- Скажите, Джонсон, вам не жалко всегда уезжать, потратив пару-тройку лет на то, чтобы возвести дом, продумать его до мелочей, забраковать в нем пару каминов и уморив нескольких рабочих?
- Напротив, мистер Грей. Я охоч до перемен. К тому времени, как в дом начинают вносить сундуки, стулья и зеркала, он мне обычно уже надоедает до смерти. И я считаю дни до уезда.
- Это потому что вы еще молоды, Джонсон.
- Или бесконечно легкомысленный? Да, мистер Грей, стоит признать, что во всем, что не касается моей работы, я стараюсь не быть сильно серьезным. Впрочем, местного общества и наших с вами вечеров мне будет не хватать. Не хотите построить новую усадьбу, мистер Грей?
- Нет, пожалуй, нет, даже совсем нет. Я как раз наоборот, привязываюсь, знаете ли. Дом, конечно, перестраивали тогда, когда его величество наш король еще только родился, и он нуждается в улучшениях, но, думаю, он простоит до моего приемника.
Август выдался теплым, даже жарким. Несмотря на наступающий вечер и сгущающиеся сумерки, окна библиотеки были распахнуты настежь. В комнате находились двое. Хозяин "Старых Дубов", Джон Грей, любовно сдувал пыль с фолианта, лежащего на широком столе, и гладил его кожаный переплет. Его гость, архитектор Томас Джонсон, молодой мужчина с брюшком и ленивыми движениями, но цепким взглядом, за время постройки дома в Блэкберне ставший почти своим в усадьбе Грея, удобно развалился в кресел напротив и наблюдал за действиями хозяина.
- Мой бог, мистер Грей, вы сдуваете с нее пыль уже полчаса, хотя наверняка в последний раз делали это еще вчера.
- Вот, одно из последних приобретений, - Грей сделал вид, что не заметил иронии собеседника, вздохнул, как это сделал бы жених, поднявший вуаль на новобрачной, чтобы поцеловать ее. - Она лежала в лавке старьевщика почти в самом дальнем углу. Еще пара лет в тех условиях, и книгу невозможно было бы восстановить. Только она знает, какой длинный путь в истории ей пришлось преодолеть, - он выдержал паузу и огласил название, при этом с изрядным пафосом, обычно ему несвойственным. - «Подлинная история Паломничества Благодати, написанная со слов сэра Эдварда Даймока его сыном, Джоном Даймоком, в году 1578 от Рождества Христова». И ведь именно про наши, наши места написано! Останки поминаемого в ней монастыря и сейчас можно видеть на землях сэра Самуэля. Вы понимаете, в каком месте вы возводили дом?
Джонсон хмыкнул. Сейчас Джон Грей, с которым он любил разговаривать и в усадьбе которого с удовольствием проводил вечера, показался ему чуточку чудаковатым. Но того было уже не остановить, и он углубился в историю Нанбернхольма, и если сначала архитектор слушал с некоторой снисходительностью, то потом уже все больше и больше втягивался в повествование.
Прервал их занимательную беседу слуга, сообщивший, что пришли кое-какие письма. Мистер Грей, увидев письмо мистера Нэша, адресованное племяннице, извинился перед гостем и попросил разрешения покинуть его на некоторое время. Он знал, что Элинор ждет писем и не хотел делать ожидание дольше необходимого.
Оставшись в кабинете один, Томас от нечего делать изучал книгу. Он рассматривал рисунок, нанесенный на задний форзац и, нечаянно дернув за переплет, к ужасу своему увидел, что угол форзацного листа отошел от подвертки. Попытавшись, логично и совершенно бесполезно, приклеить его обратно, он сделал только хуже, лист отклеился еще больше и под ним показался угол другого листа. Удивившись такой находке, Томас, уже не сомневаясь, оторвал лист еще больше, чтобы достать спрятанный.
Появившийся через четверть часа с вестью об ужине хозяин нашел гостя в состоянии странного возбуждения. Архитектор что-то бормотал "об особой атмосфере книг, которая подействовала даже на него", умолял оставить и ужинать без него и просил возможности посмотреть все книги, которые только касаются истории "этого места".
Мистер Грей удивился, но, как завзятый библиофил, не очень, записал проснувшийся в архитекторе интерес на свой счет и, почувствовав себя польщенным, выполнил все просьбы гостя.
Томас Джонсон покинул "Старые дубы" уже утром, отказавшись и от завтрака и от экипажа, заявив, что ему просто необходима прогулка по свежему воздуху. Попавшиеся ему по пути фермеры с удивлением смотрели на этого высокого и обычно вполне респектабельного мужчину, который шел широким шагом, как будто подпрыгивая, в одежде которого наблюдался явственный беспорядок, волосы были всклокочены, и который довольно громко разговаривал сам с собой.
Источником такого потрясения была бумага, надежно спрятанная в рукаве редингота. Она представляла собой внушительный список, количество драгоценных подвесок, золотых дароносиц, крестов с жемчугом и другими драгоценными камнями в котором было таким внушительным, что впору было сойти с ума по-настоящему. Описание места, в котором был ушлыми монахинями, спасавшими от короля Генриха сокровища монастыря, зарыт клад, теперь, когда от монастыря не осталось ничего, кроме развалин, да и те пребывали в остатках, довольно приблизительным. Но ради описанного можно было и расстараться, чтобы поискать.
Два года он работал на земле, хранящей такие сокровища! Два года был главным на ней и мог копать в свое удовольствие! И вот теперь, когда ему надлежало уехать в ближайшие три дня, ему в руки попал этот документ! Каждый раз, когда Томас Джонсон думал об этом, ему начинало казаться, что он и впрямь стоит на пороге сумасшествия.

