Как известно, девицам предписано иметь характер взбалмошный и склонный к резкой перемене настроений, и даже самые разумные из них подчас совершают поступки, способные удивить тех, кто их давно знает, оттого и следует оберегать их от самих себя и от всего, что может привести их в состояние излишней восторженности. Вероятно из того, что мистер Джон Грей был прекрасно осведомлен об этой истине, возможно, оттого что и мисс Норрис тоже знала о ней, и проистекал столь печалящий мисс Грей факт, что с некоторых пор - а именно с лета текущего года, когда была заключена ее помолвка - далеко не на всех праздниках, приемах и балах, на которые ее приглашали, ей дозволено было присутствовать, и только обеды и домашние вечера, где собирался очень близкий круг и не мог возникнуть какой-нибудь неожиданный "приятель сына племянника хозяина дома из Лондона проездом", еще не оказались под полным запретом. Если бы соседи были чуть наивнее, то уверились бы в том, что Элинор стала вдруг очень болезненной девушкой, вынужденной по нездоровью пропускать все самое в округе интересное, но таких простодушных не наблюдалось, и поэтому вердикт общества был однозначным: мистер Грей вдруг решил проявить чрезмерную осторожность и оберегает племянницу от... назовем это нескромных взглядов. И были совершенно правы. Философский взгляд на жизнь заставлял мистера Грея не относиться равнодушно к неизбежному, а помнить обо всех возможных развитиях событий.

Но даже его любовь предвидеть не могла оказаться достаточно жестокой, чтобы лишить племянницу возможности оказаться на первом приеме в Блэкберн-холле. Когда приглашение было зачитано в гостиной, Элинор подняла на дядюшку глаза, полные такой мольбой, что сердце джентри дрогнуло.
- И я подумываю ответить на это приглашение вы знаете, чем? - нарочито медленно растягивая слова, проговорил мистер Грей, не отрывая взгляда от чепца мисс Норрис.
Элинор не ответила на риторический вопрос дядюшки, но вся ее застывшая в изящном кресле рококо фигурка казалась олицетворением нетерпения и волнения.
- Конечно, что в моем возрасте поездки на балы ужасно утомительны, что затраты на выезд несопоставимы с пользой от увеселения, что целую неделю слушать щебетание о цвете лент, чтобы в тон к отделке платья, а потом про количество танцующих пар и кто во что был одет, просто выше моих сил. Ну и, конечно, что если я все-таки говорю "да", то это значит, что я почти святой, и надеюсь, что окружающие затруднят себя тем, что будут почаще вспоминать об этом.
- О, - Элинор только теперь поняла, что не дышала чуть ли не целую минуту в ожидании своего приговора. - Значит, мы поедем в Блэкберн? И увидим все своими глазами? ,
- Да, моя дорогая, - Грей наклонился к племяннице и одарил ее поцелуем в лоб, - а теперь, мои милые, я ввожу на время подготовки правило: все обсуждается или подальше от тех мест, где нахожусь я, или глубочайшим шепотом. В противном случае мы объявим Олдоукс на карантине.

***
Мистер Грей был неправ относительно своей племянницы. Ее вполне можно было пускать на все балы и другие увеселения, потому что она со всей, свойственной ее возрасту увлеченностью, отдавалась своему положению невесты, и была настолько им довольна, что иногда ей казалось, что она начинает чувствовать ко всем мужчинам, независимо от их возраста, нечто вроде материнского чувства.
Блэкберн-холл блестел новизной и покорял размахом. Вечернее освещение делало его еще более красивым и добавляло таинственности. Мистер Самуэль Кавендиш казался не просто хозяином, но почти владыкой своего королевства. Элинор, до этого лишь дважды видевшая хозяина Блэкберна, была вынуждена согласиться, что в его облике и впрямь есть нечто демоническое, и он не очень похож на всех, когда она давно знает. Но так как говорить долго с хозяином не было никакой возможности, то она, вместе с остальными девицами, ходила по комнатам, внимательно разглядывая мебель, как будто она могла что-то рассказать о самом Кавендише. Мнения присутствующих разделились на два противоположных - от безумных восторгов до ироничных усмешек. Впрочем, вряд ли чувства демонстрирующие вторые сильно отличались от тех, кто выражал первые.

