девушку к входной двери, загремел ключами, открывая заржавленный замок, - иди, да поскорее, и не оборачивайся, и забудь сюда дорогу!

В новой клетке малиновка пробыла недолго, и в скором времени вновь выпорхнула на улицу, спеша прочь.
Жестер прижался к стене дома, пропуская девушку мимо себя, и затаился, ожидая, что же произойдет дальше, не выйдет ли кто-то следом за Мари. Но шли минуты, а из дома никто не выходил, никто не спешил покидать каменную крепость.
А птичка тем временем улетала все дальше. И упуская ее, шут терял последний шанс узнать как можно больше о цели сего загадочного полета. Медлить больше было нельзя.
Бросив последний раз взгляд на вывеску, чтобы запомнить ее до мельчайших подробностей, Жестер развернулся и поспешил следом за камеристкой, нагоняя ее.
- Какая встреча, - произнес он громко, но в то же время мягко, чтобы не напугать несчастную малиновку, которой, как ему казалось, уже одни только лишенные света улицы должны были внушать страх. – Мадемуазель Бовуар… Вот уж кого я не ожидал увидеть в такое время в таком месте.
Шут усмехнулся и добавил.
- Люди знающие и бывалые утверждают, что рассветы и закаты – такое время, когда смертным случаются дивные видения. Но вы самое прекрасное из всех видений, которые я мог бы повстречать на этой улице. Позволите полететь вместе с вами, моя прекрасная малиновка? Обещаю, куда бы мы не летели, я сохраню в тайне ваш полет.

Благими намерениями, как говорится, вымощена дорога в ад. И в данный момент Жестер имел возможность убедить в правдивости этой поговорки.
Как не хотелось ему не пугать девушку, его появление вызвало совсем противоположный эффект. И в первую секунду, как несчастная осела на землю, шут испугался, что переживания последнего часа обернутся для малиновки разрывом сердца. Испугался и инстинктивно бросился вперед, подхватывая птичку под ее крылышки, чтобы помочь ей подняться. Мысль о том, что у птичек бывают когти, пришла к нему в голову с опозданием.
К счастью, малиновка не спешила превращаться в сову или коршуна. И услышав ее тихую просьбу, Жестер лишь усмехнулся.
- Разумеется, мадемуазель, - ответил он в своей шутовской манере. – Моя шпага всегда к вашим услугам. И пусть заколоть ей вряд удастся кого-то, крупнее кошки, оставить на теле посягнувшего на ваше спокойствие негодяя пару синяков она вполне способна.
И с этими словами Жестер предложил Мари руку, предлагая опереться на нее.
Все знают, что с хорошим попутчиком любая дорога кажется короче. А еще, дорогу позволяет скрасить интересная беседа.
Прекрасная попутчица у шута уже была. А беседу Жестер начал вопросом:
- Позвольте полюбопытствовать, мадемуазель, какой негодяй отправил вас в этот полет по ночным улицам одну и без охраны? Только назовите мне его, и я отлуплю его своей шпагой.

- Не переживайте, мадемуазель, - усмехнулся шут, в глубине души не исключавший возможность встречи, описанной девушкой, и потому отчаянно не желающий ее, - только дурак связывается с дураком. Так что в моем обществе вы будете в полной безопасности.
Вот только камеристка думала иначе. В ее голосе слышались слезы, которых из-за темноты было не разглядеть.
Жестер не знал, были ли эти капли влаги искренним проявлением пережитого страха или же простой женской уловкой, но они в который раз задели его за живое, пусть и не поколебав желание распутать загадочную паутину, которой были окутаны события последнего дня.
- Не плачьте, Мари, - попросил шут. – Поверьте этот мерзавец не стоит ваших слез, как не стоит и ваших страхов. Никогда не упадет тот, кто не отрывал своего брюха от земли, а все остальные, увы, волей судьбы, склонны к падениям. Так что, каким бы влиятельным не был ваш обидчик, помните, нет такого колосса, которого нельзя было бы пошатнуть…
Жестер чуть усмехнулся, довольный своей «проповедью» и заговорил серьезнее.
- В самом деле, подумайте, Мари, разве сможет кто-то обидеть вас, если вы будете под защитой самого короля. А вы будете, потому что, клянусь своей деревянной шпагой, я сделаю все, чтобы донести правду до его ушей, как бы не пытались очернить вас другие. Но для начала мне неплохо было бы эту правду узнать. Трудно вкладывать в чужие уши то, чего не знаешь сам… Так поведайте мне ее, мадемуазель, всю, без утайки.

