Вроде бы не содержавший в себе ничего особенного недельной давности разговор с Натом, который последний так и не сумел обратить в настоящую ссору, тем не менее, стал своеобразной чертой, разделившей семейную жизни супругов Блейк на две неравных части – «до» и «после». Возможно, лишь по ощущениям самой Камиллы. Однако внутри нее будто бы что-то действительно сломалось. Потому, четко ощущая в себе «линию надлома», все эти дни она намеренно старалась по возможности избегать общества Ната, опасаясь, что обида, которую питала до сих пор, ожидая – и не получая извинений от мужа, в конце концов, словно ржавчина разъест эту пока неочевидную трещину в их отношениях настолько, что будет уже ничего невозможно исправить. Избегала, впрочем, осторожно и не слишком демонстративно. Хотя, и сам Натаниэль явно не стремился навстречу, проводя теперь гораздо больше времени в своей мастерской и часто возвращаясь домой лишь ночевать. Или – не возвращаясь. И, верно, по-прежнему пребывая по этому поводу в счастливой уверенности, что благоверная его глупа настолько же, насколько и терпелива…

Терпения Кэмми, в самом деле, было не занимать. Сказывались годы тренировки. Так и нынче за завтраком она лишь едва заметно улыбнулась и кивнула, продолжая методически, но бесшумно размешивать серебряной ложечкой сахар в чае и даже ничуть не сбившись с ритма, когда супруг в очередной раз сообщил, что намерен провести весь день за работой, и к ужину его опять ждать не стоит.

Однако просиживать весь день в четырех стенах нынче не собиралась и сама миссис Блейк. Потому, едва Флора заперла за Натом входную дверь, тотчас призвала ее к себе и велела готовить туалет для прогулки, потому что не была бы истинной дочерью Альбиона, если бы мыслила себе жизнь, возможной без долгих пеших походов, дающих не только нужную тренировку телу, но и отдохновение мыслям. А уж пренебрегать возможностью гулять по Парижу – городу, в котором она была теперь впервые в жизни, да еще в чудесную пору местной солнечной и разноцветной – против обычно серой, дымной и сырой лондонской осени, и вовсе представлялось преступлением против здравого смысла – еще одного основополагающего принципа истинно британского мироощущения.

Впрочем, самопровозглашенная столица мира оказалась, к удивлению миссис Блейк, не самым большим из виденных ею прежде городов. Так что она довольно быстро исходила ее вдоль и поперек в традиционно туристических целях – разумеется, в тех местах, которые считались достаточно респектабельными для леди. Осмотрела «положенные» достопримечательности и теперь с удовольствием погружалась как бы вглубь этого красивого города, испытывая притом известное сожаление, что радость подобного познания разделить ей все-таки не с кем.

После полудня, когда мягкое, но все еще жаркое сентябрьское солнце заметно нагрело брусчатку под ногами и каменные стены зданий, сделалось довольно душно. И, чтобы немного охладиться, а еще отдохнуть после почти двухчасовой прогулки по саду и окрестностям дворца Пале-Рояль, совсем недавно восстановленного после варварства местных коммунаров, миссис Блейк свернула с улицы Сент-Оноре в один из переулков, где ее внимание привлекла яркая вывеска книжной лавки. Натаниэль не раз упоминал, что его отец, с которым Кэмми, впрочем, так и не успела познакомиться лично, держал подобное заведение в Лондоне… Снова Нат – неужели она настолько привыкла постоянно о нем думать, что вспоминает по любому поводу, даже столь незначительному?!

Слегка поморщившись, Камилла отогнала несвоевременную и потому неприятную мысль о супруге и решительно взялась за массивную медную ручку входной двери: она зайдет сюда вовсе не из-за каких-то там воспоминаний, а просто потому, что ей интересно. Она ведь всегда любила читать!

- Добрый день, мадам! – вежливый приказчик, внезапно и бесшумно возникший из-за одного из многих стеллажей, плотно заполненных разноцветными томами, показался Кэмми соткавшимся из воздуха, подобно герою Льюиса Кэррола. – Что я могу вам предложить? Может быть, у вас есть любимый автор? У нас обширный выбор, в том числе – множество новинок, уверен, найдется то, что нужно.

- Я… я даже не знаю, - пролепетала в ответ Кэмми, несколько ошеломленная таким напором, растерянно обводя взором помещение, более похожее в ее представлении на лавку древностей, чем на место, где продают книги, впрочем, у французов все на свой лад…

- В таком случае, возможно, мадам разрешит мне помочь ей? – она молча кивнула, и продавец стремительно переместился к прилавку, где у него, верно, были разложены новинки. Но через пару минут уже вновь стоял рядом с Кэмми и с улыбкой, определенно достойной чеширского кота, протягивал ей некую книгу. – Вот, взгляните на новый роман месье де Мопассана - очень, очень увлекательное чтение!

