Миссис Филлипс слишком быстро удалилась в отведенные ей комнаты.
Мисс Норрис, хотя и раздосадованная нехитрой уловкой племянницы, на которую она купилась, как ребенок, и оттого чувствовала себя обманутой, тем не менее, охотно откликнулась - желание обсудить прошедший вечер явно превалировало над всем остальным. Поскольку в ближайшем будущем она лишена была удовольствия обсудить все с миссис Петтигрю (неоспоримым преимуществом постоянной слушательницы Оливии были возраст и статус – с ней можно было говорить о том, о чем не станешь говорить с девицей), Элинор оставалась единственной доступной собеседницей.
- Я не сержусь на тебя за этот маленький обман, дорогая, - «тетушка Норрис» нахмурила брови, но тут же растянула губы в улыбке, - и я… возможно, даже смогла бы понять тебя, Элинор, но тебе должно помнить, что статус особы помолвленной имеет… налагает определенные… обязательства. Ну же, не дуйся! Сэр Самуэль действительно выдающийся молодой человек, - с высоты собственного возраста Оливия считала всех, кто не достиг еще сорока лет, молодыми людьми, - в его взгляде есть что-то… Он прекрасно смотрелся бы на палубе шлюпа, ты не находишь? И, если слухи о его прошлом верны, удивительно, как он не растерял светский лоск и умение с таким изяществом закалывать галстук булавкой. Говорили, что в Лондоне он водил знакомство с Браммелом?
Тут Оливия прикусила язык, потому что поняла, что ступила на скользкую дорожку. С девицей не стоит говорить о Браммеле. К счастью для тетушки в комнату (несомненно, вовремя!) вошла горничная, и разговор прекратился ровно на те доли секунды, которых хватило Оливии Норрис, чтобы сменить тему.
- Вы давно служите у сэра Самуэля, милая? – поинтересовалась она у ловко оправившей стеганое атласное одеяло служанки, - вам нравится служба?
Горничная, очевидно, тоже не имевшая ничего против того, чтобы поговорить с гостьей, коль та к ней обратилась, охотно задержалась. За следующие четверть часа Оливия узнала все, что хотела.

«Нет, мадам. Меня наняли только на время приема».
«Но я очень хотела бы остаться в штате».
«Да, мадам, сэр Самуэль очень щедрый хозяин».
«О, конечно, мадам. Дом великолепен».
«На этом этаже … в западном крыле десять гостевых спален. В восточном… нет-нет, в восточном крыле только спальные комнаты сэра Самуэля, библиотека, две гостиных и музыкальная комната. В музыкальной комнате есть старинная музыкальная шкатулка, мадам. С птичками. Это говорила миссис Чаворт, домоправительница. Я сама не видела. Да, мадам, библиотека очень большая».
«Да, это правда, что в Малахитовой гостиной настоящий стол из малахита. Привезен… я забыла, как называется это место, мадам. Откуда-то с Востока. И каминная полка тоже из малахита. Я проверю ставни, мадам. Вам поменять грелку? В старой угли почти остыли. Я могу оставить на столике графин воды с лимоном, если пожелаете».
«Друг хозяина? Он тут неделю, мадам. Нет, очень тихий и приятный молодой человек. Нет, мадам. Я не знаю, откуда он родом».
«Да, правда, что хозяин собирается покинуть Блэкберн-холл на зиму. Он утверждал это определенно в разговоре с Роджером неделю тому назад, когда приехал мистер Дженкинс. И даже написал несколько писем поверенным в Лондон. Роджер … это дворецкий, мадам, мистер Браун… он говорил, что сэр Самуэль определенно уедет до конца октября. Он уже отдал соответствующие распоряжения».

Когда горничная, сообщив все, что интересовало Оливию (или почти все – интерес касаемо Роберта Дженкинса так и остался неудовлетворенным), наконец, удалилась, аккуратно прикрыв за собой дверь, мисс Норрис хмыкнула и с нескрываемым торжеством уставилась в зеркало, встретившись победительным взглядом со смеющимися глазами племянницы.
- Я знала, дорогая, что он уедет! Бедняжка Марджори! Она так надеялась!

