- Ваше величество, мне понятна ваша скорбь, - мрачный, почти лишенный эмоций голос герцога никогда не подходил ситуации больше, чем сейчас. - Поверьте, я и сам теперь всегда буду корить себя.
Гастон смотрел на спину королевы с легкой смесью жалости и брезгливости. "Если бы не ваше самодурство и холодность, ваше величество, у меня бы ничего не получилось. Я должен благодарить вас", - добавил он про себя. Вслух герцог никого обвинять не стал. Он знал, что сейчас, когда смерть, наконец, свершилась, настает вторая часть драмы, не менее сложная. Вести себя так, чтобы не вызвать подозрений, и это важно особенно сейчас, пока все хрупко и могут вдруг объявиться дополнительные обстоятельства. В первую очередь надо послать гонца, чтобы его личная гвардия и та часть армии, в которой можно быть уверенным, была приведена в готовое отразить удар состояние. Вдруг кто-нибудь решится на переворот. Но это чуть позже. Пусть и сложно терять время, но придется потратить его здесь.
- Мэтр Керуак, я уверен в том, что вы, как и мой врач, сделали все возможное. Мы знаем, что ранение было слишком серьезным. Его величество даже не пришел в сознание. Ее величество слишком опечалено обрушившимся на нее несчастьем. Ваше величество, прошу вас, - губы Гастона брезгливо дернулись, - остывающее тело не чувствует ваших объятий. Вы терзаете себя.

Что и говорить, потрясение было велико. Сложно даже предположить, что могло бы вызвать большее. Оно усиливалось тем, что герцог уже совсем почти поверил, что все удалось, что все кусочки мозаики все-таки легли рядом без зазоров и образовали красивое полотно картины, на которой почти не видно стыков и трещин. В мыслях Гастон уже слишком сильно вознесся - туда, откуда падать смертельно и где уже невозможно представить все дело так, будто он ни в чем не виноват. Если известно об убийцах, то отпираться бессмысленно.
Действительно, он не принял во внимание самое важное, что лежало на поверхности, - что его величество одержим идеей поступать по-своему. Следовало, вероятно, дать Бьетте указание рваться с острова, тогда бы Анри заперся на нем самостоятельно.
На лице герцога потрясение, тем не менее, почти не проявилось. Не потому, что он отлично владел собой, а потому что на нем вообще редко что отражалось. Мгновенно вытянувшееся и как будто осунувшееся лицо, да дергающаяся щека. Впрочем, знающие Гастона люди могли понять, что герцог испытывает редкий для себя эмоциональный накал.
- Ну-ну, Анри, - почти по-домашнему, как будто сцена происходила в доме какого-нибудь провинциального дворянина, увещевательно обратился он к племяннику, - ты слишком красуешься. Как видишь, твое падение с лошади никого не насторожило, так что в глазах других ты не такой безупречный наездник, как в собственных. Возможно, это касается и других вопросов. Не забудь об этом, племянник. Больше ведь тебе некому будет напомнить.
На здравствующего короля и его королеву герцог смотрел почти с грустью: не потому, что был уверен, что видит их в последний раз, а потому что не верил в их будущее.
- Ваше высочество, - раздался справа голос Буасси.
- Да-да, я иду к себе. Простите, не могу отдать вам прямо сейчас свою шпагу. Одежда по времени суток ее не предполагает.
В сопровождении мушкетеров герцог вернулся к себе.
- Простите, ваше высочество, но я от вас не отойду, где бы вы ни были. А двое моих людей всегда будут в соседней комнате, - голос Буасси прозвучал твердо, хотя ему перспектива провести с герцогом нос к носу неопределенное количество время не улыбалась.
-Конечно-конечно. Не стесняйтесь, - ответил Гастон.
Он прошел в свой кабинет, святая святых, куда почти никто никогда не допускался, кроме помощника и личного слуги, поэтому присутствие сержанта здесь сейчас походило на оскорбление.
Пока он был здесь, «соседней комнатой» была спальня,
Впрочем, Гастон больше не думал ею пользоваться.
У него оставалось несколько незавершенных дел. Следовало написать королю письмо и сообщить, что никто из его семьи к заговору касательство не имел. И еще письма семье…
Гастон подошел и сам налил себе вина, пригубил бокал и предложил Буасси налить себе, но тот отказался.
- Как хотите, - герцог повернулся спиной к сержанту и быстрым движением сдвинул с места крупный камень на перстне, уже давно безотлучно сидящем на его пальце.
Скоро он подошел к столу, поставил на него бокал и уселся в кресле.
- Вы же не возражаете, что я буду писать? – с усмешкой осведомился он у Буасси.

