Утром, примерно за три четверти часа до завтрака досужий взгляд горничной… или случайный кого-то еще, мог наблюдать, как к парадной двери Блекберн-холла галопом подъехали двое всадников. Вернее, всадник и всадница. Мужчина спешился, и помог спуститься с лошади даме, после чего слуги увели коней, а господа вошли в дом.
Эта сцена не привлекла бы ровным счетом никакого особенного внимания, если бы не несколько мелочей, которые превращали утреннюю пастораль в событие, сравнимое по масштабу с битвой при Ватерлоо… В масштабах одного поместья, разумеется. Так что вся картина немедленно стала достоянием каждого обитателя кухни и подвального этажа.
Итак, согласно словам лакея, которые подтвердила посудомойка, а также мальчишка-молочник, всадницей была не кто иная, как миссис Уиллоуби, а ее спутником – гость усадьбы мистер Тачит.
Подъехали они галопом, причем леди вырвалась вперед на полкорпуса и громко смеялась. Шляпки на ней не было, а прическа находилась в некотором беспорядке, так что несколько локонов падали неподобранными до самой талии, а более короткие то и дело лезли в лицо. Подол черной амазонки из прекрасной дорогой шерсти был измят и испачкан по краю. И миссис Уиллоуби это будто и не смущало! Она весело смеялась, заставляя лошадь гарцевать перед дверью, откидывала мешающую прядь с лица и выглядела возмутительно неподобающе для уважающей себя викторианской вдовы, то есть более чем довольной жизнью. Ну а мистер Тачит (на этом моменте посудомойка закатывала глаза и понижала голос), когда помогал ей спешиться, что-то уж очень мешкал под самый конец, когда долг джентльмена был уже выполнен, и даму следовало отпустить.

Расстояние от входа до своей комнаты Маргарет проделала с непозволительной для женщины ее положения, состояния и возраста скоростью – почти бегом.
- Люси! – громко позвала она, подозревая, что поднятая затемно с постели горничная задремала в ожидании хозяйки в кресле или на кушетке, - Скорее! Какое ты платье приготовила для завтрака?
Маргарет ощупала свою голову.
- Боже, что у меня на голове творится? Представляешь, я потеряла свою шляпку во время скачки. Придется заказать новую. И может, даже съездить ради этого в Лондон, а? – женщина быстро расстегивала свой жакет, не дожидаясь помощи горничной.

- Серое? – Маргарет на секунду задумалась, не передумать ли ей, ведь серое такое чопорное? Но к завтраку опаздывать не хотелось.
- Пусть будет серое, - кивнула она, с наслаждением вдыхая полной грудью, когда Люси сняла с нее корсет, - А, подол… даже не заметила. Мы спешивались и гуляли у старой башни, а там после ночного дождя было немного сыро.
Особенно, если сойти с дорожки в траву и опавшие листья, чтобы подобраться к самой стене.
- Что это ты там болтаешь, Люси? – Маргарет уселась перед зеркалом и взглянула на себя. Ну, да, появился легкий румянец… и синяки от бессонной ночи под глазами не так чтобы очень заметны, - Нет у меня на лице ничего особенного… Просто этой ночью мне удалось немного поспать… без сновидений. А прогулка верхом для меня лучше всякого лекарства. Ты знаешь… наверное, когда мы вернемся в Девоншир, я попрошу Тэодора позволить мне пользоваться их конюшней время от времени. Это удовольствие стоит того, чтобы перетерпеть зрелище Вудбери-хауза, как ты думаешь?
Они обе ненавидели дом ее мужа. Обе знали, что Маргарет плохо спит по ночам… а раньше не могла спать совсем.
- Спасай мою прическу, а то все в доме уже, наверное, Бог знает, что подумали… - улыбнулась Маргарет в зеркало.