Спальные комнаты мисс Норрис и мисс Грей располагались ближе прочих к холлу и парадной лестнице, которые разделяли западное и восточное крыло дома.
После ухода горничной установилась тишина, изредка разбавляемая лишь далеким лаем собак и редким стуком дождевых капель; наконец, дождь прекратился вовсе, и, как по команде, стихли неугомонные псы. Ветер разметал по небу рваные клочья облаков.
В обрамленные бархатными гардинами окна холла скользнула украдкой луна, рассыпалась светлыми пятнами по креслам и паркету… Часы пробили два раза.
Стукнули где-то ставни, в каминной трубе на тонкой ноте взвыл ветер.
Дверь комнаты Элинор бесшумно распахнулась.
Раздался сдавленный всхлип, то ли мужской, то ли женский. И где-то в глубине здания, ясная, словно звон колокольчиков, послышалась мелодия «милого Августина».

Комната, в которую вошла Элинор, казалась бесконечной – скорее, потому, что противоположную от двери стену скрадывала темнота; ближайший угол был освещен щербатым лунным огрызком. Свет попадал на черный рояль, отражался брызгами в зеркале напротив, и растекался по столику темного дерева, стоящему у окна. И, лишь сделав несколько шагов вперед, можно было отчетливо, до мельчайших деталей, рассмотреть источник звука. Массивный ящик темного дерева, по бокам инкрустированный серебром. Серебряные завитки терялись в бледной эмали, наползая на крышку, в центре которой, в лунном луче танцевала девушка - изящная и хрупкая, словно сошедшая с полотен Гейнсборо.
«Ах, мой милый Августин, Августин, Августин…»
Танцовщица лукаво наклоняла голову и покачивала ножкой в балетной туфельке.
Хрустальным стаккато звенели колокольчики.
В темноте, незамеченная, шевельнулась тень.

Еще раз пробили часы в холле – половина третьего.
Тень отделилась от стены, ступая в зыбкую полосу света. Прямая фигура в черном монашеском одеянии колыхалась в воздухе, не приближаясь, но и не исчезая. Музыка смолкла.
Тогда монахиня шевельнулась снова и шагнула вперед, и стало ясно, что лица у нее нет, вместо лица – зияющая черная дыра.
Смешок, полу-всхлип, полу-стон.
Фигура мелко задрожала и, вторя воющему в трубах ветру, зарыдала, высоким тонким голосом, falsetto.
Звук был настолько осязаемым, что, казалось – касается кожи.

Он дописывал последнее письмо за сегодняшний вечер. Отпустив лакея, Самуэль не спешил ложиться; спать не хотелось.
Ответ поверенному ставил точку в его осеннем пребывании в Блэкберн-холле. Через три дня, самое позднее – через неделю, сэр Самуэль Кавендиш готовился уехать в Лондон.
Там ждал его арендованный на зиму дом. Со временем он озаботится покупкой собственного, где-нибудь в Вестминстере, недалеко от Белгрейв-сквера, со временем он превратится в типичного представителя своего круга, зимнего завсегдатая закрытого лондонского клуба, любителя осенних охот, и рачительного хозяина собственной земли.
Он станет как все, забудет ощущение свободы, соленых брызг на лице, забудет о ветре, рвущем паруса маленького шлюпа, забудет поросшие вереском, скалистые берега Олдерни. Он женится. Избранницей его станет привлекательная девушка из уважаемой семьи с прочным финансовым положением… возможно, она будет похожа на Элинор Грей.
Перо с хрустом царапнуло по бумаге, оставляя на ней тонкий рваный след.
Она спала в его доме, возможно, в нескольких десятках ярдов от него. Эта мысль неожиданно привела его в волнение.
« - Именно сейчас я нахожу этот вечер восхитительным, мисс Грей.
- Ваше восхищение в большей степени обусловлено танцами или беседами о призраках?»
Голос Элинор, близко, у самого уха – в тот момент, когда они поменяли партнеров, и она качнулась к нему навстречу, приподнимаясь на цыпочках и удерживая равновесие, он почувствовал ее дыхание на своей шее. Миг – и она отдвинулась, но теплый след ее вздоха какое-то время щекотал кожу.
Надо уезжать. Подпись получилось размашистой и чуть «наискосок».
Бледнели чернила.
Часы на каминной полке мелодично пробили один раз. Самуэль мельком взглянул на циферблат. Половина третьего.
Пора ложиться.