Безусловно, о вкусах не спорят, но уже по первым иллюстрациям, попавшимся на глаза, у миссис Блейк составилось впечатление, что их с местным приказчиком увлекают, вероятно, слишком разные вещи… Рассеянно пролистав несколько страниц, более из вежливости, чем от любопытства, Кэмми приготовилась вернуть «Bel-Ami» назад.

- Боюсь, это не то, что я ищу!

Интересно, что в ее облике могло заставить этого человека думать, что она может заинтересоваться подобным чтивом?!

Когда вместо почтительно отступившего при ее появлении «чеширского кота» - приказчика рядом обнаружилась… Червонная Королева, внутреннее ощущение миссис Блейк, что она взаправду оказалась в знаменитой абсурдистской сказке, лишь только усилилось. Дама в багряном… впрочем, присмотревшись, Кэмми решила, что это, скорее, все-таки бордо, явно относилась к приличному обществу, а значит, можно было позволить себе с нею заговорить. И дело было даже не в ее дорогом платье и изящной шляпке, но в той истинной непринужденности манер, какая приобретается лишь многолетним правильным воспитанием и бывает видна даже если их обладатель облачен в нищенские лохмотья… Хотя, безусловно, в Лондоне, не будучи представлены друг другу кем-то третьим, они вряд ли смогли бы завести беседу даже при таком раскладе. Но пьянящая свобода парижских нравов, верно, постепенно начинала проникать и в кровь английской леди. Так что вместо того, чтобы смерить незнакомку недоуменным взглядом и отойти, Камилла дружелюбно ей улыбнулась, мысленно отмечая, что голос у француженки также оказался на слух куда приятнее, чем у той, кем она ей поначалу представилась. Да и лицо почему-то сразу вызывало доверие.

- В самом деле? – Камилла вновь раскрыла книгу, которую все держала в руках, и еще раз попыталась читать ее. Характеристика, данная собеседницей, заинтриговала ее: прочитать, чтобы убедиться, что она не подходит. Но для чего тогда читать, если после все равно разочаруешься? Хотя… чем больше она вникала в текст, тем притягательнее становился стиль автора – без стеснения, но, как ни удивительно, без всякой пошлости, он открывал читателю весьма неприглядные черты человеческой природы, не осуждая порок, а всего лишь рассказывая о нем, давая повод самому решить, как к этому отнестись…

Должно быть, она читала довольно долго. Но незнакомка продолжала терпеливо стоять рядом, словно бы всерьез решила дождаться первых впечатлений – и они последовали. И были почти восторженными. Почти – это лишь потому, что более бурные эмоции на людях Кэмми позволить себе не могла априори.

- Вы правы, мадам! Это действительно потрясающе! – тихо воскликнула она, поднимая к собеседнице удивленный взгляд, и затем сразу же обернулась к приказчику: - Я возьму ее!.. И другие книги месье де Мопассана, которые у вас есть, тоже возьму… Только, пожалуйста, упакуйте! – мысль о фривольных иллюстрациях все еще не давала Кэмми покоя.

«Чеширский кот» тотчас же бросился исполнять пожелание щедрой покупательницы, а к дамам, тем временем, присоединился хозяин заведения, до того с иронией наблюдавший из укрытия за происходившей в его лавке сценой соблазнения духовной невинности.

- Медам! – кивнув обеим, он заговорил, явно обращаясь к Камилле. – Мое имя Жан Бенар. И я чрезвычайно польщен, что вы нашли в моей скромной лавке то, что действительно пришлось по вкусу.

В уголках его губ в этот момент пряталась едва заметная улыбка, надежно укрытая буйной растительностью.

- Надеюсь, что это не последняя ваша покупка здесь. И если бы вы оставили мне свой адрес, я бы мог присылать сообщения об интересных новинках…

- О, нет-нет, благодарю! Мы с супругом вряд ли задержимся в Париже настолько долго, чтобы возникла потребность обзавестись целой библиотекой! – Кэмми вновь улыбнулась и добавила, чтобы книготорговец не чувствовал себя слишком разочарованным. – Но зато теперь ваш адрес буду знать я, месье Бенар, так что, обязательно зайду сюда еще!

Когда же он отошел в сторону, опять обратила все свое внимание на любезную француженку и почти шепотом произнесла:

- Скажите, здесь всегда так активно предлагают свои услуги? Право, я чувствую себя немного смущенной подобным вниманием к своей персоне… К слову, позвольте представиться. Мое имя – Камилла. Камилла... Грей. И мы с мужем действительно совсем недавно приехали сюда из Лондона. Впрочем, вы, наверняка, и сами это поняли, - добавила она с легкой усмешкой.

