В этот самый момент Холланд находился в спальне жены и разговор шел, как ни странно, об Элен. С третьего или четвертого повторения сомнения Генри проникли, наконец, за стену рассеянности, которой окружал себя Холланд, и он всерьез (или хотя бы на какое-то время) обеспокоился состоянием дочери. Долго, разумеется, это продолжаться не могло, но Холланд чувствовал себя достаточно неуютно, чтобы заговорить об этом с Эммой. Однако испытываемой им неловкости это не уменьшило, и поэтому говорил он непривычно резко, не упрекая, конечно, жену в том, что она уделяет падчерице недостаточно внимания, но подбираясь к тому очень близко. По своему обыкновению, Холланд не упрекал никого прямо, но кружил и кружил вокруг одной и той же мысли, которую он никогда не высказал бы вслух и не облек бы в слова для самого себя. Пусть Элен была его дочерью, вникать в ее чаяния или тревоги он редко находил для себя возможным или интересным, и, не решаясь утверждать, что ею должна была заниматься его вторая жена, он все-таки был в глубине души в этом глубоко убежден. Уверенность эта была не из тех, что полагается озвучивать, но подразумевалась сама собой, и оттого сейчас Холланд был чрезвычайно недоволен, как человек, не выполнивший свой долг и изыскивающий всякий повод и причину приписать вину кому-нибудь другому, однако от того, что у него могли быть к этому какие-то основания, легче ему не становилось.
Пронзительный крик перебил его посреди очередного длинного периода, и он застыл на месте с выпученными глазами, глядя на Эмму и чуть шевеля губами, словно повторяя последние сказанные им слова, а потом охнул и опрометью кинулся к двери, пораженный внезапной пугающей мыслью: Генри был прав, с Элен происходило что-то странное, и он, дурной отец, не только не увидел этого вовремя, но и не вмешался, когда его ткнули носом в его оплошность, и теперь с ней случилось действительно что-то ужасное.
Пролетев, как на крыльях, несколько футов, что отделяли спальню Эммы от комнаты его дочери, Холланд, не стучась, ввалился внутрь, диким взглядом окидывая сразу все открывшееся перед ним небольшое пространство. В первое мгновение комната показалась ему пустой, а затем он обнаружил сидящую на полу девичью фигурку, одетую во что-то, как ему показалось, наподобие власяницы.
- Элен! – вскричал он, и тут же осознав, что самого страшного можно было не опасаться, выпрямился во весь рост и выпятил подбородок. – Дитя мое, что за вопли?
Спохватившись, он обернулся, обнаружил в дверях Эмму, а позади нее – знакомый силуэт шурина, и замахал руками.
- Нет-нет, не входите. Элен!
Схватив со стула не прибранное еще горничной платье, он зачем-то накинул его на голову девушки.
Отредактировано Джеймс Холланд (2016-09-21 02:45:08)