Записки на манжетах |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Записки на манжетах » Архив оригинальных сюжетов » Сколько веревочке ни виться...
Grand péché ne peut demeurer caché - Сколько веревочке ни виться, а конец будет.
Время действия: 16 сентября, ночь и дальше.
Место действия: поместье герцога Гастона
Действующие лица: король Анри, герцог Гастон, Жестер, Аннибал де Буасси, Симон де Бланшар, Мари Бовуар и другие.
Клеман, сообразив, кого его наняли убить, запирался недолго и выложил все, что знал. Знал он, правда, не много, но зато рассказал главное – про заказчика. Имени, как обычно бывает в таких случаях, Батисьен божился, что не знает, но описанная им внешность говорила сама за себя - в темной добротной одежде, без каких либо намеков на излишества, не по моде коротко стриженный, с острым воробьиным носом, которым он словно принюхивался, и не менее острым проницательным взглядом Буасси и Жестер единодушно признали в нем секретаря герцога - де Бланшара.
Это снимало всякие сомнения в наличии заговора. Симон не мог действовать без ведома своего патрона. Хотя Анри и не сомневался, что дядя постарается свалить все на секретаря и способен притвориться, будто не заметил, что ему подсунули вместо венценосного племянника размалеванную куклу из уличного балагана.
После допроса Клемана Жестер с Буасси еще минут пятнадцать в лицах рассказывали все то, что им было известно. Анри слушал и наливаялся гневом от подлости задуманного дядей. Бланшар не только приказал под видом короля отравить циркача, к которому король особой жалости не испытывал, но он дал отраву и этой дуре де Бомон, что бы ее руками отравить и королеву!
Когда мушкетер и шут закончили свой рассказ, Анри еще несколько минут молчал, машинально пытаясь отломать корону с головы эбенового шахматного короля. Обстоятельства требовали немедленно мчаться в Монфлери, поднимать гвардию и возвращаться обратно, чтобы арестовать дядю. Но, это заняло бы много времени, к тому же, неизбежно пришлось бы собирать королевский совет, чтобы сообщить о причинах таких действий. Время будет упущено, и все это время Изабелла будет находиться в опасности, и может даже...
Это, конечно, было совершенно невозможно, но фантазия короля разыгралась ,а что, если убив королеву и объявив почившего циркача королем, дядя вдруг объявит приехавшего Анри самозванцем... Нет... Это было совершенно невероятно, а вот уничтожить следы заговора, если выяснится, что все раскрыто, превратив его в эдакий жестокий розыгрыш - вполне возможно. К тому же короля терзало неимоверное любопытство - взглянуть на своего двойника, настолько похожего, что даже Изабелла не заметила различий. Можно тайно проникнуть в поместье. Но, кто гарантирует, что у дяди ничего не припасено и на этот случай?
Король настолько задумался, что не сразу заметил, что де Буасси, уставший ждать монаршего решения, пытается что-то сказать.
Предложение мушкетера оказалось простым - вернуться в поместье, но не тайно, а с шумом и помпой в сопровождении прибывшего вместе с королевой отряда мушкетеров. Сержант брался эту помпу организовать.
- Хорошо, мсье Буасси, сделаем так, как вы предлагаете. Я буду ждать вас вначале центральной аллеи, там сходятся сразу несколько объездных дорожек, по которым ваши мушкетеры смогут незаметно подъехать. Но, мне нужна лошадь, оставьте одного из своих людей здесь, он будет охранять пленных и...- Анри почувствовал укор совести. Узнав о грозящей Изабелле опасности, он совершенно забыл о Бьетте, а ведь она тоже могла погибнуть. Еще неизвестно справился бы он с двумя убийцами, если бы мушкетеры не подоспели вовремя. - ... и мадемуазель де Лапланш, она пока останется здесь, чуть позднее я пришлю свои распоряжения относительно того, куда ее доставить.
Король понимал, что такое решение вряд ли устроит девушку, но пока оно было наилучшим. Ситуация складывалась неоднозначная, и неизвестно, что предпримет Изабелла, узнав о роли Бьетты во всей этой истории. К тому же арест дяди - дело нешуточное, и Анри были не нужны дополнительные скандалы.
Отредактировано король Анри (2015-04-15 19:35:15)
Несмотря на то, что ночь была в самом разгаре, возвращаться в усадьбу было решено сразу, как только подошли к завершению словоизлияния пойманных неудачливых убийц, а потом и рассказы Буасси с Жестером. Аннибал бы предпочел вернуться при свете дня, когда не все кошки серы, а их можно поделить на рыжих, черных, белых и настоящих серых, а король выглядит королем, как и двойник двойником, и вообще все лучше проглядывается, но настораживала неизвестность. Убийство короля - каждый раз, произнося даже про себя эту фразу, сержант крестился - было назначено на эту ночь и, вполне может быть, не только оно. Что происходит в усадьбе, где осталась ее величество?
В общем, несмотря на проведенные уже без сна сутки, день, начатый прошлым рассветом, когда королева Изабелла объявила о спешном выезде в усадьбу герцога Гастона, продолжался.
Тело несчастной кухарки было отнесено в ее каморку рядом с кухней и прикрыто одеялом. Бьетту со служанкой отправили в ее комнату, где ей предложили дожидаться того времени, когда можно будет сопроводить ее в Монфлери или усадьбу Гастона, и отдыхать. Клемана с подельником было решено запереть в подвале, где не было никаких окон, кроме маленьких, через которые может пробраться только крыса, да и то не слишком отъевшаяся. Двое слуг были оставлены для охраны, которую должен был возглавить Бюжо.
На обратном пути Буасси и опять сидящий позади него Жестер ехали впереди, его величество - в центре, завершал процессию Кавелье. Луна, благоволившая в эту безоблачную ночь всем - и ворам, и убийцам, и блюстителям закона - хоть и начала клониться к западу, все-таки сносно еще освещала путь. К тому времени, как она скрылась за деревьям, они уже выехали на опушку, где лес тесно смыкался с парком, а тропа переходила в аллею.
Путь был проделан в полном молчании, которое никто не решался нарушить без разрешения короля, и Буасси, опасавшийся, что сон сморит его прямо верхом, провел в молчаливых философских рассуждениях с самим собой, в которых нашлось место и легкомысленной, с точки зрения Аннибала, Бьетте, которая по глупости и корысти, конечно дала себя использовать. Хоть и в мыслях, но осторожно, прошелся мушкетер и по амурным похождениям короля. Больше же всего досталось герцогу Гастону, чье предательство никак не укладывалось в голове Буасси. Вот от Бланшара он как раз мог ожидать и не такого: что возьмешь с человека самого подлого происхождения? Но чтобы сам его высочество вознамерился покуситься на жизнь короля, к тому же который являлся его племянником, то есть почти сыном! Рассуждал Буасси горячо и со знанием дела, так что если мысли могли бы проделывать путь до своего объекта, то все, о ком думал сержант, должны были обзавестись как минимум сильной головной болью.
Доехав же до развилки, Буасси почти с сожалением вынужден был оставить свои пылкие внутренние монологи и посмотреть на небо.
- Ваше величество, я оставляю вам Кавелье. Надеюсь вернуться в скором времени. Скоро начнет светать.
Поклонившись в седле и получив разрешение удалиться, Буасси двинулся дальше, и вскоре они с Жестером выехали на аллею, которая была уже подъездной. Тут мушкетер достал из-за пазухи нежно припасенную в домике на острове бутылочку, сделал несколько глотков и тщательно прополоскал горло:
- Надеюсь, это сделает меня похожим на загулявшего Буасси, а? Я сейчас тихо найду своих людей и подниму их, чтобы его величество вошел в дом в приличном окружении, а вот тебе придется как-то прокрасться к королеве. Ее величество - единственная, кто сможет сказать, что король - это король так, чтобы все поняли.