Если бы кто-то сейчас надумал спросить у Кэмми, зачем она назвалась новой знакомой не так, как положено и привычно – по фамилии супруга, а собственным девичьим именем, Грей, то она, пожалуй, и сама бы затруднилась объяснить это в достаточной мере логично. Может быть, дело было в небольшой растерянности, которую жена знаменитого художника все еще испытывала по поводу легкости и внезапности своего первого парижского знакомства. А возможно, и в той непринужденной, но напрочь лишенной вульгарной фамильярности манере, которую с первых же секунд взяла в их разговоре мадам Леду – будучи в этом настолько органична и притом совершенно свободна, что и Кэмми впервые за очень долгое время вдруг тоже неосознанно захотелось хотя бы немного подобной свободы. Пусть даже и выраженной в такой странноватой попытке вновь, хотя бы ненадолго, представлять перед кем-то лишь одну себя. Не быть чьей-то… даже миссис.

Впрочем, сама мадам Леду, судя по обручальному кольцу на безымянном пальчике холеной узкой руки, кому-то все же принадлежала. И это тоже было хорошо – если замужем, значит, определенно дама приличная, несмотря на несколько смелый оттенок платья. Хотя, скроено оно, конечно, безупречно! Как любая нормальная женщина, Камилла уже успела рассмотреть и оценить его должным образом, чему не помешал даже царящий в лавке книготорговца таинственный полумрак. Верно, месье Леду – человек широких взглядов, решила она, раз уж позволяет супруге подобные вольности. Сама Кэмми в повседневной жизни одевалась, как и полагается взрослой замужней женщине, в скромные неяркие туалеты, хоть и сшитые у одной из самых известных в Лондоне портних и из весьма дорогих тканей. К тому же, она была рыжей, следовательно, в платье, скажем, красного цвета, несомненно, смотрелась бы словно куртизанка. И даже никакая строгость кроя не спасла бы. Иное дело жгучая брюнетка мадам Леду!.. Но все таки, было бы любопытно взглянуть на выражение лица Натти, явившись перед ним как-нибудь в чем-то подобном. Увидеть, как бы он себя тогда повел, что бы сказал… «Да ничего! - в ту же секунду спокойно и холодно ответил ее внутренний голос, отчего-то сегодня чуть задержавшийся явиться со своей привычной «мухобойкой» самоиронии, чтобы прихлопнуть ею некстати разжужжавшихся «мух» белой зависти и воображения. – Вряд ли бы он вообще что-нибудь заметил, потому что уже давно смотрит не на тебя, а сквозь».

- О, благодарю вас! – вежливо проговорила миссис Блейк, когда приказчик, наконец, вынес ей из-за прилавка увесистую стопку книг, упакованных в оберточную бумагу и даже перевязанных для удобства переноски широкой лентой. Впрочем, решившись скупить половину книжного ассортимента, об удобстве переноски своих приобретений Камилла-то как раз как-то и не подумала… Потому, представив, что гулять со всем этим добром в руках будет уже не так приятно, как до посещения лавки – а домой она пока не собиралась, поколебавшись, все же назвала адрес занимаемых ими с супругом апартаментов и попросила доставить книги прямиком туда.

После же, покончив, наконец, со всеми формальностями, вновь полностью обратилась к мадам Леду, которая, с точки зрения Кэмми, и так уже продемонстрировала поистине чудеса выдержки и долготерпения, до сих пор не подумав никуда от нее сбежать.

- Да, вы правы, и во Франции вообще – тоже первый раз, - согласно кивнула она.

К этому моменту, распрощавшись с мэтром Бенаром и его заведением, обе дамы вновь вышли на улицу, где в солнечных лучах шелк роскошного туалета француженки засиял еще восхитительнее, заставляя миссис Блейк почувствовать себя совсем немодной и тусклой в ее темно-зеленом муаровом платье, украшенном лишь фамильной камеей. Хоть по преданию, и принадлежавшей семье Грей, чуть ли не со времен правления Генриха VIII... Но она вновь сумела подавить в себе это неприятное чувство.

- Почему же? Кажется, я уже успела обойти весь город вдоль и поперек, - улыбаясь, возразила она собеседнице с некоторой гордостью. В ее представлении, далеко не все гостьи Парижа могли похвастаться подобным достижением. – Единственное, куда пока не дошла – это Лувр. Но мой супруг утверждает, что туда нужно выбраться специально, на весь день, чтобы насладиться, как следует и ни с чем не смешивать это удовольствие. А он художник, поэтому в данном вопросе можно полностью полагаться на его мнение, - затем тихо вздохнула и добавила. – А вот дома знакомых, к слову, мы пока не посещали – у нас их просто здесь еще нет... достаточно близких, я хочу сказать. И до театров пока не добрались – муж много работает и больше вечерами… А вы часто посещаете театр? Любите оперу? Может быть, что-то даже сможете нам посоветовать? После истории с Мопассаном я с радостью готова прислушиваться к вашему мнению, мадам Леду!

- Нет, спешить мне некуда, – откликнулась миссис Блейк, пожалуй, чуть быстрее и решительнее, чем следовало, чтобы новая знакомая не сочла ее слишком навязчивой. Или, что еще хуже, не заподозрила бы вот так, с ходу, что ей действительно совершенно не хочется возвращаться к себе домой, чтобы провести там еще один бесконечно долгий и бессмысленный вечер в ожидании часа, когда, наконец, можно будет отложить в сторону книгу или опостылевшее вышивание и отправиться в постель. Не потому, что устала и хочешь спать, а потому что так надо. – Муж сегодня допоздна задержится в мастерской, а детей у нас нет. Потому можно сказать, что у меня совершенно свободный вечер.