- Поверьте, Мари, великий Аннибал, - шут ухмыльнулся, невольно вспоминая грозу запечённых голубей - сержанта королевской стражи, - не тот, который Буасси, а его прославленный тезка из древности, в свое время смог разрушить скалу, преграждавшую ему путь, и избежал обвала. А что удалось одному человеку – удастся и другому. Тем более, вы несправедливы к нашему королю. Последние его поступки все больше дают понять, что он уже не юноша, слушающийся совета старших родственников, а мудрый, самостоятельный правитель… И влияние дяди на него падает день ото дня.
Будучи от природы любопытным и наблюдательным, а также по требованию своей «должности» шуту приходилось быть в курсе последних событий и сплетен. И сплетни о благоволении короля к первому министру наперекор желанию герцога уже давно попали в его уши.
И если самого Жестера подобная самостоятельность Анри не могла не радовать – поскольку он всегда желал его величеству добра, то монсеньор герцог должен был страдать от нее бессонницей и несварением желудка, чувствуя, ускользающую сквозь пальцы, подобно песку, власть.
И в свете последних событий, тем более было странно то, что лекарство потребовалось все же не герцогу, а непонятному человеку в доме с красной крышей. Будь этот неизвестный приятелем Бланшара, секретарь не стал бы запугивать Мари, пытаясь передать лекарства девушкой. Последнее же, напротив, свидетельствовало о нежелании дворцовой галки быть как-то связанным с «неведомым больным»… И исключать, что подобная предосторожность вызвана нежеланием подставить под удар не только себя, но своего покровителя, было нельзя.
- Так что не плачьте, Мари, и не бойтесь Бланшара, - добавил шут, спеша предотвратить новый поток слез, грозящий хлынуть из глаз его спутницы. – Поверьте, влияние герцога на короля уже давно не настолько сильно, чтобы клевета его секретаря смогла решить вашу судьбу. Лучше скажите, что именно сказал вам Бланшар? Объяснил ли он, кому требуется лекарство и почему его необходимо передать таким странным способом? И что именно вы купили в аптеке? Какой-то порошок? Микстуру? Вы помните ее название?

Тревог Мари шут не разделял. С его точки зрения Бланшар не стал бы затеивать все это лишь бы для того, чтобы избавить горничную от плода их любви. Слишком много чести для простой девушки. Бедняжку, скорее, просто придушили бы по приказу галки и выбросили в канаву за дворцовой стеной. Возможно, так с ней и поступили, учитывая ее внезапное исчезновение. Хотя дворцовые слухи, неизменные гости ушей Жестера, утверждали совсем другое.
А вот мысли о яде уже приходили шуту в голову, хотя тогда сама Мари, в подслушанном разговоре с аптекарем, и отвергла это предположение. Как видимо, она сама не знал, что за снадобье ей велели доставить. Но для какого больного могло предназначаться подобное «лекарство»?
В памяти невольно всплыли события сегодняшнего утра и похищение циркача, к которому Бланшар имел весьма прямое отношение. Быть может, речь шла о мальчишке? Но почему такие сложности ради него?! Зачем его похищать, а потом травить, когда можно просто прирезать, как прирезали одного из подручных галки?
Впрочем, если пропавший лицедей находился в доме с красной крышей – ответ на последний вопрос скоро обещал быть найденным. Жестер не собирался ждать утра, жаждая обрести правду как можно скорее.
- Не переживайте, Мари, - покачал он головой, больше в такт подергиваниям девушки, чем просто отрицательно. – Не думаю, что Бланшар привлек бы вас для того, чтобы навредить Лизетте. Ради нее он не пускался бы на такие предосторожности, справился бы сам… А вот вам я отныне советую быть предельно осторожной и отказаться от прогулок в галереях на половине герцога под любым предлогом.
Жестер не хотел пугать девушку, просто предостерегал ее. Мари знала достаточно, чтобы разделить судьбу тех горничных и служанок, которые однажды ночью исчезли из дворца, чтобы никогда не вернуться в него.
Тем временем мрачные улочки городской окраины сменились более широкими и более освещенными. До дворца оставалось рукой подать.