После того, как Жестера вытащили из воды, он некоторое время безмолвствовал, взирая на живого и здорового монарха круглыми, как у сойки, глазами и счастливо улыбался. Клемана «упаковали» надежно, предварительно узнав у него все, что еще оставалось неизвестным свидетелям гнусных дел дяди короля. Деятельный настрой его величества и неменьшая активность сержанта королевских мушкетеров пришлись как никогда кстати – мокрый и слегка ушибленный веслом шут изрядно потерял в живости, и наблюдал за распоряжениями короля и действиями Буасси молча, изредка одобрительно постукивая зубами.
Однако на подходах к замку дяди шут высох, согрелся и вспомнил о Мари.
Мари, оставленной в одиночестве в окружении подлых врагов, каждый из которых представлялся шуту маленькой хищной гарпией с носом Симона де Бланшара.
«А если он уже потребовал Мари с отчетом, и …- мелькнула пугающая мысль, - или, пользуясь безнаказанностью, пришел и самолично отравил циркача, а потом?..» Шут ожил и встрепенулся.
- Я тотчас же бегу в покои его величества, отыщу Мари и попрошу немедленно разбудить королеву. Если мы не опоздали, Мари затем не вернется к «кукле», а отправится к Бланшару в кабинет с отчетом, что, дескать, дело сделано, и…
…дальше шут не сомневался – Бланшар и его патрон выдадут себя непременно. Король умер – да здравствует король! Или как там принято у власть имущих.
- Тут мы их и накроем, - пробормотал Жестер уже на ходу, переходя с рыси на галоп.
Галопом он промчался и мимо герцогской стражи – сначала его хотели остановить, потом признали во взлохмаченном парнишке королевского шута.
- Откуда ты так летишь, приятель? Никак, чей-то рассерженный муж до самых дворцовых ворот за тобой бежал? - блеснул остроумием начальник стражи. Солдаты подобострастно заржали.
- Только до развилки, - переводя дыхание, бросил шут, и нырнул между двумя гвардейцами.
Вслед ему понеслись смешки и скабрезные шуточки.
Далее пусть шута следовал в гардеробную, где в сундуке нашелся небрежно сброшенный маскарадный костюм, облачиться в который во второй раз оказалось… ничуть не легче, чем в первый. С париком и шнуровкой он провозился не менее четверти часа.
- И ты еще хвастал, что любой корсаж падет к твоим ногам за несколько мгновений, - попенял сам себе шут.
Практичный внутренний голос напомнил, что расшнуровывать дамский корсаж – совсем не то же, что его зашнуровывать.
«И стимул иной!» - добавил вредный чертенок за левым плечом.
Жестер шикнул собственному демону, напомнив, что стимул у него сейчас есть, и о-гого - какой! На кону стояли честь и благополучие Мари Бовуар.
И следующие из этого приятные бонусы.
Впрочем, как человек честный и дворянин, Жестер о бонусах старался не думать.
Только о деле.
Ночной путь субретки оказался в чем-то проще дневного – хотя Жестер готов был и к тому, что «девичью» честь ночью защищать куда сложнее, чем днем, и защищать, возможно, придется кулаками. Однако в предрассветный час, «час волка», в галерее он не встретил ни одного стражника, а тот, что стоял у двери в спальню его величества, беззаботно посапывал, прислонившись к стене. Услышав шаги Жестера, он приоткрыл один глаз, узрел белокурые локоны, и махнул рукой – мол, проходи.
- Уф! Мари, если бы ты только знала! – зачастил шут, убедившись, что дверь надежно закрыта, лежащий на постели короля бледный циркач все еще жив, а Мари выглядит обеспокоенной, но, ни следов слез, ни иных «отметин» благосклонности придворной галки Бланшара на хорошеньком личике камеристки не наблюдается, - бегом, поспеши, буди ее величество! Дело особой важности! Мы нашли короля! Настоящего, живого короля!
Мари тоже не спала уже больше суток, но, несмотря на это, сна у маленькой камеристки не было ни в одном глазу - столько самых разнообразных событий произошло за минувший день. Даже сидя в течение нескольких часов в полумраке комнаты у постели того, кого Жестер именовал циркачом, а все остальные называли Его королевским величеством, Мари ни на секунду не задремала. Ни стража у дверей, ни мэтр Керуак, занятый своими записями, к счастью, не заметили той короткой подмены, которую они устроили с Жестером, но камеристке все равно было не спокойно. Особенно сильно она испугалась, когда в опочивальню заявился герцогский эскулап. Оба лекаря бурным шепотом о чем-то поспорили и к удовольствию Мари, мэтр Эврар все-таки удалился, что-то недовольно бормоча себе под нос. А Керуак, тщательно отмерив капли лекарства, влил их в рот своему сонному подопечному и отправился спать в соседнюю гардеробную, строго приказав Мари тотчас же звать его, если король проснется.
Время тянулось медленно. Сидя у прикроватного столика, камеристка невольно принялась разглядывать лежащего на постели человека.
" Жестер говорит, что циркач. А ведь похож, только волосы растрепались и синяк на полщеки, но такой же хорошенький. А разве циркач может быть таким же красивым как король? И щекой так же дергает и бровь поднял, снится, наверное, что-то нехорошее. Его величество всегда так делает, когда гневается. Может Жестеру со страху просто привиделось?"
Звон упавшей за дверью алебарды, заставил Мари вздрогнуть, но тут же облегченно вздохнуть - похоже, что просто стражник задремал.
" Скорее бы шут с сержантом вернулись. И только бы Бланшар не явился".
Воспоминание о Симоне, начисто смыло из головы начинавшуюся дрему,и все остальное время камеристка провела в тревожном ожидании, невольно вздрагивая при каждом звуке и шорохе, а потому встретила Жестера довольно испуганно.
- Бог мой, Жестер, ты меня напугал.
Слова шута, заставили ее всплеснуть руками.
- Нашли короля? Настоящего? Слава богу, что живого... Так значит это не... - Мари прикрыла рот ладошкой и обернулась к постели. - Так значит это и в правду циркач? А где нашли? С мадемуазель де Лапланш? Будить королеву? А что мне ей сказать, куда вести? Что делать?
- Ох, Мари!.. Ты слишком много спрашиваешь! - деланно возмутился шут, радуясь про себя, что Мари Бовуар ничуть не изменилась – вместо того, чтобы причитать и ахать, как поступила бы каждая вторая фрейлина при дворе Изабеллы, королевская камеристка пожелала знать подробности, - все-все расскажу, клянусь Святой Пятницей! Только потом, позже, как все уляжется, а виновных, если не накажут, то, по крайней мере, запрут под замок понадежнее!
До последнего мгновения Жестер и не задумывался о том, что ожидает Бланшара, а когда задумался, его слегка замутило. Что ж, поделом!
- Тихонько скажи ее величеству, что нужно срочно прийти в комнату его величества, дело безотлагательное! Больше ничего не говори, чтобы ни одна живая душа раньше времени… не обрадовалась. А сама бегом к Бланшару, сообщить, что, мол, настойку болезному монарху дала, как велено было, а возьми да и начни помирать… и, кажется, умер. Мол, ты так испугалась, что точно не знаешь… и бросилась бежать. Уверен, герцог непременно пожелает убедиться, точно ли он «да здравствует король!»
- А ты слишком много указываешь, - тряхнула кудрями камеристка, но шута выслушала. Хотя когда он заговорил о Бланшаре, снова затрясла головой.
- Не- не, не пойду я к нему… а вдруг он догадается? Тогда мне точно не жить…
При одной мысли о том, что надо пойти к Симону, Мари начала бить дрожь. Странно, как она раньше могла думать о нем спокойно и даже пытаться кокетничать с ним, хоть и едва заметно. Сейчас Мари не сомневалась, что секретарь, если что-то заподозрит, то может совершенно спокойно ее зарезать, а то и просто придушить в каком-нибудь укромном уголке герцогского дома.