Надеясь, что француженка не придала значения излишней поспешности ее согласия, Кэмми, тем не менее, поспешила замаскировать свою маленькую оплошность, набросав поверх нее целый ворох объяснений и ничего не значащих слов, едва они устроились на мягком сиденье собственного ландо мадам Леду, и та приказала кучеру трогать.

Вероятно, случай, в самом деле, послал миссис Блейк в жертвы любопытства исключительно терпеливую особу. Спокойно отвечая на многочисленные вопросы, которыми она вновь принялась сыпать – чем занят месье Леду, давно ли они с ним женаты, есть ли дети, сколько лет их семья живет в Париже – ее собеседница, сама того не зная, последовательно опровергала все выводы, которые успела сделать о ней Кэмми, исходя из первого впечатления при знакомстве. Да и верно, как можно было предположить в сидящей рядом утонченной даме, будто бы сошедшей с картин импрессионистов, супругу богатого бакалейщика из провинции, да к тому же – мать его четверых детей!

Ни за что бы не признавшаяся в этом вслух, Камилла Элеонора Грей Блейк, как большинство ее сородичей, британских аристократов, была вовсе не лишена снобизма и предубеждений в отношении представителей буржуазии. Но теперь ощущала в душе нечто сродни чувствам знаменитого героя мисс Остен, внезапно осознавшего себя влюбленным в ту, кто на первый взгляд ему не ровня. Нет, разумеется, симпатия, которую Кэмми питала по отношению к мадам Фелисите Леду была напрочь лишена любого эротического подтекста, но, вспыхнув внезапнее, чем иная влюбленность, сразу же и полностью захватила ее, опровергая еще одну легенду, на сей раз, касающуюся уже представления об англичанах, которых принято считать менее открытыми, чем остальные европейцы. Ведь из них двоих именно француженка выглядела гораздо более сдержанной в проявлении любопытства, хотя, кажется, была расположена к ней ничуть не меньше. Косвенным подтверждением чему могло служить то, что уже после пары часов знакомства – неслыханное дело! – обе дамы, не сговариваясь, решили обращаться друг к другу просто по имени.

Между тем, и их совместная прогулка проходила не менее приятно, чем общение. Фелисите оказалась не только отменной собеседницей, но и замечательной рассказчицей. Она много раз бывала в Париже и знала его так же хорошо, как свой родной Гавр. Поэтому привычные и известные всякому путешественнику маршруты рассматривала, скорее, с позиции аборигенки, чем приезжей. Расцвеченные новыми деталями и подробностями, они и для самой Камиллы начинали выглядеть совершенно иначе. Да и сам Париж в целом буквально на глазах превращался из прекрасного, но все равно чужого города, этакого музея под открытым небом, в уютный и понятный мир, в котором обитают живые люди со знакомыми проблемами, радостями и маленькими слабостями, которым, впрочем, с удовольствием потакают…

Объехав за несколько часов весь центр города, перекусив затем в одном из уютных ресторанов, где, по словам Фелисите, можно было отведать на десерт самое вкусное в Париже мороженое, дамы вновь вернулись в экипаж. На улице заметно вечерело – осень давно вступила в свои права, забрав у суток уже немало светлого времени.

- Боже, какой чудесный день! – воскликнула Камилла, более похожая сейчас не на почтенную замужнюю даму, а на ребенка, проведшего весь день на ярмарке. – Поверишь ли, Фелисите, я давно не развлекалась так славно, как сегодня! Наверное, по гроб жизни буду признательна месье де Мопассану, за то что нас с тобой нынче свел!.. Но, должно быть, тебя уже заждались дома?

Вначале она решила, что, вероятно, не совсем точно поняла Фелисите. С самого момента знакомства новоявленные приятельницы общались между собой по-французски, которым Кэмми владела совершенно свободно. И все же… «Совсем другой Париж» - может, это какая-то идиома, которую она прежде не слышала? Другой – в чем? Удивленно оборотившись к Фелисите, она было раскрыла рот, чтобы уточнить, что именно та имеет в виду – и тотчас же закрыла его, наткнувшись на испытывающий взгляд чуть прищуренных миндалевидных глаз француженки, весело, поблескивающих сквозь паутинку кисейной вуали. Стало быть, не показалось. И эта удивительная женщина, с которой Камилла каким-то шестым чувством уже успела ощутить внутреннее сродство – при всей внешней несхожести, противоположности даже, определенно испытывает то же самое, если готова показать ей ту часть собственной жизни, которая явно не предназначается для посторонних глаз. С другой стороны, говорят, что легче всего открыться как раз перед малознакомым человеком… Впрочем, об этом Кэмми решила подумать позже, а сейчас просто с готовностью кивнула, не решившись облачить свое согласие в слова. Боясь тем невольно раскрыть тайну приятельницы. А еще – не желая слишком явно обнаруживать собственный восторг, вскипевший в крови мельчайшими пузырьками шампанского от одного лишь предвкушения их будущего приключения. Фелисите кивнула в ответ, тем завершая краткий молчаливый диалог двух заговорщиц, и вновь обратилась к кучеру с приказанием отвезти их к дому мадам Изабель, услышав фамилию которой – Вальмон – Камилла едва сдержала невольный смешок.