- Так, - Маргарет усмехнулась в зеркало, - Матушке уже доложили. Люси, чепец. Хватит с меня и выволочки за прогулку… Мэри, скажи миссис Кавендиш, что я уже иду.
Убедившись, что шаги горничной матери затихли на лестнице, Маргарет снова заговорила.
- Не уверена, что мне есть чему радоваться, Люси. Все не так просто, как кажется… Будем пока благодарны за то, что имеем сегодня. А что до мистера Тачита… он может оказаться опасным для нас. Для меня… - поправилась Маргарет.
Артур Тачит… слишком волновал ее. Провоцировал вести себя неосторожно и необдуманно. Так, что она почти забывала о том, что происходит он из того же английского дворянства, что и ее брат и муж. Так ли в самом деле он непохож на них? И что происходит с ней самой в его присутсвии?
- Я пойду к матери, а затем на завтрак. Приготовь к обеду фиолетовое платье. То, что ты положила без моего ведома. Я знаю, ты захватила его. Вот и приготовь его…
Кинув на себя еще один взгляд в зеркало, миссис Уиллоуби соталась довольна своим видом. Хотя конечно, она бы предпочла выйти к завтраку в чем-то более… светлом, например, оттенка фиалки. Но для разговора с матерью и смягчения ее гнева серое платье и чепец куда более полезны.

Маргарет поднялась в гостиную и вошла неторопливо, с достоинством, как подобает леди. Пусть даже матери наверняка уже рассказали все в подробностях. И про шляпку, и про прогулку, и про то, что она смеялась…
- Доброе утро, матушка. Как вы себя сегодня чувствуете? – и разумеется, Маргарет сделала вид, что понятия не имеет о предмете их будущего разговора.

Что ж, Маргарет была готова услышать нечто подобное… и будь она по-прежнему мисс Маргарет Кавендиш, то несомненно, склонила бы голову и постаралась бы заверить матушку, что и в мыслях не имела ничего дурного, и этого больше не повториться, и что находясь под ее кровом, она никогда бы…
Миссис Уиллоуби чуть дернула подбородком, заставляя себя смотреть прямо в лицо матери. Она уже не та, что прежде. Не та беззаботная девочка, не та наивная девушка… не та бледная тень самой себя, которая ступила под сень этого дома месяц назад.
Кокотка, значит? Наверное, ей стоит чувствовать себя польщенной. Раньше в этом ключе ее характеризовали исключительно как бревно, снулую рыбу и кусок льда. Во всяком случае, тому человеку было, с чем сравнивать… Гори он в аду.
- Боюсь, мадам, я не совсем Вас понимаю, - невозмутимым тоном ответствовала Маргарет, - Что может быть возмутительного в обычной утренней верховой прогулке по окрестностям Блекберн-холла?
Матери никогда не нравилась ее любовь к верховой езде. Маргарет любила ее слишком сильно, не довольствуясь достойными леди охотами и чинными прогулками. Ей надо было сказать галопом, чтобы ветер бил в лицо и срывал шляпку. Нечто подобное она испытала сегодня… и не была согласна отдать за просто так, признав предосудительным.

- О, мадам, я уверена, что меньше всего мой брат думал о том, чтобы причинить мне какой-либо вред, - в уголках губ Маргарет притаилась язвительная усмешка. Джонатан, по ее мнению, вообще не был отягощен думами ни о ком, кроме себя.
- Однако, - продолжила Маргарет, - Меня крайне печалит, мадам, как низко Вы себя цените.
Глядя на эту старую женщину, на дрожь ее пальцев, державших рукоять трости, Маргарет не могла не думать о страхе, который когда-то чувствовала. Любила ли она мать? Или испытывала к ней всего лишь то самое дочернее почтение, привитое воспитанием? И что чувствовала к ней сейчас, когда смотрела на Хану Кавендиш и видела… себя, по странной прихоти ставшей женой чуть меньшего чудовища, чем был Уиллоуби, сваренной в собственном уксусе одиночества и обид под тяжелым гнетом приличия.
Нет, она не будет спорить… во всяком случае, не так, как спорила бы семь лет назад.
- Вы всерьез считаете, что Ваша дочь может быть… овцой? – Маргарет подняла бровь. Безобидная вдова, да? Ох, мадам, знали бы вы… - Мадам, позвольте успокоить Вас. Я не питаю никаких надежд или иллюзий.
Хотя и чувствую себя рядом с этим человеком до неприличия живой.
- Мадам, примите мое слово, я не позволяла и не собираюсь позволять какому бы то ни было мужчине слишком много.
Да, только придерживаться этой линии с мистером Тачитом почти невозможно.
- Может, мне и можно было задурить голову… но только не после брака с Уильямом Уиллоуби… Мадам, поверьте, Ваше беспокойство на мой счет напрасно. Я слишком ценю преимущества вдовства.
Правда… сплетенная с ложью… она прекрасно понимала, что происходит… но ничего не делала, чтобы избегнуть опасности. Но матери об этом знать не стоит. В конце концов, сама Маргарет еще ничего не решила, да и… надо ли будет что-то решать.