- А вдруг он меня увидит, когда я пойду к королеве, что мне тогда делать? Нет, нет…я не могу….
Раньше ей не было так страшно, но теперь, когда дело подошло к развязке, и могли полететь такие головы, на фоне которых ее жизнь была не дороже случайного чиха, камеристка отчаянно испугалась. Ноги ее подгибались, и она, чтобы не упасть невольно ухватилась за столбик кровати, на которой все так же сладко спал его поддельное величество. Полог кровати угрожающе заколыхался, и Мари вовсе обмерла, представив, как это все валится вниз. Пальцы ее разжались и она, почти теряя сознание, стала оседать на пол, к ногам, вернее, к юбкам шута.
- Нечего секретарю герцога у королевских покоев ошиваться, – буркнул шут, а сам встревожился. Если и правда, кто-то из соглядатаев донесет, что Мари бегала к ее величеству? Поспешит тотчас же к Бланшару, или камеристка успеет первой?
Оставалась надежда, что Мари удастся проскользнуть незамеченной…
- Иди, - решительно отрезал Жестер, - а я солдата у двери отвлеку. Дальше галерея пуста, сам видел. В такое время даже самые стойкие крысы спят... а часовой к нашей галке с докладом не пойдет, у него иная зада-ааа...
Договорить Жестер не успел.
Пыльный балдахин угрожающе закачался. Но сооружение из ореха и бука, порождение вдохновения умелого мебельного мастера, изготовившего королевское ложе, устояло. А королевская камеристка – нет.
Розы на щеках Мари Бовуар увяли в одно мгновение, и, стремительно бледнея, девушка сползла на пол… Точнее, сползла бы, если бы шут, поднаторевший в выведении придворных дам из легких обмороков, приключавшихся, обыкновенно, от жары или слишком туго затянутого корсажа, не подхватил ее на руки.
- Нашла время, - жалобно пробормотал Жестер, довольно бесцеремонно подвинул мирно посапывавшего циркача (поддельное величество, даже придя в себя, вряд ли стало бы возмущаться несоблюдением правил этикета), и уложил Мари на краешек огромной кровати, на которой легко уместились бы пять человек.
- Ну-ка, приходи в себя! - плеснув на носовой платок воду с уксусом из кувшина, приготовленного для короля, Жестер быстро и уверенно (что свидетельствовало о немалом жизненном опыте) ослабил шнуровку и принялся растирать виски и ключицы внезапно обморочной камеристки, - Мари, ну же! Вставай немедленно! Не бойся. Я за дверью спрячусь. Бланшар не успеет тебя задушить! Обещаю!
Придворные дамы могу падать в обморок по любому поводу, а камеристкам этого не положено, потому Мари пришла в себя быстро, и Жестер тут же получил по рукам за свои нехитрые манипуляции.
- Убери от меня свои уксусные тряпки, - оттолкнув шута, камеристка села на постели и испуганно посмотрела в сторону спящего. Не то, чтобы она не верила словам Жестера, в том, что он говорит правду, она не сомневалась, но все равно в глубине души у нее таилось сомнение, уж больно циркач был похож на настоящего короля.
- Спрячешься ты за дверью, как же... он и тебя, если что, сумеет придушить, - недовольно буркнула Мари, поправляя корсаж, и прислушалась - судя по храпу с присвистом, мэтр Керуак спал, циркач тоже спал, оставалось надеяться, что и секретарь герцога не страдает бессонницей.
Хотя, приказать отравить короля, а потом крепко уснуть? Впрочем, с де Бланшара станется.
А вот герцог Гастон? Спит ли он?
Мари поежилась и решительно поднялась. Удивительно, но в этот момент принца крови, королевского дядю, она боялась куда меньше, чем Симона.
- Ладно, давай отвлекай стражника, а то решит, что у него в глазах двоится, и шум подымет. Я, если что, скажу, что меня лекарь к Изабелле послал за указаниями, она ведь всем сказала, что завтра, ой... сегодня уже, собирается везти короля в Монфлери.
Камеристка еще раз посмотрела на циркача - вот ведь, судьба-злодейка, как людьми распоряжается, и тихонько подкралась к двери, готовая выскользнуть в коридор при первой же возможности.
Затея шута, удалась, и пока стражник таращил сонные глаза, стараясь понять, что ему втолковывает бойкая белокурая девица, Мари, стараясь не шуршать юбками, проскочила у него за спиной и, свернув за угол, во всю прыть пустилась бегом по коридору в сторону комнат королевы.
Конечно, Изабелла не спала. Продумывая план мести мадам де Бомон и разоблачения козней герцога, она сделалась сосредоточена и решительна. Придворные дамы списали непривычную для ее величества задумчивость на тяжелое состояние короля, и лишь тихонько перешептывались, не решаясь беспокоить монаршую особу. Однако перед ужином ее величество сделалась возбуждена и рассеянна одновременно. Ненароком смахнув склянки с духами с туалетного столика, Изабелла обвинила в неловкости мадам де Бомон, потребовав, чтобы та собрала все самолично. Юная фрейлина, дочь виконта Дюкло, бросая испуганные взгляды на Изабеллу, бросилась помогать статс-даме, случился небольшой переполох, закончившийся потерей серебряной бонбоньерки королевы, украшенной эмалью и жемчугом. Поиски бонбоньерки заняли еще полчаса. Безделушку нашла графиня де Бомон – оказывается, дорогая вещица притаилась за витой ножкой обитой алым шелком козетки. Графиня тут же была прощена, удостоена самых теплых слов благодарности, которые Изабелла произнесла с неожиданным вдохновением. Остаток вечера выводок придворных дам щебетал с удвоенным рвением, наблюдая стремительную смену настроений королевы. Завершился вечер более чем удачно, по мнению дебютантки мадемуазель Дюкло. Увлекшись рассматриванием инкрустации на недавно подаренном его величеством черепаховом гребне, королева рассеянно махнула рукой, когда ей принесли вечерний кувшин с шоколадом – в результате еще непривычное при дворе лакомство досталось фрейлинам.
Легкий ужин прошел без происшествий, разве что графиня де Бомон случайно опрокинула бокал ее величества, за что долго и со вкусом приносила извинения, снова была прощена и удостоена небольшого подарка в виде броши с аметистом.
Поразившись неслыханной доселе королевской милости, графиня списала этот оксюморон на мгновенное действие выданного Бланшаром снадобья, булькнула, и, краснея, проблеяла:
- Ваше величество желает послушать Ронсара? - поэзию статс-дама сочла вполне удобоваримой колыбельной. На середине пути за книгой графиня неожиданно распахнула неопрятную пасть и со вкусом и долгим «ааы-ыххх!» - зевнула.
Маркиза де Сюлли испуганно скосила глаза на мадам де Бомон и немедленно зевнула следом.
«Скрип садовой калитки во стократ приятнее вашего чтения, мадам», - улыбнулась Изабелла, не без удовлетворения наблюдая, как одна за другой любительницы модного шоколадного напитка стыдливо прикрывали ладошками рты, усилием воли удерживая себя от погружения в сладкий мир грез.
Изабелла с восторгом последовала примеру фрейлин и несколько секунд зевала и хлопала глазами, как внезапно разбуженный котенок.
- Пожалуй… пожалуй, не нужно. Попросите камеристку помочь мне отойти ко сну… и вы свободны, дамы… - проговорила королева между двумя старательными зевками, обратив внимание на огонек удовлетворения, мелькнувший в стремительно соловеющих глазках мадам де Бомон.
Фрейлины удалились, спотыкаясь и путаясь в платьях.
Однако «отходить ко сну» ее величество не собиралась. Отослав шуструю темноволосую девицу прочь, королева села за туалетный столик и, вглядываясь в собственное отражение в зеркале напряженными глазами, принялась ждать вестей от Мари Бовуар.