Столкнувшись нос к носу с хозяином, который, как показалось Элинор, возник буквально из-под земли, она растерялась от неожиданности, и поэтому представление незнакомого ей пока Дженкинса было тоже как раз кстати.
- Добрый день, мистер Дженкинс. Значит, вы и есть тот счастливчик, который единственный, кроме сэра Самуэля, видел Блэкберн и при свете солнца, и при свете луны и даже вообще без всякого света?

- Он это правда рассказывал? - в вопросе Элинор слышался недвусмысленный интерес.
Впрочем, это был скорее интерес к говорящему, чем к сказанному, потому что она не была уверена, шутит Самуэль Кавендиш или нет. С одной стороны, конечно, это была шутка. С другой же, почти все из ее знакомых могли бы обсуждать светящийся фундамент вполне серьезно. Конечно, не на балу или крупном приеме, когда в комнатах, где пламя свечей отражается в хрустальных подвесках люстр, и свет и многолюдность не позволяют откровенничать... О нет, здесь любой бы лишь снисходительно улыбнулся на подобные заявления и отпустил бы подходящую остроту о том, кто может верить в "подобные глупости". Но на семейных обедах, в уголках садов и парков, в собраниях узким кругом, когда одна благородная дама откровенничает с другой, а джентльмены удаляются после обеда в курительную комнату - вот в это время такие разговоры могли бы вестись вполне искренне и с совсем другим чувством.

В таинственные рассказы и легенды, которыми был овеян Нанбернхолм, Элинор и верила и не верила. "В этом обязательно что-то есть", - могла бы она сказать тетушке Норрис или даже мистеру Грею, несмотря на то, что от него нельзя было добиться ничего, кроме шутки, и вполне саркастической. Но Самуэлю Кавендишу она бы ни за что в этом не призналась.
- Ваш архитектор был очень смелым человеком, если не сбежал отсюда от таинственного света, - Элинор тоже старалась говорить так, чтобы было непонятно, шутит она или все-таки не до конца. - И он не пытался узнать причину этого таинственного света? А вы? Вы ничего подобного не видели?
Элинор переводила взгляд с Кавендиша на Дженкинса, ожидая ответа и немного волнуясь. Ее рука в белой перчатке на мгновение смяла ткань платья нежного апельсинового цвета. Тетушка Норрис рекомендовала владельца Блэкберна как очень вежливого и одновременно очень скрытного. И как тогда узнать, серьезен он или шутит?

- Вот какая цена у смелости, - засмеялась Элинор.
Ей было и весело, и она была чуточку разочарована тем, что все свелось к шутке. Впрочем, еще большее разочарование ее постигло, когда она услышала за собой голос тетушки Норрис. Будучи уверена, что сестрам Роуз не требуется никакой помощи, она узнала очередную уловку своей родственницы, которая частенько заставляла ее чувствовать себя так, словно ее выставили за дверь. Ну зачем тогда позволять ездить к соседям, если потом все равно ходить по пятам, ловко прерывая разговоры, которые почему-то не понравились? С мистером Кавендишем Элинор продолжила бы беседу с гораздо большим удовольствием, чем разговор с Мэри и Марджори, но ей ничего не оставалось, как ответить на вежливый поклон хозяина и направиться к роялю.

- О чем вы там так увлеченно говорили? - Мэри, у которой родинка была возле носа, совсем не перебирала ноты, а всего лишь стояла около рояля, изящно на него облокотившись.
- О светящемся в темной ночи фундаменте Нанбернхольма, - пожала плечами Элинор, как будто это был обычный разговор.
- О... и это серьезно? - спросила Марджори, обладательница родинки на правом виске.
- Нисколько, - почти искренне заверила ее мисс Грей.