Между тем, господин де Бланшар, еще ничего не знающий о сцене в королевской спальне, и потому уверовавший в собственную победу, отдавал последние распоряжения последним участникам заговора.
- Возле каменоломни, два человека. Может, один, но тогда убедитесь, что второй не засел поблизости,  -  Бланшар коротко описал Клемана, - будьте осторожны, он умен и хитер.
Крупный молчаливый бородач  нехорошо оскалился, обнажая в улыбке лошадиные  зубы.
- Второго не знаю, но в любом случае, даже если он окажется мадемуазель с голубыми глазами, убить тоже, - продолжил Симон, чувствуя, как от ухмылки Малыша по затылку прошелестел холодный ветерок.  -  Деньги – три тысячи ливров – ваши.
Малыш снова улыбнулся и кивнул.
- Сделаем в лучшем виде, патрон, - второй наемник, вертлявый разговорчивый малый, взвесил кожаный мешочек на ладони и удовлетворенно хрюкнул.

***

Путь в собственный кабинет показался Симону де Бланшару слишком длинным. В другом конце галереи слышался нарастающий шум, топот ног и чьи-то крики.
«Узнали  о смерти  короля», - удовлетворенно решил секретарь без-пяти-минут новоиспеченного монарха.
Министерская мантия маячила над его головой, сияя предрассветно-розовым. Оставалось лишь одно дело, имеющее непосредственное отношение к совершенному почти бескровному перевороту. Мари Бовуар.
С девочкой придется расстаться. Слишком  напугана, слишком много знает, слишком глупа, чтобы хранить все в тайне. Жаль, конечно. Однако у него еще есть время. Хотя бы пять минут, чтобы насладиться цветущей молодостью той, что через час станет еще одной безвестной утопленницей.
В кабинете было темно и тихо. Из кладовки не доносилось ни звука. Симон насторожился.
Что, если он перестарался, и слишком сильно сжал  белую шейку камеристки?
Дверь каморки распахнулась без  скрипа.

В каморке было темно и тихо. Чертыхнувшись, Симон распахнул дверь пошире, завернув мешающий гобелен, и  направился к тому месту, где оставил камеристку, ощупывая на ходу стену. Штукатурка крошилась под пальцами. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Мари обнаружилась спящей на сундуке. Симон хмыкнул. Не самое удобное ложе - однако, другого не было, да и времени не было.
- Иди-ка сюда, девочка…
Девочка не отозвалась, и месье де Бланшар, более не тратя время на слова, перешел к решительным действиям. Длинные бледные пальцы левой руки секретаря, более привычные к работе с бумагами,  чем со шнуровкой дамского платья, пробежали по корсажу спящей девы, как пальцы музыканта по костяшкам клавесина – нервно и нетерпеливо. Правой рукой Симон принялся шарить под юбкой потенциальной утопленницы, которая, к счастью, пока была живой, теплой, необычайно мягкой и в меру упругой  в нужных местах,  и приятно пахла.
Нетерпение и жажда  обладания женским телом сыграли с заговорщиком дурную шутку. Симон не учел одного – и эта ошибка оказалась фатальной. Торопясь, он забыл повернуть ключ в замочной скважине, отделяющей кабинет от внешнего мира.
Внешний мир не заставил себя ждать. Вышколенные Бланшаром  слуги тщательно смазывали дверные петли маслом – дверь распахнулась бесшумно. В дверном проеме, щурясь на рассвет, пробирающийся сквозь узкую щель в закрытых ставнях, показался шут. Сзади маячила тень мушкетера, вооруженного оголенной шпагой и унцией здорового желания начистить кому-нибудь физиономию.
Жестер приложил к губам палец и кивнул в сторону зияющего хода в тайную комнату.  Из каморки донеслась возня, шорох сминаемой ткани и тяжелое дыхание человека, который был настолько занят, что присутствия в импровизированном любовном гнездышке посторонних не заметил.