Отредактировано Изабелла (2015-04-24 10:49:28)
Мари на цыпочках торопливо шла по гулким темным коридорам, Взять с собой свечу камеристка побоялась, а потому приходилось пробираться почти на ощупь, замирая при каждом шорохе - ей постоянно казалось, что сейчас, как чертик из коробки, откуда-то из тайного хода появится Бланшар. Пару раз она едва не упала, споткнувшись на ступеньки, а один раз, когда коридор неожиданно повернул, едва не разбила лоб об угол. К частью, это ночное путешествие длилось недолго, и Мари с облегчением обнаружила, что,наконец, добралась до крыла отведенного королеве, где ее встретил целый оркестр сонных посвистов, всхрапываний и похрюкиваний, которые доносились практический из каждой комнаты фрейлин. Камеристка невольно захихикала, судя по всему, ее величество весьма удачно распорядилась настойкой да Бомон. Дежурная фрейлина, сидевшая у дверей королевской опочивальни, тоже спала, запрокинув голову на спинку кресла. Мари тихонько поскреблась, сообщая о своем появлении, а потом быстрой мышкой проскользнула в комнату королевы.
- Ваше величество, слава богу, вы не спите, - поклонившись, Мари подскочила к обернувшейся королеве. - Нет-нет не беспокойтесь, - заторопилась она, заметив напряженное внимание в глазах Изабеллы, - с его величеств... - Мари запнулась в сомнении, как ей назвать лежащего в королевской спальне больного. Но, Жестер велел заранее не рассказывать, к тому же она не соврет, если скажет, что с королем все хорошо.
- С его величеством все в порядке, но дела здесь творятся черные. Бланшар, узнав, что меня отправили помогать мэтру Керуаку, тоже дал мне флакон, такой же как де Бомон. Уж не знаю, что там было, и вправду снотворное или яд, но он обещал выдать меня замуж за дворянина, сделать придворной дамой, если я вылью флакон в питье его величества. Я рассказала Жестеру и они с Буасси придумали ловушку, чтобы вывести всех на чистую воду. А для этого вам сейчас надо поспешить в комнату его величества, только так, чтобы никто не заметил, а я...- при мысли о предстоящем ей спектакле, Мари поежилась, - побегу к Бланшару, рассказать, что с его величеством стало плохо, чтобы заманить его туда же. Поспешите, ваше величество, пока в коридорах никого нет, - камеристка умоляюще прижала ладони к груди и присела в коротком реверансе, - пожалуйста.
Речь юной камеристки казалась достаточно сбивчивой и запутанной, и потому вдвойне убедительной. Изабелла поняла, что у них нет времени ни для долгих расспросов, ни для долгих сборов.
- Пойдем, Мари, мы разойдемся в галерее – я пойду в спальню короля, а ты поспешишь к герцогской крысе. Береги себя… - королева пожала горячую ладошку и, подобрав юбки, выглянула за двери опочивальни. У входа, расположившись на атласной козетке, посвистывала носом маркиза де Сюлли, поодаль сладко посапывала юная фрейлина.
Темноволосая субретка – единственное существо, сохранившее бодрость духа в этом сонном царстве, вскочила и низко склонилась перед королевой, изумленно хлопая глазами. Изабелла поманила девушку пальцем.
- Предупредишь графиню – прикажу прогнать, будешь в Провансе бабушку местного священника одевать к заутрене.
Субретка испуганно затрясла головой, молча позволив пройти и недавней товарке, а ныне ближайшей королевской наперснице.
Конечно, ей было сказано обо всем, что касается ее величества, сообщать немедленно мадам де Бомон. Но мадам де Бомон, известная сладкоежка и любительница основательно распробовать диковинные яства, вылакала почти треть кувшина с шоколадом – и нынче храпела в соседней спальне так, что содрогался бархатный полог над кроватью.
Делать было нечего. Если сообщать о побеге королевы из собственной опочивальни она должна именно статс-даме, а сделать это невозможно – следовательно, и делать ничего не нужно. С этими мыслями камеристка вернулась на низенькую скамеечку у двери королевской спальни и погрузилась в сладостные грезы, в которых фигурировал конюх Жак, поваренок Пьер и пара безымянных герцогских лакеев.
- Удачи тебе, девочка, - проговорила королева у выхода в галерею.
Хотя она старалась ступать бесшумно, спящий в нише солдат приоткрыл глаза, однако, заметив низко склонившую голову девушку в мышиного цвета платье, снова смежил веки и причмокнул губами.
Изабелла была предусмотрительна, и выбрала для вечера неброское мягкое платье темно-серого цвета, которое вполне подходило «без-пяти-минут-вдове», и было несколько непривычным для привыкшей к блеску украшений королевы.
Изабелла ускорила шаг.
У двери в спальню она остановилась, стараясь унять бешеный стук сердца. Только сейчас она поняла, что не знает, что ждет ее за дверью.
Сюрпризом оказался королевский шут в женском платье.
- Входите, ваше величество, - проговорил Жестер, совершенно не смущаясь юбки и белокурого парика и пренебрегая необходимостью отвесить низкий поклон.
Изабелла позабыла удивиться, устремив беспокойный взгляд на королевское ложе. Больной зашевелился.
- Как чувствует себя его величество?
- Последний раз, когда я видел его, он был вполне бодр и в добром здравии, - вкрадчиво сообщил шут.
- П-последний раз? – переспросила Изабелла. В глазах потемнело.
Второй раз за ночь Жестеру пришлось укладывать на королевское ложе обморочную даму. Правда, в этот раз саму королеву.
Мари вновь пробиралась по темным коридорам. На этот раз она предусмотрительно захватила с собой свечу из спальни королевы. Камеристка была в таких растрепанных чувствах, что не сразу нашла нужную галерею. Она уже несколько раз прокляла себя за склонность к авантюрам и несколько раз оправдала себя тем, что ввязалась в эту историю не по собственной воле. Но, несмотря на все оправдания, с каждым шагом ей становилось все страшнее. Под конец ее стала бить такая сильная дрожь, что она едва не повернула обратно. Каждый шаг давался с трудом, дышать было трудно. Мари казалось, что шелковый шнурок уже стягивает ее шею. Она все надеялась, что Жестер выполнит свое обещание и посторожит за дверью, во время ее разговора с Бланшаром, но шута нигде не было видно, и Мари стала разбирать злость на мужчин вообще и на шута в частности. А когда она злилась, то брала себя в руки и переставала бояться, и хотя дрожь, скорее нервная, чем от страха, продолжала ее бить, к двери комнаты Бланшара, Мари подошла уже готовая к новым авантюрам. Последние несколько шагов она пробежала и торопливо поскреблась в дверь, шепча прерывающимся дрожащим голосом:
- Мсье де Бланшар, мсье де Бланшар, откройте это я...я...Мари...
У секретаря его высочества сна не было ни в одном глазу. Бланшар не сомневался, что патрон и сам не сомкнул глаз, но, по молчаливому уговору, герцог расстался со своим секретарем вечером и удалился в опочивальню на виду у десятка лакеев и мелких прихлебателей. Симон также отправился «спать», так что при самом худшем раскладе, какой могли себе вообразить окрыленные успешной подменой заговорщики, каждый из них мог предоставить десяток свидетелей их незлокозненного поведения. «Худшим» раскладом, по мнению Симона, могло быть лишь уличение маленькой камеристки в отравлении короля.
Что ж, пешкой придется пожертвовать.
Впрочем, ею придется пожертвовать в любом случае.
В первом жертва станет явной, а во втором… белокурая мадемуазель просто исчезнет. И даже вопросов никто не задаст, а если и задаст… чай, не первая девица сбежала, скрывая грех. Кому есть дело до маленькой камеристки?