Владелец "Старых дубов" и самого большого в округе собрания книг, мистер Джон Грей, как раз только что закончил разговор со старым приятелем, мистером Филлипсом. Тот, несмотря на неюный возраст, не дольше года назад стал полновластным хозяином земли и дома, доставшихся ему по наследству от умудрившегося прожить почти восемьдесят лет отца, и теперь с каким-то почти остервенением взялся за переделки. Результатом перестройки и перепланировки дома стало то, что он (точнее - его рабочие) постоянно что-то откапывали в фундаменте или вытаскивали из завалов подвалов. Не имея никакого представления о том, что является ценностью, а что - истинным барахлом, мистер Филлипс приглашал Грея, об увлечении которого историей и всякими старинными редкостями не знал только ленивый, чтобы показать очередной экземпляр, покрывшийся вековой пылью. Вот и сейчас он поспешил рассказать своему другу о непонятном ящике с секретом, который так и не удалось открыть, о холсте, похожем на старую карту, и еще о чем-то, и заручился его заверениями быть не позже, чем через день, ради разговора и еще обеда, разумеется.

Джона Грея не надо было уговаривать долго, и он согласился, что не помешало ему увидеть сцену, разыгравшуюся между владельцем Блэкберна и собственными и родственницами. Вытянувшееся лицо племянницы и торжествующее - кузины не оставляли возможностей для сомнений - мисс Норрис была начеку, и Элинор просто выставили из разговора. Грей усмехнулся и в очередной раз подивился предусмотрительности Оливии и ее умению оказываться в нужное время в нужном месте. Сам он прозорливостью в данных вопросах не обладал, поэтому и предпочитал действовать более прямолинейно, то есть попросту не пускать Элинор никуда. Подобное решение ему нравилось, ибо было простым и избавляло от ненужных хлопот, в которых тем более он не чувствовал себя уверенным. Но если уже решил быть добрым и допустить юную мисс Грей до приема, то вездесущесть Оливии была, конечно, незаменима. Грей мысленно поаплодировал кузине и двинулся к ней, чтобы не упустить случая пошутить по поводу ее очередного хитрого приема.
Что и привело к тому, что он оказался втянут в разговор.
Против беседы с Самуэлем Кавендишем он ничего не имел: визиты и чаепитие показали, что он был вполне приятным собеседником, и шлейф слухов и домыслов этому помешать не могли. Но тема, озвученная Оливией, заставила мистера Грея вытянуть ненадолго губы, как будто он хотел выдать протяжное "уууу" и даже ненадолго закатить глаза к потолку.

- Боюсь, моя дорогая кузина ввела вас в заблуждение, сэр Самуэль, - он снисходительно улыбнулся и увещевательно похлопал мисс Норрис по руке, держащей его за рукав. - Я предпочитаю держать в памяти события, которые происходили в реальности, а не те, что являются плодом воображения впечатлительных девиц. Хотя допускаю, что имело место неудачное желание привлечь к себе внимание. Что же, по крайней мере, с тех пор ни одна девица ничего подобного больше в округе не видела. Вероятно, история испорченной репутации послужила всем хорошим уроком.

К кружку оживленно беседующих присоединились мистер и миссис Филлипс.
- Миссис Пуль не видела танцующих ведьм, – возразила мисс Норрис. Нюх опытной гончей подсказывал ей, что сэром Самуэлем движет отнюдь не дружелюбие, но мисс Норрис трудно было смутить и куда более откровенными проявлениями недовольства, - хотя, не скрою, мнение мое таково - репутация девушки столь хрупка, а соблазны столь наглядны, что предупредить возможные осложнения стоит превентивно, то есть заранее оградив юное создание от чересчур сильных впечатлений.
В силу возраста и стойкости собственной репутации, поколебать которую уже никто не рискнет, мисс Норрис чувствовала себя достаточно уверенно; тем более уверенно – когда не видела в потенциально опасном противнике вроде сэра Самуэля явного желания атаковать.
Сэр Самуэль такого желания не проявлял. Он продолжал расточать умеренные улыбки, и с умеренным же энтузиазмом отзывался на реплики собеседников, вставляя короткие замечания и не делая попыток передислокации, которых так опасалась мисс Норрис.