Отредактировано Симон де Бланшар (2015-07-18 20:31:44)

«Надо признать, вопит малютка знатно, почище корабельной сирены», - удовлетворенно хмыкнул Жестер, и понял, что  пришло время его бенефиса.
- Поаккуратнее, дорогой месье Бланшар, - вкрадчиво проговорил шут, как только Мари затихла, чтобы перевести дыхание. На мгновение опешивший от силы производимого девицей звука Симон ослабил хватку – но лишь на мгновение.
- Молчи, дрянь! – прошипел он, пытаясь совладать с вопящей и брыкающейся девицей – и даже успел резонно рассудить, что обморочная служанка не в пример  покладистей служанки, пребывающей в полном сознании, но никаких направленных действий произвести не успел.
По затылку прошелестел холодок.
Бланшар обернулся.
На пороге стоял нахальный шут его покойного величества.
- Пошел вон, - в голосе Бланшара отчетливо  слышалась  угроза.- Уйди, и я, возможно, буду настолько добр, что позволю тебе покинуть столицу в двадцать четыре часа.
- Ах, вот как вы запели, месье, - искренне расхохотался шут.
Кавелье, в отличие от  Жестера, не был склонен к дипломатически разговорам. Он появился в дверном проеме со шпагой наголо и нетерпеливо толкнул шута в бок локтем.
- Заканчивай этот балаган, приятель. У нас еще много дел. 
- Хорошо, -  охотно согласился Жестер, силясь разглядеть в полумраке лицо Мари. – Я давно этого ждал. Симон Бланшар, ты арестован за измену  и покушение на жизнь его величества короля Генриха. Завтра ты предстанешь перед королевским судом.

- Не могу поверить, что ты сказала это не под пытками! – хмыкнул шут, впрочем, нисколько не возражая против более тесной близости с камеристкой ее королевского высочества -   благо, что  по всем законам жанра спасителя в конце романа ждет обещанное вознаграждение.
Но место и время для вознаграждения были не самым подходящим – как истинный влюбленный, Жестер полагал  неправильным  довольствоваться скороспелыми ласками на сундуке. Поэтому ограничился одним, но жарким поцелуем – обещавшим, что продолжение ждать себя не заставит.
- Пойдем!  - шепнул он, помогая Мари выбраться из душной каморки, и подмигнул, -
- мы пропустим самое интересное – явление короля изумленному двору!
- Фу, на тебя! -   слегка задохнувшись от поцелуя, фыркнула Мари.  Такой романтичный момент, а шут своими шуточками опять все портит. Но Жестер все-таки был ее спасителем, а потому дуться на него камеристка была не в состоянии. Да и поцелуй дорогого стоил.
Выбравшись из кладовки, она почти бегом  поспешила за шутом. Было бы обидно пропустить появление его величества перед двором, ну, или той частью его, которая оказалась здесь в поместье, будучи  весьма близко причастными к этому самому появлению.