Если же первый министр что-то заподозрит – доказать близкую (и весьма неожиданную) дружбу Изабеллы и юной служанки труда не составит. Их беседу в парке имели удовольствие наблюдать многие. Никто, пожалуй, не удивится тому, что раздражительная и непоследовательная королева, уязвленная тайным свиданием мужа с опальной фрейлиной, приказала служанке отравить неверного супруга.
«Расследование» будет недолгим. Бедняжку Мари повесят на городской площади. Королеву ждет более «почетная» смерть – ей отрубят голову.
И хотя его высочество, взойдя на трон, может явить подданным милосердие, и сослать Изабеллу в отдаленный монастырь… однако предусмотрительный секретарь предпочел бы увидеть плаху.
Впрочем, о худшем Симон старался не задумываться (или задумываться лишь в той мере, в какой необходимо было предусмотреть все). Лучшее маячило на расстоянии протянутой руки. Оставалось дождаться прихода камеристки, сообщить герцогу о кончине короля, и…
Бланшар вскочил и принялся мерить шагами небольшой кабинет. Очередной (седьмой? двенадцатый?) променад был прерван тихим стуком в дверь.
Симон дернулся.
Щелкнул замок.
Открылась и снова закрылась дверь.
Мари стояла перед ним, разрумянившаяся от быстрой ходьбы, слегка постукивая зубами.
- Ну? – Бланшар умело скрывал нетерпение, - что его величество?
Как ни храбрилась Мари, при виде Бланшара ее решительность тут же улетучилась, и ей снова стало дурно, почти так же, как в комнате короля. Лицо камеристки побледнело, на лбу выступила холодная испарина, и она инстинктивно, чтобы не упасть, ухватилась за камзол секретаря.
- Его… его… его величество , он… - цепляясь пальцами за пуговицы камзола, пролепетала она трясущимися губами. - Он проснулся, мэтр Керуак велел дать ему попить. Его величество выпил и снова задремал…
Губы не слушались, и слова получались прерывистыми, но Мари и не пыталась говорить четко. Она не смогла бы сейчас сдержать дрожь, даже если бы захотела. Где-то на задворках мелькнула мысль: «А ведь специально я бы так никогда не сыграла».
- Его величество, он задремал, а потом вдруг посинел весь, захрипел так, словно его душили, задергался сильно-сильно, а потом затих… Мэтр Керуак бросился к нему, стал кричать, чтобы немедленно принесли горячую воду, хлопать его величество по щекам… Голова его величества так и моталась из стороны в сторону… - Мари всхлипнула и нервно сглотнула, - а я побежала сюда. Мсье де Бланшар...ведь это не…
Камеристка толком не знала, как может выглядеть сильное отравление и, уже который раз, помянула добрым словом сестру Мадлен, которая темными зимними вечерами рассказывала монастырским воспитанницам страшные истории про ревнивых мужей, неверных жен и коварных отравителей. Мари смотрела на Симона полными ужаса глазами, свято надеясь, что рассказы Мадлен хоть немного соответствовали действительности.
Отредактировано Мари Бовуар (2015-05-08 15:00:57)
- Ах, он ведь был так плох, - машинально проговорил Симон, бросая испытующий взгляд на Мари. Девица тряслась, словно малиновое желе, и, похоже, не сомневалась в смерти монарха, - не бойся, чтобы ни случилось, ты не виновата. Медики утверждали, что король слишком тяжел, чтобы перенести переезд в столицу, ему могло стать хуже… Не бойся, глупышка. Ты все сделала правильно.
Если камеристка выполнила его просьбу буквально, «болван» не жилец. Дозы лекарства хватило бы на троих «королей». Но надо знать наверняка. А наверняка можно узнать, только увидев самолично. В спальню больного так просто не попасть, даже если «королем» является безжизненное тело неизвестного циркача, нашедшее покой на королевском ложе. Надо сообщить его высочеству – он, как ближайший родственник, не просто может, а должен появиться в месте переполоха – а в том, то переполох будет, он не сомневался.
- Ты все сделала правильно, - повторил Бланшар, расширившимися зрачками всматриваясь в дрожащее личико. Сейчас девица была легкой добычей – легче не придумаешь. Растерянная, испуганная, она, пожалуй, и сопротивляться не станет. Лишь на мгновение на непроницаемой физиономии дворцовой галки мелькнуло злое торжество, - а теперь иди сюда.
Рука сжалась на девичьей шее подобно удавке.
Нет, он не собирался брать ее здесь и сейчас – его ждал герцог, и Симон как никто другой понимал, сколько стоит каждая минута промедления.
- Иди сюда, девочка, - второй рукой он подхватил ее за талию и потащил к двери в углу кабинета, спрятанной за изрядно потертым ковром. Когда-то гобелен изображал сцену битвы при Ретиньяке и украшал кабинет самого Гастона, однако произведение искусства было изъедено молью настолько, что зритель уже с трудом различал чужих и своих – и потому было передано Симону в качестве «маскировки».
Почувствовав на шее пальцы Бланшара, Мари задрожала, как осиновый листок. А когда Симон быстро повлек ее в скрытой за гобеленами дверце, «да будь они прокляты эти гобелены*, камеристка и вовсе сомлела. Худшие предположения начинали сбываться. Секретарю не нужна свидетельница, да что там свидетельница, исполнительница его коварного замысла. Сейчас он ее затащит в пропахший мышами и крысами чулан и просто придушит своими жесткими пальцами.
«Святая дева, помоги мне. Господи, пошли кого-нибудь, чтобы меня спасти! Жестер, шут, куда же ты пропал?!» - мысленно молила Мари, невольно упираясь, пока Бланшар почти на руках тащил ее к скрытой за гобеленом двери.
Дверца со скрипом отворилась, и камеристка, схватившись за внезапно пришедшую в голову мысль, как утопающий за соломинку, пробормотала:
- Нет, нет мсье, мне нельзя задерживаться… мне надо к королеве. Мэтр Керуак велел срочно сообщить ее величеству, что его величеству стало плохо…
C Мари согласовано.
- Прекрати скулить, дурочка! – уже не стесняясь ни в словах, ни в действиях, Симон коротко замахнулся и ударил камеристку по лицу, схватил первую попавшуюся под руку тряпку (впоследствии оказалось, что это лента, второпях сорванная с чьего-то корсажа) и, разорвав ее пополам, одну половину скомкал и затолкал в рот жертве, до тех пор, пока жалобные вопли не прекратились, вылившись в слабое нечленораздельное мычание, а оставшейся торопливо обмотал сведенные за спиной запястья и стянул узлом.
- Сиди тихо, иначе хуже будет! – прошипел он, захлопнул дверь и задернул гобелен. Пожалуй, предупреждение было лишним – девица неловко сползла по стенке, заваливаясь на бок, и прикрыла глаза.
От борьбы с камеристкой и явной близости девичьих прелестей, наслаждение которыми, в силу обстоятельств, вновь откладывалось на неопределенный срок, на лбу у Симона выступила нежная испарина. Секретарь несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, поправил покосившийся ворот, провел рукой по коротко стриженым волосам. Не было зеркала, чтобы оценить степень произведенных разрушений – впрочем, Симон не сомневался, что герцогу будет точно не того, как выглядит его слуга.
Он пресек небольшую комнатку, которая разделяла покои герцога и кабинет его секретаря, и постучал, скорее из вежливости, чем из необходимости. Безмолвный лакей распахнул дверь мгновенно, и тут же удалился, повинуясь нетерпеливому жесту секретаря.
- Ваше высочество… Пришла камеристка, приставленная ее величеством к королю. Состояние его величества внезапно ухудшилось. Похоже, вам нужно поспешить в спальню его величества.
Не было сказано ни единого лишнего слова. Но тот, кто понимает, услышит все несказанное.
Глаза секретаря встретились с глазами герцога.
Оба они понимали.