- Собственный опыт? Извольте. Собственный опыт - великая вещь, кто бы тут спорил. Пусть познают суть вещей, ну или хотя бы их внешность.
Мистер Грей усмехнулся и одобрительно похлопал теперь лацкан собственного фрака. Спорить с Дженкинсом ему еще не доводилось. Любопытный молодой человек. С одной стороны, кажется открытым, с другой - а что о нем все знают? Пожалуй что и ничего. Много говорит, но ни слова о себе.
- Только ведь все норовят погрузиться в пучину собственных фантазий и обратить на них всю свою тягу к познанию. Всем подавай что-нибудь сверхъестественное, и, конечно, старый добрый мир уже никого не интересует. У фантазий, понятно, есть преимущество. Они бесконечны и могут принимать любую форму, которую только захотите. Можно увидеть ведьму, можно - трех, а там еще и фейри заявятся. Было бы желание. И что есть холм без них? Груда земли, покрытая травой. Или, может быть, вы еще скажете, что готовы допустить, что там и впрямь кто-то танцевал?

"Нет, есть ли в этом мире хотя бы какая-то справедливость?" - думала Элинор, едва сдерживаясь, чтобы не состроить тетке гримасу, и раздумывая, нет ли у нее каких-нибудь причин отказаться играть. Причин не было.
Во-первых, потому что это выглядело бы неприлично.
Во-вторых, потому что все девицы, сгрудившиеся сейчас около рояля, посмотрели на нее с тайной мольбой и явной радостью. Мисс Грей должна была стать той жертвой, готовность которой играть для всех предполагала для остальных возможность потанцевать. Как водится, танцевать девицам хотелось.
- Но ведь я тоже хочу потанцевать, - шепнула Элинор Марджори Роуз.
- Но ты ведь уже помолвлена, - еле слышно проговорила та в ответ.
Это прозвучало почти как "тебе уже и так хорошо". И это было вдвойне несправедливо, потому что помолвка Элинор с Уильямом Нэшем совсем не была похожа на помолвку, например, мисс Вуд и мистера Мерфи, которые встречались на приемах и балах, вместе танцевали, и это не считая всех обедов, на которые мистер Мерфи приезжал в семейство Вуд, и еще прогулок, верховых поездок, чаепитий и разных других случаев.
- Почему бы не поиграть миссис Роуз? - попыталась воззвать к совести Марджори Элинор. - Она уже давно не танцует.
- Ну ты же знаешь маму. Она устанет играть еще в первой трети танца.
Марджори рассмеялась, схватила сестру за руку, и они обе поспешили удалиться от рояля. Вслед за ними устремились остальные, и Элинор ничего не оставалось, как взять на себя роль тапера.
"И теперь самое время сказать, как это любит говорить миссис Роуз, "Ах, все эти прекрасные глупости для меня уже давно в прошлом", и еще закатить глаза", - подумала Элинор, но поделиться своей иронией ей было не с кем.
Она играла, стараясь не смотреть на веселый круг танцоров, но все-таки не могла их не видеть. Особенно часто в поле зрения попадались мистер Кавендиш и хохотушка Маджори, которая была не в силах скрыть своего торжества, хотя и старалась быть невозмутимой.
- Я так устала, что уже не могу ни играть ни даже танцевать, - прошептала с последними аккордами стоявшей рядом тетке Элинор. - Сейчас все запросят рил. Вы так хорошо распорядились первым танцем, что все, наверное, будут ждать вашего решения. Кто будет играть следующим?