В названиях парижских улиц она ориентировалась все еще плохо, потому адрес, названный Фелисите в качестве пояснения, куда они теперь едут, ей ровным счетом ничего не сказал. Но по направлению, Кэмми догадывалась, что движутся они в сторону Монмартра. Впрочем, путешествие оказалось недолгим, и вскоре экипаж мадам Леду плавно остановился возле небольшого особняка, серый каменный фасад которого почти наполовину скрывала живая изгородь из жимолости, ограничивающая палисадник, сплошь заполненный, соответственно времени года, яркими шапками разноцветных, остро и горьковато пахнущих в вечернем воздухе хризантем.

Отдав очередную порцию распоряжений насчет того, когда следует за ними вернуться – пока кучер помогал ей выбраться из ландо – Фелисите дождалась, чтобы на земле оказалась и ее спутница, после чего жестом предложила следовать за собою по ведущей к дому дорожке, аккуратно посыпанной песком. В очередной раз ощущая себя девочкой Алисой, Камилла пошла за ней, заворожено оглядываясь по сторонам, словно вокруг была не самая простая извилистая парижская улочка, на которой уже начали зажигать газовые фонари, а настоящая Страна Чудес.

Когда они подошли в двери, Кэмми невольно залюбовалась старинной медной колотушкой в форме львиной головы, которая, вероятно, использовалась здесь вместо колокольчика. Но сообщать о своем прибытии дополнительно им не потребовалось – у Фелисите с ее родственницей явно были достаточно доверительные отношения. Мгновение покопавшись в своей сумочке, она извлекла собственный ключ и бесшумно отперла замок, впуская Камиллу перед собой.

Ожидая в полутемной передней, пока ее подруга переговаривалась с тетушкой, она пыталась представить себе, как может выглядеть хозяйка такого дома. Судя по голосу, доносившемуся из-за приоткрытой двери, его обладательница должна была бы хорошо помнить еще балы Венского конгресса и пресловутые «Les cent jours» Узурпатора. Впрочем, Фелисите пока не успела толком рассказать Камилле о мадам Вальмон. Но даже того, что удалось узнать из кратких пояснений, хватило, чтобы проникнуться к этой пока не виденной ею воочию почтенной особе глубоким уважением.

- А я-то думала, что эксцентричные пожилые тётушки – это исключительно наш, британский обычай, - усмехнулась она в ответ на слова Фелисите, следуя за нею по сумрачной анфиладе комнат и стараясь при этом ни на что не наткнуться.

Решительные и независимые женщины любых возрастов всегда вызывали у миссис Блейк нечто, вроде восторга, смешанного с робостью. Так было и с Фелисите, пока они не разговорились, и обыкновенная неловкость удивительным образом не испарилась, полностью освободив место восхищению, которое, между прочим, все еще продолжало расти, достигнув пика в тот момент, когда дамы оказались в маленькой комнате, которая на первый взгляд представилась Камилле гримерной какой-нибудь оперной примадонны… Хотя, при ближайшем рассмотрении, большая часть из имеющихся здесь аксессуаров могла бы показаться чрезмерно кричащими даже для театральных представлений. Разве что это будет сцена какого-нибудь кабаре…

- Кабаре?! Мы пойдем в кабаре? – отвлекшись от созерцания всего этого великолепия, Камилла резко обернулась к подруге и взглянула на нее едва ли не со священным ужасом. – Одни?!

Фелисите чуть пожала плечами и кивнула утвердительно, словно речь шла о чем-то совершенно заурядном, вроде прогулки по Булонскому лесу, но в ее темных глазах опять запрыгали чертики, и Кэмми на мгновение решила, что Фелисите решила над нею подшутить. Невозможно же было сразу отнестись серьезно к подобному предложению. С другой стороны, если бы еще сегодня утром, скажем, сразу после завтрака, кто-то сказал Камилле, что в ее жизни вообще сможет возникнуть ситуация выбора, подобного нынешнему, она совершенно точно сочла бы такого «провидца» умалишенным. А теперь…

- Но это же просто… потрясающе! – воскликнула она и по-девичьи звонко рассмеялась, бросаясь к подруге и хватая, кажется, несколько обескураженную такой вспышкой эмоций мадам Леду за руки. – Послушай, Фелисите, ты действительно мое счастье!