В это же время в опочивальне его величества происходил совсем другой разговор.
- Итак, сир, - сладким голосом начала Изабелла, – только счастливый случай и верность ваших  и моих слуг позволили вам выпутаться из этой сомнительной истории, в которую вы попали усилиями дядюшки, и благодаря собственной… - Изабелла хотела сказать «невоздержанности», но воздержалась, памятуя, что ссориться с супругом в момент его триумфа будет неразумным, а, значит, нежелательным, - беспечности.  Однако, в этой истории есть пострадавшее лицо. Пострадавшее вместо вас, сир.
И королева царственным жестом, исполненным участия и внутреннего достоинства, указала на беднягу Шарло.
- Из этой сомнительной истории?! Вы называете это сомнительной историей, мадам?-   щека короля гневно  дернулась, - не ожидал от вас подобного легкомыслия. Это не сомнительная история, а настоящий заговор. Меня обманом заманили в ловушку, подослали убийц и сегодняшнее утро вы могли бы встретить вдовой, если  к тому времени были бы еще живы. Впрочем, с убийцами я бы наверняка справился, но вряд ли бы быстро добрался до поместья. И созрел этот заговор не вчера и не позавчера, а был задуман давно. Но, вы как вы могли не разобраться кто перед вами? Как вы могли принять эту раскрашенную куклу за меня, - король брезгливо махнул рукой в сторону опасливо выглядывающего из комнаты лекаря циркача. – Когда я понял, что происходит, первая моя мысль была о вас, о вашей безопасности. И что я вижу, примчавшись сюда? Вас в объятьях этого самого пострадавшего, весьма успешно ревизирующего ваши юбки, и  о котором сейчас вы столь трогательно заботитесь. Как я должен это понимать, мадам? А ведь в том, что произошло, в том, что я невольно дал себя увлечь в ловушку, виноваты вы, Изабелла, - обняв королеву за талию, Анри  привлек ее к себе, -  если бы не ваше равнодушие, не наши ссоры, если бы отвечали на мои чувства, я бы никогда...никогда... - улыбаясь прошептал он.
Губы Изабеллы были так близко, что король просто не мог удержаться от поцелуя.
- Определенно, сир, вы считаете меньшим прегрешением свидание с опальной королевской фрейлиной, нежели невозможность отличить от вас как две капли воды похожую на вас спеленатую куклу, от которой смердит, и до которой я даже не дотронулась!  - фыркнула королева, не без некоторого тщеславного удовольствия наблюдая раздражение его величества.
Кроме того, от Анри приятно пахло.
Пусть к его запаху и примешивался аромат чужой женщины.
И выглядел он отнюдь не обиженным мальчиком, но мужем,  и куда более уверенным, чем обычно.  Потому Изабелла, коротко вздохнув, позволила себя поцеловать… и сочла, что даже в сложившихся обстоятельствах поцелуй мужа может быть приятным.
- Я надеюсь, случившееся послужит для нас хорошим уроком, - прошептала королева, раскрасневшись и опустив ресницы, чтобы король не заметил притаившихся в уголках глаз чертят, - а продолжить разговор о степени вины мы сможем и позже… пока же нам стоит заняться делами насущными.  Собственно, вот и они.
Дела насущные напомнили о себе топотом десятка ног  и гулом удивленных голосов  в соседней комнате.
- Позвольте им войти, сир, иначе они умрут от любопытства под дверью королевской опочивальни.
Поцелуй   был не совсем таким, как хотелось бы королю, но тоже неплох. Главное, начало было положено, и Анри не отказался бы от продолжения, но хор недоуменных голосов за дверью не позволял рассчитывать на уединение.
– Чуть позже  мы непременно продолжим этот разговор, мадам, -   король прижал к губам пальчики Изабеллы, целуя их в такт словам один за другим. – Но сейчас, - его лицо стало серьезным, - мне надо с вами посоветоваться. Что мы скажем придворным? Насколько стоит придавать огласке все случившееся? Не станем ли мы посмешищем  при европейских дворах?
- Полагаю, сир, победитель не может стать посмешищем, - улыбнулась королева, вставая, - и мы расскажем придворным обо всем, что произошло… умолчав лишь о  некоторых подробностях.
Осознав, от края какой пропасти ей удалось отойти, благодаря уму, смелости и самоотверженности королевского шута и маленькой камеристки, Изабелла повеселела. Да и тень мадемуазель де Лапланш  не преследовала ее так, как это было несколькими днями раньше.
Как бы то ни было, она – королева.
Это неизменно.
- Пригласите войти всех, кто ждет за дверью, - махнула она рукой одному из солдат де Буасси, - и приведите его высочество герцога Гастона.
- Но там… не меньше пятидесяти человек, ваше величество, -  пробормотал мушкетер, выглядывая наружу.
Гул голосов стих, словно по команде.
Изабелла вопросительно посмотрела  на супруга.
- Погодите, придворные подождут, - остановил мушкетера король  и посмотрел на Изабеллу. Ее губы так и притягивал его взгляд.  - Ах, как я вас понимаю, мадам,  мне и самому хочется  выступить обличителем, но герцог Гастон, мой дядя,  у него еще очень большой вес в государстве, много сторонников,  на него завязана масса политических нитей. Не станут ли эти события толчком к смуте? Быть может, мы сделаем иначе? Свидетелей то, что случилось не так много, и они без приказа не будут болтать  лишнего. Не так ли, господа?
Анри обвел глазами стоящих у окон и и дверей мушкетеров.
- Представим все это как шутку призванную примирить поссорившихся супругов. И не доведенную до конца по причине внезапного недомогания дяди.  Мэтр Эврар и мэтр Керуак, - король бросил мимолетный взгляд в сторону комнаты, где  прятался лекарь, - подтвердят, что это именно так.  Мы арестуем сообщников герцога и получим их показания.  Я лично заставлю его написать признание, дорогая, -  привлекая к себе королеву, зашептал ей на ухо Анри, -   за я запру его в этом поместье, как он пытался запереть меня. А тем временем мы переманим к себе его сторонников, переключим на себя его связи, распустим наемников, расплатившись его деньгами. Мы лишим его власти, мадам. И поверьте мне , это будет для него худшим наказанием,  даже чем смерть. А если он захочет что-то предпринять, что ж, у нас будут все доказательства его измены.
- Вы слишком добросердечны и снисходительны, Анри, - вздохнула королева, чья по-женски злопамятная натура не могла простить герцогу попытки раздавить ее, как мошку на оконном стекле, - но я не смею возражать королю. У меня будет к вам лишь одна просьба, супруг мой - не здесь. Его имение расположено слишком близко к столице.  Отправьте его в замок Дюкло на север страны, поставьте охранниками верных вам людей и запретите переписку с любыми его сторонниками. Так будет надежнее.
-  Куда пожелаете,  дорогая. Вы правы, чем дальше, тем лучше, и, конечно, никакой переписки.  Впустите придворных, - король махнул рукой стоявшему у двери мушкетеру. - А мы тем временем, завершим примирение еще одним поцелуем.
Первой в спальню, расталкивая всех,  влетела маркиза де Сюлли и замерла на пороге, увидев целующуюся пару. За ней в дверь протиснулась первая статс-дама в ночном пеньюаре и при виде здорового короля  быстро закрестилась. Следом  оттесняя мадам де Бомон повалили остальные придворные. Когда комната наполнилась наполовину, но никто не решился подойти ближе, чем на десять шагов, король оторвался от губ Изабеллы и посмотрел на придворных.
– Прошу прощения господа за этот невинный розыгрыш, вы, несомненно, узнали бы обо всем утром, но... - Анри сделал приличествующую следующим слова скорбную мину, - обстоятельства заставили меня прервать эту милую шутку. Наш   гостеприимный хозяин, герцог Гастон, внезапно занемог. И я пришел сюда, чтобы направить к нему мэтра  Керуака,  а ее величество, - он прижал к губам руку королевы, - разоблачила меня. А теперь, господа, когда все раскрылось, -  король знаком приказал толпе расступиться, -  позвольте, я заберу лекаря и навещу своего дядю.

