Старик Пейн и не догадывался, что стал сегодняшним разочарованием мисс Ливси, а потому радостно заулыбался щербатым ртом, и прокричал так громко, что, вероятно, слышно было на другом конце сада:
- Добрый день, мисс Дороти!.. Вы, верно, пришли к маленькой леди? А-а?! - «маленькой леди» домашние называли леди Элизабет Бишоп, младшую дочь графа и ровесницу Дороти. - Она только что вернулась с конной прогулки! Я сам видел, как она скачет через изгородь. Молодой лорд очень ее хвалил. Да-да, так и сказал – мол, какая умница моя сестрица, держится в седле лучше самой герцогини! Вы ведь подождете в доме? Да? Что вы говорите, мисс? А-а? Маленькая леди будет рада.
Лорд Генри, или Генри Бишоп младший, единственный сын и наследник графа Лендбери, проснулся поздно, не без досады отметил, что пропустил завтрак (чем, без сомнения, заслужил недовольство отца и негодование матери), и решил, что визит на кухню за свежими булочками и кружкой молока будет решением сразу двух проблем – голода и скуки.
Скучать он начал сразу по приезде в Лендбери – точнее, нет – скучать он начал еще в пути. Поездка домой стала делом вынужденным и малоприятным – впрочем, молодой лорд находил вынужденным и малоприятным все, что не соответствовало его представлению о насыщенной жизни. Тринити-колледж – заведение старое и уважаемое, призванное вылепить из шалопая правоведа, политика или, на худой конец, философа, а также помочь войти будущему графу в общество себе подобных – не слишком преуспело в первом и весьма – во втором. Бишоп-младший очень скоро обзавелся приятной компанией, абонементом в Ковент-Гарден и даже подумывал взять на содержание девицу из кордебалета – если отец не откажет в дополнительном финансировании, однако отзвуки «развлечений» юных студиозусов достигли ушей руководства университета. Щедрый и достойный родитель получил гневное письмо ректора и призвал блудного отпрыска домой.
«С превентивными целями», - так было начертано в краткой эпистоле его светлости, адресованной наследнику.
Наследник прибыл в родное гнездо незамедлительно, по пути тренируясь в покаянном выражении лица – в чем, похоже, не слишком преуспел. Разговор с отцом выдался тяжелым, граф изволил повышать голос и даже бурно жестикулировать – чего раньше себе не позволял, полагая излишнюю экспрессию уделом плебса; мать же стояла рядом с совершенно каменным лицом, из-за чего Генри почему-то расстроился особенно и дважды порывался поцеловать графине руки, которые она оба раза отняла с негодованием.
Лорд Генри понял, что вынужденные каникулы будут ничем не лучше домашнего ареста, и потому решил набраться терпения и вести себя настолько тихо, насколько позволял его темперамент. В конце концов, он намеревался уехать не позже, чем через пару недель, и имел четкий план по убеждению отца в необходимости увеличить сумму, выдаваемую наследнику графа, достигшему совершеннолетия.
Развлечений в деревне было немного. Охотничий сезон давно закончился. Знакомых джентльменов, не обремененных хозяйственными заботами и способных составить будущему графу компанию в бестолковой скачке по полям, не нашлось, и единственной мишенью для шуток молодого лорда оказалась младшая сестра – последняя из дочерей графа, еще не представленная ко двору в силу юного возраста. Выход в свет должен был состояться осенью нынешнего года, и Лиззи не могла разговаривать ни о чем другом. Генри смирился. В конце концов, Лиззи была единственным человеком в этом доме, не читавшим ему нотации – кроме того, она, как и брат, любила лошадей и скачки.
«Позавтракаю и поеду в Калмсток», - рассуждал лорд Генри, спускаясь вниз. Он не знал, зачем ему нужно в Калмсток, и непременно сегодня. Но необходимость проветрить голову после родительского внушения была очевидной, кроме того, Генри планировал купить в галантерейной лавке мистера Стивенсона моток дешевых кружев на шляпку или какую-нибудь малополезную безделушку, которую намеревался подарить одной из горничных матери – например, Бетси, девушке черноглазой и смешливой. Молодой Бишоп не без основания полагал, что сговорчивость горничных напрямую зависит от длины кружева.
Он зажмурился от яркого солнечного света, выйдя из дому, и едва не столкнулся с молодой девушкой, которую поначалу принял за сестру – однако это была не сестра. Леди (а то, что девушка - леди, было так же очевидно, как и то, что она была очень хорошенькой) была ему незнакома. Она была чуть выше Лиззи, одета со вкусом, хотя - на вкус Генри - чересчур скромно, и обладала всеми качествами хорошеньких девиц (стройная фигура, розовые губы, белые зубы, нежная кожа и волосы, до которых непременно хочется дотронуться), какие ценились мужчинами в любые времена, независимо от возраста и сословия. Кроме того, на ее щеках цвел здоровый румянец – какой любой утонченной даме показался бы избыточным – но лорд Генри нашел его привлекательным особенно.
- Доброе утро, мисс, - улыбка молодого Бишопа была куда более широкой, чем требовалось по этикету, - верно, вы с визитом к моей сестре? Или моей матушке? Меня некому представить, поэтому я нарушу правила и представлюсь сам. Меня зовут Генри… Генри Бишоп, и я… - Бишоп замолчал, замечая, как в лице незнакомки происходят какие-то перемены – и она собирается то ли расплакаться, то ли расхохотаться.