- Конечно, помогу, - вынуждена была отозваться Элинор, в то время как ноги несли ее прочь от рояля.
Она с замиранием сердца следила за рассуждением тетки о том, кому же из присутствующих дам можно поручить сесть за рояль, и с каждой отвергнутой кандидатурой все сильнее подозревала Оливию в том, что та всерьез решила помучить ее и наказать за тайное желание потанцевать, и теперь отвергает всех претенденток с тем, чтобы завершить свою речь просьбами Элинор играть и дальше. Неожиданный финал речи мисс Норрис стал причиной тайного ликование мисс Грей, которое не омрачилось и тем, что ей опять было предписано перебирать ноты.
- Может быть это или нет... вот это, - бормотала Элинор, изо всех сил изображая заинтересованность, но все больше поглядывая по сторонам в ожидании кого-нибудь, кто подойдет к ней, чтобы пригласить.
Она хорошо танцевала, и на вечерах и балах редко оставалась коротать очередной танец в кресле или у стены. И очень любила, а в последний раз ей это удавалось, кажется, еще в августе, так что теперь была бы рада даже приглашению мистера Поупа, который был неуклюж, все время сбивался с такта и норовил отдавить партнерше ноги.
- Конечно, сэр Самуэль производит впечатление очень предусмотрительного человека, все говорят, - Элинор даже не заметила, что сразу "угадала" о ком вела речь ее тетка.
Она видела оживление Марджори, ее радость и... возможно, это уверенность? Кажется, она не сомневалась, что будет танцевать с хозяином и дальше. Наверное, он уже ее пригласил. Или сказал что-то такое, что прозвучало обещанием? Сама не зная почему, Элинор почувствовала досаду. Сэр Самуэль мог бы пригласить и ее. Почему бы нет? И что странного, что ей бы этого хотелось? Он умеет шутить и рассказывать. С ним наверняка интересно... Элинор нахмурилась и намеренно отвернулась и некоторое время сосредоточенно перекладывала ноты.
- Если он очень осторожный, - наконец произнесла она, обращаясь к тетке, - то наверняка не пригласит Мэри Роуз. Ты же знаешь, тетушка, в случае с Мэри и Марджори никогда нельзя быть уверенным, что приглашаешь другую, а не ту же, но во второй раз.

Мисс Элинор Грей была вполне здравомыслящей особой, и никогда бы не стала отказывать в танце хозяину дома. К тому же она была еще и особой, которой не были чужды чувства и желания. Таким образом для мисс Норрис вечер перестал складываться удачно, зато для Элинор он стал особенно приятным. "В жизни всегда есть место сюрпризу", - как любила говорить ее матушка, которой суждено было прожить остаток жизни неизбалованной приятными неожиданностями. Вероятно, ее дочери должно было на них повезти больше.
И если сначала она чуточку испугалась, когда услышала за спиной голос сэра Самуэля, потому что не была уверена, что он не расслышал ее шутки, напрямую его касающейся, то его приглашение послужило причиной настоящего ликования, охватившего Элинор и которое она, конечно, постаралась скрыть.
- С удовольствием, - без тени кокетства ответила Элинор на приглашение, поворачиваясь к хозяину дома и таким образом оказывая спиной к тетке.
Она была уверена, что никакого поощрения и удовольствия на лице мисс Норрис не прочтет, к тому же ей было чуточку стыдно перед ней за то, что ее маленькая хитрость удалась, но она себя утешила тем, что ничего плохого (чего только может опасаться ее бдительная родственница) делать не собирается, и это было истинной правдой...

Как правдой было и то, что танец был чудесным. Отчасти потому, что Элинор просто любила танцы, отчасти - потому что вечер был таким долгожданным и получившимся и, вероятно, еще и оттого, что сэр Самуэль не молчал с каменным лицом и не ограничивался пустыми репликами, а говорил и даже шутил, и Элинор смеялась, и все это было как-то легко, непринужденно и так, как будто и должно было быть.
И дом стал казаться особенно уютным и приветливым, а все без исключения - приятными людьми, и даже мистер Поуп, неуклюжий толстяк, который пригласил ее на следующий танец сразу, как только сэр Самуэль с поклоном проводил ее, был как будто уже не таким неповоротливым и почти не наступал ей на ногу, а его странноватые всегда шутки были вполне милыми и почти смешными.
Миссис Роуз все-таки сменила за роялем мисс Норрис (возможно, надеясь, что та, освобожденная от обязанностей тапера, приструнит все-таки племянницу, которая, будучи помолвленной, слишком много танцевала), но Элинор умудрялась ускользать от внимания вездесущей тетушки и танцевала еще трижды, пока совесть совсем не замучила ее, оказавшись наконец сильнее радости и удовольствия, получаемого от вечера, и она не решила, что танцевать больше не будет.
- Давно мне не было так легко и весело, - сказала она сестре мистера Поупа, мисс Элен Поуп.
- И какие у этого причины? - с особенным любопытством спросила та.
- Не знаю, - пожала плечами Элинор и рассмеялась, - наверное, это потому, что я помолвлена и могу просто... быть здесь. Зная, что никто не проверяет, сколько и каких и кто знаков внимания мне оказывает.