Тишину внезапно прервал тонкий, на одной визгливой ноте, вой, усилившийся отчаянным воплем. Кричала женщина, и кричала где-то близко.
Самуэль схватил подсвечник, на бегу путаясь в рукавах сюртука, прислушиваясь к осколкам крика. Двери в комнату Дженкинса, двери в его кабинет и библиотеку были заперты, за приоткрытой дверью в музыкальную комнату слышались всхлипы и невнятное бормотание - он рывком распахнул ее; на руку капал воск.
На полу, скрючившись, сидела женщина в светлом вечернем платье, закрыв руками лицо.
Он не увидел сразу, но догадался, что это – Элинор.
Сердце ухнуло вниз.
- Мисс Грей, - подсвечник с грохотом опустился на столешницу, - что… что с вами случилось? Вы можете подняться?
Она могла – точнее, он поднял ее, рывком разведя руки. Открылось белое лицо, с черными от ужаса глазами и бледным ртом.

Он понял только, что девушка чем-то или кем-то напугана, потому что слов сразу разобрать не сумел, оглушенный грохотом крови в собственной голове. По тому, как напряглись узкие плечи под его пальцами, Самуэль догадался, что она уже пришла в себя, и смысла удерживать ее нет, более того, удерживать ее неприлично, и, отойдя от охватившего ее страха, Элинор увидит это так же ясно, как видел Кавендиш. Но, против здравого смысла и понимания, что он имеет дело не с привычной для него категорией женщин - он имеет дело с невинной девушкой, леди по рождению и воспитанию, баронет продолжал стоять, прижимая к себе вздрагивающую от ужаса Элинор.
Чувствуя, как она беспокойно шевелится, оглядывается, сбивчиво шепчет, и ее дыхание снова касается его щеки…
- Нет лица? – неосознанно повторил он последние ее слова, и тут все, что говорила мисс Грей, сложилось в определенную картинку, - вас испугала монахиня без лица?
Ох, уж эти салонные беседы!
В любом ином случае сэр Самуэль просто рассмеялся бы, но смеяться над Элинор он не мог.
- Вам… приснилось что-то, мисс Грей? – не без сожаления он отодвинулся, понимая, что удерживать ее в объятиях и далее становится не просто неприлично, но опасно для собственного спокойствия, - это из-за вечерних разговоров о привидениях Нанбернхолма? Я запрещу упоминать о них за завтраком под страхом лишения виновного порции свежих йоркширских булочек, - пытаясь свести все к шутке, Кавендиш увидел, как стремительно вытягивается ее лицо, и замолчал.
За спиной раздались шаги, в дверном проеме показался заспанный, с всклокоченными волосами, но абсолютно невозмутимый Дженкинс, со свечным огарком в левой руке и увесистым томом «Тайн Удольфо» в правой.
- Кто-то кричал, - сообщил Дженкинс баронету и его гостье. Лицо его при этом оставалось столь же бесстрастным, как если бы он, сидя поутру в столовой, поведал собравшемуся за завтраком обществу о том, что закончился дождь.

За разговорами и объяснениями никто не заметил, что в распахнутых дверях давно наблюдает за происходящим еще один человек, а именно - миссис Филлипс. Она благоразумно не вышла из тени и стояла чуть сбоку, поэтому не было ничего удивительного в том, что света одной свечи оказалось недостаточно, чтобы проявить ее присутствие. Спала миссис Филлипс очень плохо, давно мучилась бессонницами. Она слышала, что кто-то покинул свою спальную и вышел в коридор, но не успела увидеть, кто именно. Однако недоумения по этому поводу было столь велико, что сбросило с нее всякую дрему, и она уже прокручивала в голове всякие скандальные варианты происходящего. Услышанный женский крик был причиной того, что она поспешила на место происшествия. К чести миссис Филлипс стоит заметить, что она бежала на помощь, и это безусловно похвальное стремление было вознаграждено тем, что она стала свидетельницей и слушательницей совершенно невероятной сцены.
Надо заметить, что миссис Филлипс была свойственна вера в потустороннее, призраков, вещие сны, приметы и таинственные совпадения, но именно сейчас, когда таинственное имело все шансы оказаться в непосредственной от нее близости, эта дама проявила сомнение, которому мог бы позавидовать сам Рене Декарт, и воистину научное умение соединять разрозненные факты для построения теории.
Она вспомнила и то, что дядя, мистер Грей, не позволял Элинор бывать на больших балах и приемах, вывозя только на маленькие вечера, да и то не все. И про разговор о девице Потс, который завела мисс Норрис, и неудовольствии, которое при этом проявил мистер Грей, и о том, что тетка отослала Элинор за рояль, едва зашла речь о призраках. Теперь все это предстало в ином свете, и картина получалась неприглядной. Бедняжка Элинор давно больна, но родственники скрывают это, чтобы не расстроилась ее помолвка с мистером Нэшем. И вот теперь, когда мистер Грей вдруг совершил опрометчивый поступок и вывез ее на прием к Самуэлю Кавендишу, это произвело на девушку такое впечатление, что болезнь дала о себе знать. Бедный мистер Нэш и бедная Элинор! Как же теперь поступить в такой ситуации? Прежде всего, надо было позаботиться о больной, для чего может помочь только женское участие.