Бумага была бледно-кофейного цвета, на сгибах – цвета шоколада. Кое-где чернила выцвели, и записи прочитывались с трудом. Но даже того, что он смог разобрать, было достаточно, чтобы потерять сон и аппетит.
- Золотые дароносицы. Кубки с рубинами. Жемчуг… жемчуг наверняка не годен. Изумрудные ожерелья. Похоже, архиепископ Йоркский прятал здесь не только церковную утварь… Ты понимаешь, сколько это сейчас стоит?! - он машинально взбил на голове петушиный кокон и посмотрел на растерянного брата. Бобби стремительно покрывался испариной, - представляешь, скольких усилий мне стоило уехать через сутки, сохраняя на физиономии абсолютную невозмутимость? Но я не мог оставаться дольше. Это показалось бы подозрительным.
- Это сейчас целых два состояния. Два состояния и еще одно неплохое приданое, - судорожно сглотнул Дженкинс. - Мне бы хватило и одного.
Он попытался взять со стола наполненный бокал с портвейном, но руки от возбуждения так дрожали, что от затеи пришлось отказаться. На Томаса он смотрел со смесью восхищения и уверенности, что тот чего-нибудь уже придумал или придумает в самый ближайший момент. Может, восхищение можно бы было счесть странным, учитывая, что Томас был всего-лишь незаконнорожденным сыном старшего Дженкинса. Зато он проявлял в жизни явную хватку и умение устраивать свои дела, чего начисто был лишен Роберт Дженкинс, сын джентри, из-за тяги к игре изрядно подспустивший отцовское состояние и поэтому отчаянно нуждающийся в быстром пути его поправить.
- Когда я советовал тебя Кавендишу, разве мог подумать, что он сидит на золоте в таком прямом смысле? - Роберт чуть не застонал от осознания ускользающих возможнстей. - А может, клад уже давно нашли, а? Мало ли кто видел эту записку.
- Если бы нашли, об этом случае стало бы известно даже последнему лондонскому забулдыге, - глаза Томаса возбужденно блестели, - я подумал, ты сможешь.
Он отхлебнул вина и вытер рукавом губы.
Рубиновая капля оставила розовый след на манжете; он не заметил.
- Вряд ли Кавендиш свяжет твое желание навестить его в деревне и тот факт, что именно Роберт Дженкинс рекомендовал ему архитектора Джонсона полтора года назад. Вы приятельствуете. Я в ваши круги не вхож, - на лице Томаса мелькнула легкая тень.
Бастарды, даже добившиеся определенного успеха, остаются бастардами.
- Перед отъездом я распустил сплетни, будто старый фундамент Нанбернхолма светится в темноте. Наш баронет посмеялся и прибавил мне гонорар. Но слуги сплетню с удовольствием подхватили, - Джонсон покрутил головой, словно галстук вдруг стал ему тесен, - ты приедешь к нему, подбросишь дровишек в котел пугающих историй о призраках, и будешь убеждать его вернуться на зиму в Лондон. Чернь суеверна. Если начнутся проблемы с прислугой, он не станет решать их немедленно, сочтет это знаком и, ничтоже сумняшеся, вернется на Карнаби-стрит, к грогу, камину и бриджу по средам. А у нас появится время и возможность без помех покопаться в развалинах.
- Ты быстро сориентировался, - пальцы перестали противно дрожать, и Роберт наконец смог приложиться к живительной влаге. - Так вот что ты придумал...
Он задумался. Было бы ошибкой считать, что сомневался он в том, насколько достойны подобные интриги сына джентльмена. Чистоплюем Дженкинс не был уже давно. На широкий жест он сподобился в последний раз уже давно, когда умер его отец, просивший позаботиться о незаконнорожденном Томасе. Теперь у него было значительно меньше денег, много желания их вернуть, так что на сделку с совестью он отправлялся с легким сердцем.
Сомневался он в успехе. Хотя прокатиться с приятелем в новый отсроенный дом...Расходов никаких: сгодятся и не самые новые фраки, в провинции-то. Есть и пить можно, не думая о расходах. Приволокнутья за какой-нибудь богатой вдовушкой.
- Предлагаешь мне там натыкаться на привидение? - с сомнением переспросил он, представляя, как ежеутренне убеждает Самуэля, что минувшей ночью видел призрака. - Или, - он хлопнул себя по коленке и захохотал, - самому побыть привидением? А что? Нет ли в том благословенном месте легенды о беспокойном старике-скряге? Или повесившимся от несчастной любви юноше? Может быть, застрелившимся из-за разорения мужчине средних лет?
- Ты не читал книгу, - задумчиво протянул Томас. Энтузиазм сводного брата был бальзамом на его истерзанное призраком богатства сердце, - не надо ничего придумывать. Дом отстроен на развалинах женского монастыря. Нанбернхолм. Сгорел в Реформацию. Местные жители, особенно те, что возвращаются затемно с осенней ярмарки в Линкольне, до сих пор видят там то танцующих ведьм, то неупокоившихся христовых невест.
Идея, которая пришла ему в голову, была чересчур авантюрна. Они рисковали. Но выигрыш стоит риска.
- Дом выстроен в паре сотен ярдов от остатков фундамента. Внушить суеверным слугам, что строительство стало причиной беспокойства призраков, труда не составит. Ты покажешься им монахиней, - Томас Джонсон, архитектор, залпом допил вино и рассмеялся.