Его высочество знал, что нынешняя ночь должна быть насыщенной событиями, но даже не подозревал, какими им суждено стать.
Гастон и раньше не понаслышке знал, что такое бессонницы, сегодня же совсем не сомкнул глаз. Спать было настолько нелепо, что он даже не пытался делать вид, что собирается лечь. Вероятно, слуги, посапывающие в гардеробной, считали, что герцог уснул за столом, пялясь в бумаги.
Ни в какие бумаги он, конечно, не пялился.
Он смотрел на часы, прикидывая, что же и где происходит сейчас.
По его уверенности, к настоящему моменту некие наемные убийцы уже завершали то, для чего были наняты, на одном маленьком островке. Гастон не собирался дальше пользоваться этим местом для успокоения, как раньше, раз уж ему суждено было стать местом упокоения. "Разобрать дом и поставить там церковь", - с хозяйской рациональностью рассуждал он.
Вероятно, церквей вообще придется теперь поставить много.
Никакого сожаления или священного ужаса от содеянного герцог не испытывал. Он слишком долго ждал этого момента, готовился и планировал. Возможно, с того часа, как этот самый дом был разбужен воплем только народившегося младенца мужского пола, которого чуть позже крестят под именем Анри, еще чуть позже объявят наследником, а еще через много лет он станет помазанником.
Впрочем, как и тогда, Гастон был уверен в том, что эта череда событий всего лишь ошибка, которую исправить может единственно он.
Так вот сожалений он не испытывал.
Точнее, ему было жаль своего племянника, еще юного и вполне здорового, которому можно бы было долго жить, но ни капли - короля Анри.
Королем должен был стать он, герцог Гастон.
Король умер, да здравствует... осталось только расстаться с циркачом.
Приход Бланшара и "новости" герцог воспринял с умеренной радостью и воодушевлением. Тягучий, долгий, наполненный одним ожиданием акт комедии теперь менялся на финальный, который будет гораздо веселее и стремительней.
- Ухудшилось? Это сказал кто-нибудь из врачей или только камеристка? - осведомился он.
Собственная шутка, понятная только двоим, не повлияла на выражение его лица, по-прежнему остававшееся холодным и почти неподвижным, но глаза неприятно заблестели.
- Хорошо, я пойду все узнаю.
Он поднялся из-за стола, за которым провел вот уже несколько часов, казавшихся то вечностью, то мгновением, и вышел из своего кабинета.
"Не каждому циркачу выпадают такие похороны, какие этому устрою я", - продолжил внутренний монолог Гастон. - "Анри придется довольствоваться гораздо более скромными".
Отредактировано герцог Гастон (2015-06-17 00:01:30)
Усадебный дом, принадлежащий герцогу Гастону, в предрассветные часы в глубине своей, может, и хранил бурную жизнь и беготню, но происходили они там, где были расположены покои сильных мира сего, то есть спальни его и ее величества, а так же его высочества герцога Гастона. Но чем дальше было от них, тем было тише и спокойнее, а внизу так и вообще все спали, и сон их, как и полагается в предутренние часы перед самым подъемом, был наиболее сладким.
Именно тишина и покой и встретили подъехавших к дому Аннибала де Буасси и шута. Через парадный вход сержант не сунулся, зато через кухню попасть оказалось так же легко, как в лачугу какого-нибудь батрака.
- Что-то мы сегодня все через кухню, - пробормотал мушкетер сам себе, едва не наткнувшись на растянувшегося прямо на полу поваренка.
Кое-кто из кухонной челяди, разбуженный появлением Буасси, открыл глаза и удивленно приподнялся, но, увидев мушкетера, от которого хорошо разило вином, сочли за лучшее опять погрузиться в сон, посетовав про себя на тех, кто может себе позволить ночной образ жизни и будит добрых людей, которым скоро вставать и трудиться до поздней ночи.
Жестер направился к покоям короля, а у Аннибала были свои заботы. В усадьбе сейчас спали человек пятнадцать мушкетеров, которые не только подчинялись ему, но и на которых он мог рассчитывать. Подумав, Буасси решил остановиться на восьми. В возможность серьезного столкновения с людьми герцога он не верил, а для того, чтобы все выглядело по-настоящему, вполне достаточно и шуму сейчас будет меньше. Им надлежало, пройдя тем же путем через кухню, собраться у начала подъездной аллеи.
Исчез Аннибал первым, пройдя все тем же путем, чтобы оказаться на том месте, где ждал его король, не позже, чем через полчаса после того, как оставил его.
Эти полчаса были самыми долгими в жизни короля, и вовсе не потому, что Анри ни разу в жизни не приходилось ждать больше четверти часа. Ожидание, наполненное самыми страшными домыслами и предположениями, показалось ему бесконечным. Король нервно расхаживал в начале аллеи, то и дело с тревогой посматривая на виднеющийся в конце ее дом. Воображение уже нарисовало ему самые ужасные последствия заговора: Жестера и Буасси непременно хватились, дядя заподозрил неладное, и их наверняка ждала засада, Изабелла мертва, а все верные королю люди не только здесь, но и в Монфлери перебиты. Однако в доме было по прежнему тихо, и Анри успокаивал себя тем, что сержант не такой человек, чтобы дать себя схватить без большого шума.
Несколько раз король порывался подойти ближе к дому, и только гордость и сознание, что королю совершенно невместно красться по темным аллеям, не позволяли ему этого сделать.
Появление Буасси король встретил глубоким вздохом облегчения и вопросительно посмотрел на сержанта, ожидая рассказа о происходящем в доме.
Найдя его величество на том же месте, где они расстались, Буасси испытал некоторое облегчение: видимо, в глубине души он опасался очередных неожиданностей. С одной стороны, откуда им взяться на пустой подъездной аллее под самое утро, с другой, помнится, король уже пропадал при невыясненных обстоятельствах и так же неожиданно находился. Аннибал кивнул подъехавшему к нему Кавелье и коротко сказал несколько слов: мушкетеров, которые скоро должны были подойти, надо было встретить и, что было главным, предупредить. Встреча на дороге с тем, кого они считают лежащим при смерти в королевской спальне, может удивить кого угодно, да и безоружных призраков по традиции многие боятся гораздо сильнее, чем живых в полном обмундировании.
- Я постарался, чтобы меня не заметили, и зашел через кухню, - начал Буасси и, не удержавшись, хмыкнул. - Но Жестер зашел через парадный вход. Судя по шуткам и смеху гвардейцев, за время нашего отсутствия ничего тревожного не было... На кухне спят, охрана хохочет.
Аннибал смущенно замолчал. Что могло быть тревожного, и так было понятно. Короля могли объявить умершим, и вот в таком случае появляться настоящим призраком было бы гораздо сложнее.
Пока Буасси рассказывал подробности своего пребывания в усадьбе, из предрассветного тумана появлялись его люди. Насчитав, что их стало восемь, Аннибал кивнул сам себе.
- Ваше величество, может быть, пора обрадовать ваших подданных вашим появлением?
Мушкетеры серыми тенями один за другим выныривали из наполнявшейся туманом темноты. Несмотря на предупреждение Кавелье, при виде короля, они изумленно и немного испуганно таращили глаза. Некоторые исподтишка пытались креститься.
Восемь - не слишком большая армия, возможно надежнее было бы сюда вернуться как минимум с отрядом. Но, для этого нужно время и, тут Буасси, настаивавший на немедленном возвращении, был прав. Если тот, кого сейчас выдают за короля, умрет, самого Анри вполне могут обвинить в самозванстве. Король прошелся вдоль выстроившихся в шеренгу солдат и остановился перед Буасси.