После чего вновь вернулась к корзине с украшениями, и принялась сосредоточенно перебирать их, выискивая что-то, при помощи чего можно было бы преобразиться в нужном духе, время от времени извлекая оттуда и прикладывая к себе то цветок, то брошку. Поглядывая при этом на себя в зеркало, и с каждым разом чувствуя все большее разочарование. Приглушенный зеленый муар упорно не желал ни с чем сочетаться. А ведь выглядеть экстравагантно – это вовсе не одно и то же, что выглядеть нелепо. Нет уж, если меняться – то полностью!

- Ты же не думаешь, что я совсем уж трусиха? – улыбнулась она, откладывая в сторону очередное странно смотрящееся на зеленом фоне боа из страусовых перьев, и весело посмотрела на Фелисите, которая только что усомнилась в ее решимости относительно абсолютного перевоплощения. – К тому же, не забывай: я – жена художника и часто позировала ему в разных образах.

Подойдя к противоположной стене, где на длинной перекладине были развешены сразу несколько ярких нарядов, она некоторое время с задумчивым видом их разглядывала, а затем взяла вешалку с платьем цвета темной фуксии.

- Мне нравится это. Поможешь переодеться?

Послушно приняв из рук Фелисите бутыль и бокал, Кэмми наполнила последний примерно на треть, сделала уверенный глоток… и едва не поперхнулась: вино оказалось неожиданно терпким и крепким. Гораздо крепче, чем она привыкла, если вообще можно говорить о привычке к спиртному у той, кто никогда не пила ничего крепче ежевичной настойки, которую делала матушка, да изрядно разбавленного кларета в глинтвейне, который случалось принимать как лекарство от простуды. Однако когда ошеломление первых секунд отпустило вкусовые и обонятельные рецепторы, а по всему телу разлилось приятное тепло, подумав немного, Камилла налила себе еще вина и выпила, хотя уже и с большей осмотрительностью. Но дальше, вняв то ли голосу рассудка, пребывающего в потрясении от столь явного неподчинения с ее стороны, потому непривычно слабому, то ли – что очевиднее – совету подруги, все-таки отставила опустевший фужер и помогла Фелисите зашнуровать корсаж ее платья. Когда же подошла к зеркалу, то едва не вскрикнула, узрев там незнакомку, смело взглянувшую на нее прямиком из его холодных глубин. Вероятно, заметив ее замешательство, Фелисите громко рассмеялась, а через мгновение, опомнившись от удивления, к ней присоединилась и сама Кэмми.

- Не то слово! Словно на аптекарских весах! – воскликнула она, поворачиваясь то так, то эдак, чтобы получше себя рассмотреть. Вот уж, и верно, абсолютное перевоплощение!

Настолько полное, что одновременно с удивлением, в глубине души Камилла испытала нечто вроде шока – неужели всего лишь такая ерунда, как фасон и расцветка платья может в один миг превратить двух совершенно благопристойных дам в парочку лореток! Во всяком случае, внешне. Хотя, как ни странно, в этом диком наряде и с разрисованным лицом Кэмми вдруг неожиданно поняла, что чувствует себя как никогда свободной именно изнутри.

- Должно быть, это и подразумевают актеры, когда говорят, что во время спектакля, в костюме и гриме, становятся другими людьми, - задумчиво проговорила она, вглядываясь в собственное отражение. Но Фелисите не поддержала внезапно завладевшего ею философического настроя, предложив обсудить эту тему позже, а теперь поторопиться, если они все еще желают увидеть то, ради чего затеяли весь нынешний маскарад.

Размышлять, в самом деле, было не время и не место. Потому, едва не бегом проделав обратный путь от удивительной гардеробной Фелисите и на ходу попрощавшись с невидимой тётушкой Вальмон, молодые женщины покинули ее дом через дверь, предназначенную для прислуги.

На улице к этому часу окончательно стемнело, но шеренги ярких фонарей по обеим сторонам бульвара Клиши, на который они вскоре вышли, уверенно разгоняли сгустившийся синий сумрак по окрестным подворотням. Несмотря на вечер, а может быть, как раз по его причине, вокруг было полно народу – Кэмми и не предполагала, что в это время на улице может быть еще более людно, чем днем. Однако Фелисите была права: это действительно был совсем другой Париж и вовсе не те парижане, которых Камилла привыкла видеть при свете дня. Нет, внешне они были все те же – франтоватые и беззаботные, но взгляды! Боже мой, какими взглядами их провожали! Смущенная Кэмми не знала, как реагировать на столь пристальное и нескромное внимание. Но Фелисите, казалось, ничего странного вокруг них не замечала и, уверенно лавируя среди праздно шатающейся публики, за руку вела ее за собой, в конце концов остановившись возле неприметного среди прочих здания, над входом которого имелась троекратно повторенная на уровне разных этажей вывеска.

- «Chat Noir»? Это и есть то самое кабаре? – в голосе Кэмми против воли послышалось почти детское разочарование.