- Мисс Грей, - кашлянула миссис Филлипс и продолжила вкрадчивым голосом, которым обычно разговаривают с маленькими детьми. - Моя спальная находится рядом с вашей, но я не слышала ни звуков музыкальной шкатулки, никаких других, кроме вашего крика. Это просто шутки темноты. Вам нужно вернуться в постель.

- Ах играла? - понимающе отозвалась миссис Филлипс, маленькие глазки которой приобрели хищный отблеск. - То есть вы ее вместе слышали?
Сэр Самуэль вел себя совсем не так, как по мнению дамы должен был вести себя мужчина, столкнувшийся с девушкой, находящейся несколько не в себе. Вместо того чтобы сдать ее на руки ей, миссис Филлипс, и откланяться, неловко улыбаясь и смущенно покашливая, он пустился в рассуждения и даже - почтенная дама могла в этом поклясться - оправдания. "Ах вы просто писали письма? А потом прибежали на крик?" - говорил ее прищур, не обещавший никому ничего хорошего.
Не удовлетворившись первой теорией, миссис Филлипс взялась за возведение новой. Мисс Грей говорит какие-то глупости, а сэр Самуэль почему-то не спешит ее выпроваживать. Не было ли тут тайного свидания, для которого музыкальная шкатулка была сигналом? Тайным знаком?
Невинная и наивная мисс Грей, конечно, очарована хозяином Блэкберн-холла, и ему ничего не стоило убедить ее встретиться ночью. Между прочим, они же танцевали, это миссис Филлипс помнила совершенно отчетливо. Да, разумеется, девушка ждала знака, иначе почему она даже не сняла вечернее платье? Итак, Элинор слышит знак и спешит на свидание к мужчине, не думая ничего дурного. Может быть, он позволил себе лишнее, и она закричала? На крик прибегает Дженкинс, и тут приходится изобретать первое попавшееся объяснение. Бедняжка напугана и придумала самое глупое из возможного.
Миссис Филлипс никак не могла решить, какое из объяснений ей нравится больше, и о своих сомнениях, можно сказать, заявила прямо.

- А призрака вы тоже слышали, сэр Самуэль? - многозначительно спросила она.

- Ничего не случилось, - голос баронета был на удивление невозмутимым, - и призрака я не слышал, - это уже для миссис Филлипс.
Глаза почтенной дамы превратились в щелки.
Элинор оправилась от испуга, но выглядела довольно бледной. На виске быстро-быстро стучала синеватая жилка.
В горле внезапно пересохло, и он кашлянул.
Миссис Филлипс вздрогнула.
- Полагаю, дело было так, - раздельно произнес сэр Самуэль, - поврежденный механизм шкатулки включился от случайного сотрясения. Мисс Грей, проснувшись, услышала музыку и, со свойственным и вполне простительным юным девушкам любопытством, пожелала увидеть источник. Когда она вошла в комнату, луна выглянула из-за туч, и тени на стене зашевелились, а вой ветра дополнил картину. Молодость и впечатлительность идут рука об руку, - он скупо улыбнулся, и посмотрел Элинор в глаза. В свете свечи они казались бездонными, - именно так все и было, верно, мисс Грей?