- Прошу прощения, мадам, но не будет ли это выглядеть… негостеприимно? – меньше всего Маргарет желала бы такого исхода. Пусть даже с точки зрения здравого смысла и приличий он почитался наилучшим.
- Мистер Тачит – гость Джонатана, а значит, гость Блекберн-холла. К тому же я не думаю, что они оба задержатся тут долее, чем необходимо, - она старалась говорить рассудительно, не показывая своих желаний.
- Я бы не хотела, чтобы это недоразумение стало причиной… недопонимания между Джонатаном и мистером Тачитом. К тому же я не стану отрицать, что мистер Тачит довольно приятен в общении. Но ради Вашего спокойствия я обещаю вести себя с ним более строго.
Как ни неприятно, но придется изобразить сожаление. К тому же… ей показалось, или мать не высказала недовольства ее холодным отзывом о покойном муже?
- Должна сказать, что общество мистера Тачита не настолько... тревожит меня, чтобы быть нелюбезной. В конце концов, он друг Джонатана. Если Вам угодно, мы можем… уточнить у мистера Тачита, как долго он намерен гостить у нас, - а ей просто стоит вести себя более осмотрительно.
Боже, и это еще мать не знает, что едва за стала их ночью… в буфетной… обнимавшимися… Господи, пусть она вообще об этом никогда не узнает.

- Разумеется, мадам, - лицемерка? Кто никогда не лицемерил, тот не англичанин. Но ни возражать ни соглашаться Маргарет не стала. Во-первых, это было заведомо бесполезным делом, раз даже имя Джонатана на мать не подействовало. Во-вторых, она вдруг вспомнила разговор в темной гостиной… и пусть даже потом, в библиотеке обратила все в шутку, это была весьма грустная шутка.
Миссис Кавендиш слабеет рассудком. Как это, должно быть, мучительно для нее, привыкшей всегда владеть ситуацией. Чем больше нас пугает ночь, чем сильнее мы вцепляемся в день. Маргарет знала это по себе. Кто знает, будь мистер Уиллоуби жив, не сошла бы она уже с ума? Наверняка. Если бы не умерла раньше.
Ну, а в-третьих… Маргарет была достаточно честна сама с собой, чтобы признаться – мистер Тачит может быть опасен для нее. Слишком легко ей было в его обществе забыть том, что таилось за ширмой под названием «замужество». Он не был ни полковником Брендоном, ни мистером Дарси… он был Артуром Тачитом, и она ничего не знала о нем, кроме того, сам мистер Тачит ей рассказал. И худшее из всего, Маргарет теряла в присутствии этого человека свою холодную, привычную рассудительность, оплаченную слезами и болью, жизненно-нужную. И ничего не могла с этим поделать. Слишком хотелось ощутить на лице лишний солнечный луч. Улыбнуться в ответ, согласиться приехать в Лондон, не думая о том, насколько благоразумно такое предложение, не загадывать, не рассчитывать… просто жить. Жить, а не хоронить себя заживо в гробу традиций, недомолвок, страха и безразличия.
- Я не возражала Вам раньше, и не намерена этого делать впредь, - потому что ее возражения ничего не изменят. Маргарет знала это еще шесть лет назад, хотя не могла подозревать, кем на самом деле окажется ее будущий муж, - Вы позволите сопровождать Вас?
Пусть настаивает на отъезде. Тем больше у Маргарет будет причин поехать в Лондон и наконец-то увидеть его блеск и ужас собственными глазами. И глазами Артура Тачита. Он ведь ей обещал…
А матери совершенно необязательно знать о ее намерениях и желаниях.