- В правы, сержант, давно пора. Господа, - он обернулся к мушкетерам. - Не... удивляйтесь, - король хотел сказать - не пугайтесь, но передумал. Не стоит обижать бравых вояк, в такой ситуации он, пожалуй, и сам бы испугался. - Я вполне жив и здоров, хотя недавно меня и пытались убить, заманив в ловушку. А в этом доме, - взмахом руки король указал на белеющий в конце аллеи особняк, - созрел коварный заговор, которым мы немедленно должны пресечь.
Охрана у ворот встретила короля с не меньшим изумлением, чем мушкетеры и крестилась, уже не скрываясь. Однако, на приказ: " Именем короля! Пропустить!" - вытянулась по стойке смирно и, отдав честь, пропустила без возражений.
В доме было тихо, на пороге король на мгновение остановился:
- Этого ... самозванца разместили в моих обычных покоях? - и, в ответ на кивок сержанта, решительно направился к знакомым комнатам.
Отредактировано король Анри (2015-06-04 14:00:21)
Молодой и сильный организм быстро справляется с болезнями, а доза разбавленного лекарства, которую Керуак влил в рот " спящего величества" была слишком мизерной, чтобы вызвать глубокий сон, поэтому лежащий на королевской кровати циркач не столько спал, сколько пребывал в навеянной опиумом легкой дреме. Начавшаяся рядом возня, а особенно то, как шут бесцеремонно подвинул Шарля, чтобы уложить на кровать упавшую в обморок королеву, мгновенно разбудили его. Тут же проснулось и ставшее уже привычным чувство опасности. Циркач замер, стараясь из-под приоткрытых век рассмотреть происходящее, и облегченно выдохнул. Лицо хлопотавшей рядом горничной было ему знакомо.
- Ты принесла одежду? - приподнявшись на локте, спросил у нее циркач и испуганно вытаращился, увидев рядом с собой неподвижное женское тело. - Ты это что... с ней сделала?- дрожащим голосом пробормотал он, и испугался еще больше, узнав лежащей рядом женщине королеву. Шарля как ветром сдуло с постели.
- Как это? Что это? Зачем? - в голову полезли самые страшные мысли. Королеву убили и, думая, что он тоже мертв, положили рядом ее тело. Осторожно, словно боясь обжечься, он прикоснулся к бессильно упавшей на кровать руке Изабеллы. Рука была теплая, королева дышала. Всего лишь обморок. От сердца отлегло, и Шарль сердито взглянул на растерянно переминающуюся рядом горничную.
- Ну что топчешься? Первый раз обморочных дам видишь? Шнуровку надо распустить. Не стой столбом, расшнуровывай, и тут у них где-то нюхательная соль должна быть,- циркач забрался на кровать и, приподняв одной рукой Изабеллу, другой принялся шарить по платью, в поисках флакончика с солью.
Отредактировано Шарль (2015-05-26 10:03:42)
с Жестером
- Он жив! – сообщила Изабелла потолочной лепнине, очнувшись от обморока и обнаружив в нескольких дюймах от своего носа лицо Анри, изрядно осунувшееся, с желто-синими кругами под глазами (свет от свечи добавлял королевскому лику нотку трагизма) – но живое! Осознание этого факта на несколько мгновений заглушило глас оскорбленного царственным супругом самолюбия – главное, он был жив, он пришел в себя и узнал ее! Герцог будет посрамлен и вынужден будет склониться перед племянником – только в этот раз она точно добьется его отставки и ссылки!
«Даже если ради этого мне придется подкупить первого министра и генерального прокурора!»
На втором плане стоял шут, нетерпеливо перебирая ногами, словно стреноженный конь.
- Жестер, ты что мне наговорил!.. – королева очнулась достаточно, чтобы почувствовать на своей груди руки короля. Чересчур смелые руки.
Изабелла окончательно пришла в себя и вспомнила все.
И даже причину, по которой король покинул столицу. Пусть эта причина и странным образом испарилась.
- Рада видеть вас в добром здравии, сир, - прошипела Изабелла, словно рассерженная кошка, сделала неловкую (и неудачную) попытку отползти, но запуталась в собственном платье и уткнулась носом в сорочку короля – пахнущую лекарствами и чем-то неприятно-кислым, - вижу, вы достаточно окрепли. Куда же подевалась ваша новая пассия?
Тут Жестер икнул. Про «пассию» он знал немного больше, чем положено королевским шутам.
- Ты это… приятель, не лапай ее величество-то, а то его величество, ежели узнает, прикажет тебя подвесить за причинное место на городской площади!.. Да ладно. Не дрейфь, шучу я.
- Ваш шут сошел с ума, - королева чихнула и сделала новую попытку отстраниться, - от вас воняет, сир, как от отхожего места.
Увидев, что Изабелла пришла в себя, Шарль и обрадовался и растерялся.
С одной стороны, то, что королева быстро очнулась, было хорошо, а с другой, он не успел убрать с ее груди руку, которой искал нюхательную соль. И это было плохо. Правда Изабелла продолжала принимать его за своего мужа, и циркач мог бы попытаться притворяться им и дальше, в надежде, что все обойдется и королева защитит его от герцога, но что будет, когда правда выплывет наружу? Голова циркача уже достаточно прояснилась, чтобы понять безвыходность положения.
Продолжая притворяться, он невольно станет сообщником Гастона. Если его не убьют как короля, то, возмущенная обманом, королева, уж точно прикажет отправить на плаху. Пытаться что-то объяснить, чтобы хоть как-то смягчить монарший гнев, было некогда, да и опасно. Изабелла, узнав, что рядом с ней под «маской короля» незнакомый мужчина, могла поднять крик.
Однако, черт возьми, держать в объятьях саму королеву! Такое счастье могло привидеться только в бреду. И когда белокурая камеристка вдруг заговорила мужским голосом, Шарль и вправду решил, что это бред. Слова королевы о шуте немного вернули его к реальности, но легче от этого не стало. Изабелла все еще лежала на его груди, а Шарль никак не мог решить, как ему быть.
Циркач тоже попытался отстраниться, растерянно бормоча:
- Не моя вина, ваше величество, не моя... Позвольте, я помогу вам встать.
Циркач попробовал подняться, но наступил на подол длинной рубашки и рухнул прямо в пышные юбки королевы.
Стоявший у дверей королевской спальни стражник, при виде короля, идущего по коридору в окружении мушкетеров, остолбенел настолько, что его пришлось просто отодвинуть в сторону. Анри жестом приказал Кавелье открыть дверь, нетерпеливо шагнул впереди застыл на пороге при виде совершенно невероятной картины.
В глубине комнаты на широком королевском ложе в объятиях какого-то мужчины лежала Изабелла. Мужчина поднял голову, и король онемел от изумления. Это был он сам. Те же волосы, то же лицо, которое он тысячу раз видел в зеркале, даже рубашка была точно такая же. Сходство было невероятным. Двойник не замечая короля что-то забормотал, попытался приподняться и, потеряв равновесие, как пловец нырнул головой в юбки королевы. Это было уже слишком.
- Черт меня побери! Что здесь происходит?! – щека короля дернулась, и он стремительными шагами направился к кровати,– Мадам?! Что все это значит?
Он уставился на королеву гневным взглядом, краем глаза заметив томящуюся рядом субретку, и вдруг сообразил, что из-под белокурого парика торчит испуганная физиономия шута.
– Жестер! Это что за сюрприз ты мне приготовил?!
- Святая дева! – выдохнула Изабелла.
Переодетый шут даже отдаленно не напоминал деву Марию.
Но возглас королевы был адресован не ему.
Возмущение, готовое выплеснуться на голову очнувшегося супруга, тут же увяло. Изабелла невольно ослабила сопротивление, и застыла, беспомощно хлопая глазами и сверху вниз взирая на макушку уткнувшегося ей в колени мужа.
Не самый худший способ просить прощения, если … если вы в опочивальне одни, рядом нет досужего шута в белокуром, съехавшем на бок парике, а дверь королевской спальни – святая святых любого дворца, не распахивается, словно по мановению волшебной палочки, и на пороге не появляется… еще один блудный супруг.