В ее представлении «гнездилище разврата» должно было бы выглядеть как-то более заметно. А иначе как его можно опознать среди прочих незнакомому с местным колоритом прохожему?

_____________________

«Чёрный кот» (фр. Le Chat Noir), «Ша Нуар» — знаменитое парижское кабаре на Монмартре. Было открыто художником Родольфом Салисом 18 ноября 1881 года и закрыто в 1897.

Непривычно резкие запахи табачного дыма, спиртного, какой-то пудры и духов – мужских и дамских, которые густо витали в воздухе мрачноватой из-за приглушенного освещения комнаты, куда привела ее Фелисите… то есть, Рози, буквально набросились со всех сторон на Камиллу. Следуя ироническому совету приятельницы, вначале она действительно чувствовала себя несколько скованно так как, хоть и не желала этого показать, в глубине души все-таки побаивалась людей, которые их окружали. В отличие от самой «Рози», которая явно ощущала себя в этом месте как рыба в воде. Выходит, она бывает в «Черном коте» настолько часто, что тут даже знают ее вкусы?

- Сюзетт, - проговорила, наконец, Камилла, после того, как сделала первый глоток терпкого бордо из бокала, наполненного из принесенной официантом бутылки. Ее несколько озадачило, что к вину не подали никаких закусок, впрочем, осторожно оглядевшись, она заметила, что и многие прочие посетители предпочитают поступать подобным же образом. Фелисите, в свою очередь, была явно озадачена ее репликой. – Ты просила меня назваться как-то иначе, – слегка улыбнулась она и далее пояснила, что совсем недавно отведала в одном из ресторанов, где обедала вместе с мужем, чудесные блинчики с таким названием. И немало повеселилась, когда хозяин заведения, у которого тотчас попросила рецепт, рассказал, что названы они так в честь известной актрисы, которой по воле режиссера приходится чуть не ежедневно есть их на сцене Comedie Francaise во время одного из спектаклей*.

- Не уверена, что обрадовалась, если бы в мою честь назвали блинчики. Пусть даже и такие вкусные. Но имя «Сюзетт» мне почему-то понравилось. Звучит легкомысленно и, на мой взгляд, достаточно богемно… Скажи, но неужели здесь, в самом деле, бывает месье де Мопассан?

Несколько глотков вина сделали свое дело, и Кэмми, убедившись, что никому вокруг нет до них особенного дела, теперь чувствовала себя увереннее, продолжая потихоньку разглядывать людей сквозь опущенную, по примеру Фелисите, вуаль на шляпке. Известного писателя, чей портрет красовался на форзаце купленной сегодня книги, среди них не было. Зато в какой-то из моментов она случайно встретилась глазами с молодым мужчиной – одним из той самой компании, которая так весело проводила время за столиком в центре зала. Смутившись, Кэмми тотчас отвела взор и уставилась в свой бокал, где на дне таинственно мерцали багряным остатки вина, в надежде, что тот не заметил ее неловкости.

Между тем, певица, томно распевавшая что-то о разбитом сердце и обманутых надеждах, смолкла, ненадолго прекратилось также и бренчание пианино. И ведущий представления объявил, что дальше будет канкан.

Позабыв в то же мгновение о нескромном юнце, позволившем себе открыто ее разглядывать, Камилла вновь устремила любопытный взгляд на сцену, теперь уже освещенную достаточно ярко, чтобы зрители могли наверняка рассмотреть все детали происходящего там действа. До сих пор миссис Блейк доводилась лишь слышать о танце, упоминать о котором вслух в обществе было все еще не слишком прилично. Да и то – шепотом, обсуждая континентальные нравы и их развращенность по сравнению с британскими. Впрочем, глядя на движения девиц, которые с визгом высыпали на сцену, потрясая пышными юбками, под которыми – о, ужас! – кажется, почти ничего не было, Кэмми была впервые в жизни солидарна с лондонскими светскими кумушками. Канкан, и верно, был непристоен, но наблюдать за всеми этими дикими плясками было почему-то… очень весело. И потому она хлопала вместе со всеми и вместе со всеми же смеялась над размашистыми па единственного в компании танцовщиц мужчины, который пытался проделывать те же движения, что и девицы вокруг него. Но намеренно производил их ужасно неловко и комично, в конце, вдобавок, еще и усевшись прямо на пол в совершенно нелепом шпагате – вновь под оглушительный визг своих партнерш, которые, тем временем, развернулись к зрителям, так сказать, спиной, и вдруг накрылись с головами… подолами своих платьев!

- Боже мой, какой кошмар! – со смехом прошептала Кэмми, склоняясь к Фелисите. – Я и вообразить себе не могла, что такое возможно показывать на людях!