Буасси действительно отвернулся. Конечно, не потому, что ему было неприятно смотреть на герцога, хотя ничего хорошего он о нем и впрямь не думал. Шутка ли, покушение на жизнь его величества? Для Гастона это дело почти семейное, но поднять руку на племянника, знаете ли, тоже не очень богоугодно. Сержант недоумевал, с чего это с ним так церемонятся. Бунтовщик всегда бунтовщик, даже если у него большое состояние и загородный дворец почище королевского. Вот в подвалы личного дворца герцога Аннибал бы его с радостью и проводил, так ведь нет! Сидит тут, живехонький и целехонький, строчит трактат с таким видом, будто только с охоты вернулся.
Охота! При воспоминании об этом слове Буасси аж передернулся. Хорошенькое развлечение вышло.
В общем, сержант королевских мушкетеров опять вел с собой длинные и задушевные разговоры, в которых высказывал всем, что он о них думает, откровенно и искренне, хоть и достаточно вежливо. Несколько раз ему казалось, что позади него наступала тишина, но каждый раз скрип пера герцога Гастона возобновлялся. Под этот мерный звук Аннибал и задремал, что, принимая во внимание бессонную ночь, было не так и странно.
Сон был быстрым и глубоким, потом сменился сновидениями, неприятными и тревожными. Как будто он плывет на плоту по озеру к маленькому домику, маячащему на островке, но никак не может до него добраться. Потом плот ощутимо качнуло, и Буасси чуть не полетел в озеро, но вовремя выпрямился и... проснулся. Тело ломило от неудобного положения. Аннибал, как будто забыв, рядом с кем он находится, потянулся и... услышал тишину. Особенную тишину, в которой угадывается полное отсутствие кого бы то ни было. Терзаемый неприятным чувством, Аннибал обернулся и с облегчением увидел, что герцог находится там, где и был. Сидит за столом, только в очень странной позе. И как будто тоже заснул. Буасси поднялся и подошел к Гастону.
- Вот черт, - тихо сказал он, а потом, полностью осознав, что и впрямь находится в одиночестве, выругался громко, подробно и с чувством.
Медленно пятясь, он вышел из комнаты, чуть не наступив кому-то на ногу. Обернувшись же, понял, что стоит нос к носу с королем.
- Ваше величество, - тихо, как никогда, начал Буасси, поднося руку к голове и понимая, что на ней нет шляпы. - А... ваш... его высочество умер.