- … молись о нас, грешных, - робко проговорила Изабелла, переводя взгляд с затылка первого мужа на разгневанное лицо мужа номер два.
Жестер понял, что наступил его звездный час.
- Это, ваше величество, - шут затруднился с выбором – сделать книксен, что более приличествует особе, одетой в женской платье, или поклониться, как подобает дворянину - что в этих чертовых фижмах и юбках сделать затруднительно. Маленькая заминка, вызванная (вне всякого сомнения) глубоко философским размышлением о гендерных стереотипах и ритуалах, завершилась неопределенным полупоклоном и торжественным возгласом, - это тот бедняга циркач, о котором я говорил вам, сир. Тот самый, которого крыса Бланшар с подручными разыскал в одном из кабаков Ленфлер, избил до полусмерти, привез сюда и по распоряжению герцога двое суток выдавал за умирающего короля!
- Циркач? Фигляр? Актер?! – не дождавшись ответа от небесных жителей, Изабелла стремительно опускалась на землю, - это – циркач!?
Королева взвизгнула, словно ей на юбку взобралась крыса, и с неожиданным проворством соскочила с супружеского ложа.
- Это – циркач! –наградив несчастного Шарло испепеляющим взглядом, она повернулась к королю и вопросительно вздернула брови, - а где были вы, сир?!
Отредактировано Изабелла (2015-06-06 15:11:42)
Анри улыбнулся, Изабелла была в своем репертуаре, в любой ситуации тут же шла в наступление.
- Я был в плену. Меня заманили ловушку и пытались убить. Если бы не Жестер и Буасси, вы, возможно, больше бы меня не увидели и всю жизнь оплакивали бы этого бродягу, которого герцог, несомненно, тоже бы отправил на тот свет, - король смерил сползающего с кровати циркача не менее испепеляющим взглядом, чем Изабелла. – Впрочем, не знаю, оплакивали бы, если смогли принять эту раскрашенную куклу за своего мужа. И ваш лекарь тоже хорош, - король смерил гневным взглядом выскочившего из задней комнаты Креуака. На сонном лице лекаря было написано полное недоумение. Керуак, хлопая глазами, переводил растерянный взгляд, то на короля, то на пытающегося спрятаться за кроватью циркача, и не мог произнести ни слова.
- Но, сейчас некогда выяснять отношения, позже... Жестер, - Анри посмотрел на шута и невольно покачал головой, - поправь парик. Ты говорил, что герцогу сообщат, что я... что король, якобы, умер, значит, дядя появится с минуты на минуту. Нам надо решить что делать, так чтобы его предательство проявилось во всей красе. Господа, - король повернулся к мушкетерам, - я думаю, что вам стоит укрыться за портьерами. Циркача заприте в задней комнате. Керуак, да проснитесь, наконец! Вы будете играть лекаря пытающегося вдохнуть жизнь в почти усопшее тело. Вы мадам, - он взял Изабеллу за локоть, постарайтесь изобразить безутешную вдову. Жестер, ты пока так и останешься горничной, ну а я буду изображать самого себя. Посмотрим, как поведет себя дядя. - Анри откинул одеяло на постели и поискал глазами да Бауасси. - У кого-нибудь есть другие соображения?
Совместный пост
Жестер деловито почесал переносицу и поправил съехавший парик. Появление короля пришлось весьма кстати – по всем его расчетам, Мари уже сообщила Бланшару о вероятной смерти «короля», а крыса поспешила обрадовать этим известием патрона. Так что финальная сцена мелодрамы не за горами.
- Пойдем, приятель! – тонкий и стройный шут, вполне сходивший за субретку, подхватил пытавшегося слиться с покрывалом цвета спелой оливы циркача под локти, - пойдем, спрячем тебя… до поры. А там бенефис устроишь! Да не бойся ты!
Шарль и не пытался вырываться, взгляды, которыми смотрели на него король с королевой, были настолько красноречивы, что циркач уже считал себя мертвым, а потому безропотно потащился за странной субреткой.
Король проводил эту странную пару любопытным взглядом. Подставной король был настолько похож на него, что Анри все еще не оставило чувство странной раздвоенности, которое он испытал, увидев циркача в первый раз.
Буасси был солдатом, а солдат имеет по меньшей мере одно ценное свойство – подчиняться приказам командира, не раздумывая.
- Слушаюсь, сир, - шепотом пробасил сержант (от этого шепота у Керуака испуганно дернулась кисточка на ночном колпаке), сделал знак мушкетерам – и троица военных, совершив краткую рекогносцировку местности, расположилась в стратегически важных точках – один спрятался в нише за дверью, другой – за пузатым шкафом из каштана между окном и дверцей в маленькую комнатку, куда увели Шарля, а сам Буасси, повозившись, занял наиважнейшую позицию – слева за пологом необъятной кровати, на которую, фыркнув и подобрав соответствующие печальному случаю мышино-серые юбки, села королева.
- У меня не было возможности пересчитать родинки на вашей мужественной спине. Ложитесь, сир! И притворяйтесь получше – для умершего у вас слишком здоровый цвет лица, - официальным тоном, который помогал скрыть досаду, проговорила Изабелла.
- Моя спина вас никогда особенно не интересовала, - буркнул в ответ король, бросил шляпу за прикроватный столик, брезгливо посмотрел на измятые простыни и, машинально проведя пальцами по кинжалу на поясе, как был, в одежде, залез под одеяло.
Керуак, непрерывно кланяясь, с готовностью замер справа от постели.
- У меня есть белый тальк, ваше величество, - проблеял посрамленный эскулап, - можно посыпать лицо его величества тальком.
- Сыпьте, но не слишком много, чтобы я не начал чихать, - великодушно разрешил Анри, натягивая одеяло до самой шеи.
Он еще и недоволен! Он, бросивший ее в столице, чтобы провести время с опальной мадемуазель де Лапланш! Если бы король вернулся к ней пристыженный, раскаявшийся, или, на худой конец, раненый (болеющим всегда достается больше снисходительного сочувствия), она не была бы так возмущена. Однако Изабелла помнила, что она в первую очередь королева, и лишь во вторую – обманутая жена.
- Мы с вами еще поговорим, сир, - сладко промурлыкала уязвленная супруга короля, - о родинках на спине и о тех, кому дозволено из пересчитывать. Но теперь займемся делом.
Сколь бы ни была рассержена на мужа Изабелла, она не могла не восхититься тем, как уверенно он повел себя, строя план по разоблачению козней дяди.
«Неужели две ночи с Бьеттой сделали то, что мне не удавалось сделать в течение нескольких лет?» - вздохнула королева, но, не лишенная практицизма, решила отложить сентиментальные размышления на более позднее время.
Король до подбородка укрылся атласным стеганым одеялом, и эскулап щедро припудрил лицо «умершего» тальком, отчего оно приняло отдаленное сходство с гипсовой маской. Волнуясь, Керуак опрокинул пузырек. На пол натекла темная лужица, в комнате резко запахло камфарой. Изабелла чихнула, провела пальцами по напудренной щеке короля – на подушечках остались белые следы - и старательно потерла глаза кончиками пальцев.
- Вот так, - удовлетворенно произнесла «вдова». Глаза покраснели, слезы полились ручьем, словно по команде, - даже самые сентиментальные вирши Ронсара не могли произвести подобный эффект. - Я готова.
- Несомненно поговорим, и пересчитаем, все родинки, одну за другой, и не только на моей спине, мадам, - Анри едва заметно усмехнулся, - я тоже готов.
Он закрыл глаза, прислушиваясь, в ожидании, когда в коридоре раздадутся шаги его коварного родственника.
Отредактировано Изабелла (2015-06-13 14:01:49)
Вы здесь » Записки на манжетах » Архив оригинальных сюжетов » Сколько веревочке ни виться...