_____________________________________

* Сюзанна Рейченберг (1853-1924) была французской актрисой немецкого происхождения. В одной из пьес романиста Мариво, которая ставилась в привилегированном театре Французской комедии (Comedie Francaise) Сюзанна играла ведущую роль. По сценарию она должна была есть блины. Так как пьеса пользовалась популярностью и игралась на сцене ежедневно, Сюзанне приходилось и блины кушать каждый день. Их, а также другую еду для театра, готовил повар по имени Монсье Джозеф. В какой-то момент он задумался над нелегкой гастрономической долей, которую во имя искусства Сюзанна терпела каждый раз, делая вид, что с наслаждением поедает опостылевшие блины, и специально для актрисы создал особые, маленькие, почти воздушные сладкие блинчики, которые никому никогда еще не смогли надоесть. Такова наиболее популярная легенда появления этого блюда...

Если бы ее незадачливый кавалер догадался незамедлительно принести извинения – естественно, первым! – а после со стыдом удалился восвояси, Кэмми, возможно, и согласилась бы признать, что тоже несколько погорячилась и вышла за рамки общепринятых правил приличий, защищая свою честь и достоинство. Но уж, конечно, не вслух и не с таким подобострастным видом, как у Фелисите в минуту, когда та вдруг стала суетливо извиняться перед юным нахалом и его дружками за соседним столиком.

- Да перед кем ты мечешь бисер?! Опомнись, Рози! Ты даже вообразить не сможешь, что он только что про тебя говорил! – возмущенно воскликнула она, желая остановить этот бессмысленный поток фраз, чувствуя себя еще более оскорбленной, чем до этого. Однако Фелисите будто бы ее не слышала! Желая привлечь к себе внимание, Камилла попыталась еще раз окликнуть ее по имени, но в эту же минуту «Рози» сама железной хваткой вцепилась в ее плечо, заставляя встать. Когда же ее тихий шепот коснулся уха Камиллы, до той, наконец, дошло, что дискуссию о падении нравов в кругу современной молодежи лучше отложить на более позднее время.

Бегать быстро Кэмми, действительно, умела. Хотя и не обладала возможностями практиковаться в этом полезном навыке, дай бог памяти, лет уж двадцать как. К тому же, она по-прежнему, совершенно не понимала, куда – и почему, собственно, ей нужно будет убегать?! Облитый ею вином мальчишка, конечно, нахал и дурно воспитан, но на вид – явно «из хорошей детской». Стало быть, вряд ли будет способен нанести какой-либо вред даже в ответ на такой эксцентричный поступок со стороны леди. Это попросту невозможно для людей их круга, мысленно рассуждала Камилла, следуя за подругой, с решимостью боевого фрегата увлекавшей ее за собой к выходу, заставляя с непривычки натыкаться на столы и стулья.

Мутноватое зеркало на стене, в которое миссис Блейк невольно заглянула, бесстрастно отразило вульгарно накрашенную дамочку, в которой определенно никто бы не признал не то, что особу королевских – пусть и в значительном разведении – кровей, но и просто обыкновенную приличную женщину. Пожалуй, сейчас она была «в образе» даже больше, чем вначале вечера, но, пронзенная внезапным неприятным озарением, не обрадовалась этому, а едва не покрылась холодным потом от внезапно накатившего страха. Для людей из этого мира, здесь и сейчас, она вовсе не та, кем является на самом деле. А стало быть, и вести себя с нею так, как она привыкла, они вовсе не обязаны!

Поэтому иронический спич в адрес трусихи Фелисите так и остался невысказанным вслух, а сама Камилла, едва они вдвоем вновь оказались на улице, послушно рванула следом за подругой точно в указанном ею направлении, изредка оглядываясь и стараясь не упасть. Хотя последнее было весьма затруднительно из-за проклятой вуали, застившей лицо и тьмы, сгущавшейся по мере того, как они удалялись от ярко освещенного бульвара в менее респектабельные переулки, сменившиеся, в конечном счете, и вовсе какими-то подворотнями. В одной из которых Фелисите, по всей вероятности, споткнувшись, все-таки шлепнулась на землю, едва не утянув за собой и Кэмми, сумевшую в последний момент схватиться за стену какого-то строения.

Бегать в туго затянутом корсете и длинных многочисленных юбках по пересеченной местности – то еще удовольствие! Поэтому, прежде, чем смогла протянуть подруге руку, помогая подняться на ноги, Камилла вынуждена была пару минут простоять, согнувшись пополам и уперев руки в боки, пока сердце в груди, наконец, не перестало скакать, как взбесившаяся лошадь, а воздух, до того упорно отказывавшийся проникать внутрь при судорожных попытках вдоха, вновь наполнил легкие. Затем обе стояли рядом, молча, напряженно вслушиваясь в доносящиеся в отдалении голоса, хотя Камилла могла бы поклясться, что точно видела – их никто не преследовал.

- За нами никого… - то ли вопрос, то ли утверждение, которое она, в конце концов, произнесла полушепотом, взглянув на Фелисите, которой, судя по виду, отдышаться было ничуть не легче, чем ей самой. – Кажется, ты появилась там очень вовремя, Фелис! Ума не приложу, что могло во мне привлечь этого чертова мальчишку, я ведь старше не меньше, чем на десять лет!