В голубых глазах Джорджа Бишопа мелькнула искорка удовлетворения. Сполна насладившись смущением мисс Ливси (и посчитав это добрым знаком), ловец удачи понял, что у него есть пусть сомнительный, но шанс ретироваться без потерь и, если повезет, то и с добычей. Лорд-щенок и хорошенькая, но глупая девица! Неужели  у него не достанет хитрости обмануть их обоих?
- И я тоже, милейшая мисс Ливси! Не делал ничего дурного. Ящик был открыт… Сначала я подумал, что там хранятся анатомические атласы… с картинками, и заинтересовался, но тут, похоже, какие-то врачебные дневники. Ничего любопытного.  И, пожалуй, наилучшим для всех нас будет заняться своими делами. Я возьму пару книг и вернусь в спальню, вы же, мои небесные ласточки, найдете, чем себя занять…
Улыбка получилось именно такой, как нужно.
«Я тоже был молод», - казалось, говорила она.
«Я где-то даже завидую тебе, приятель», - казалось, намекала она.
Бишоп-младший, на протяжении нескольких минут хранивший молчание и  наблюдавший за изменениями в лице Дороти, побледнел и выпрямился. Каковы бы ни были его тайные надежды и не вполне оформленные чувственные порывы, обратившись в слова и намеки в устах другого, они  обрели очертания плоской  скабрезности.
- Как вы смеете… - начал он, отодвигая Дороти, и решительно шагнул вперед. Родственник немедленно сделал шаг назад и ухватился за стопку тетрадей в истрепанных обложках, загородившись ими, как щитом.
- Не горячитесь, Генри! Вы сослужите себе и мисс Ливси дурную службу. Я не заинтересован  предавать огласке ваш… визит в Блюберри, если вы не станете подозревать меня бог знает в чем, слепо следуя за подозрениями вашей подруги! Что вы там говорили о миссис  Филипс?  Я навещал старушку в Калмстоке,  принес ей полфунта чаю, и мисс Ливси видела меня. С каких пор благотворительный визит  стал поводом для обвинений?
- С тех самых, с каких благотворитель вызывает сомнения в искренности его намерений! Для больного вы слишком красноречивы и оживлены сверх всякой меры!   – воскликнул уязвленный лорд Генри, чья решимость хорошенько проучить родственника на мгновение поколебалась при упоминании «огласки».  Слово было скользким, неприятным и дурно пахло. Рассказ о «вечернем променаде»,  пройдя через десяток ртов, очень скоро примет форму грубой и пошлой сплетни, и меньше всего он хотел подвергнуть такому испытанию Дороти, - берите книгу и проваливайте! Немедленно! А завтра я лично прослежу за тем, чтобы вы покинули Лендбери. И упаси вас бог сказать хоть одно дурное слово!..
- Разумное решение, дорогой мой лорд, - оскалился Бишоп, швырнул тетрадки на стол,  повернулся боком (рука с нужным дневником скользнула вниз) и принялся с подчеркнутым вниманием рассматривать книжные корешки в распахнутом дубовом шкафу.

Бишоп развернулся. Взгляд его, обращенный на сведенные брови мисс Ливси, выражал снисходительность взрослого, взирающего на капризы  дитяти  с высоты шести футов роста и четырех десятков лет жизненного опыта.  Лицемерие прививается с годами.  Шестнадцатилетняя докторская дочка была напрочь лишена умения маскировать свои чувства, и все ее мысли были написаны на ее  гладком лбу  - как если бы их писали белым мелом на черной грифельной доске.
- Я не уверен. Овидия. Или Вергилия. На верхней полке я видел «Энеиду».  Знаете ли, дактиль всегда волновал мое воображение. В юные годы я…
- Достаточно! – перебил его излияния лорд Генри. Раздражение, которое внушал ему родственник, росло подобно снежному кому в Сочельник.
- Как скажете, мой дорогой лорд, как скажете… Жаль, что вы  и ваша спутница не расположены к беседе. Ах, вот и книга.  Позвольте, я пройду…
Кожаный переплет тяжелого тома «Энеиды» он прижимал к себе правой рукой, согнув ее в локте так, чтобы одновременно удерживать  спрятанную под камзолом тетрадь.
Он обошел Бишопа-младшего, смотрящего на него с угрюмым недоверием, и, повернувшись боком к девушке, все еще не сводящей с него напряженных глаз,  направился к выходу из кабинета. 
- Посмотрите, мисс Ливси, не пропало ли из кабинета что-нибудь ценное… пока этот проходимец не ушел, - вдруг громко произнес Генри, и в два шага оказался у двери, загородив собой проем. Два Бишопа – баловень судьбы и ее пасынок -  несколько секунд пристально смотрели друг на друга.
- Кажется, на столе осталась открытая шкатулка.
- Что вы себе позволяете!
Джордж Бишоп  побледнел и  отступил назад, больно ударившись лодыжкой о ножку кресла. Оступился и пошатнулся, пытаясь удержаться.
Взмах рук – как взмах крыльев большой нелепой птицы, был машинальным и неожиданным для него самого. «Энеида» отлетела в один угол, дневник – в другой.

В последний момент  выдержка изменила ему. Бишоп побледнел еще больше, а в глазах его загорелся злой огонек. Движение в сторону мисс Ливси было скорее машинальным – вряд ли он рассчитывал забрать дневник, имея перед собой такого противника, как лорд Генри. Перед собой как в  переносном, так и в прямом смысле – словно угадав движение кузена, Бишоп-младший в один прыжок переместился от двери к бержеру и загородил Дороти, сидящую на полу в бальном платье,  и оттого еще более притягательную - как если бы ей угрожал не длинноногий смешной кузен «Джорджи», походивший на серую цаплю, а разъяренный вепрь. Этот  жест – не лишенный, впрочем,  некоторой театральности, мог бы вызвать у циничного наблюдателя улыбку, и Джордж Бишоп рассмеялся – неприятным, каркающим смехом.
- Меньше пафоса, кузен. Я не собирался выдергивать перышки у вашей голубки.
- Зачем вам нужен был дневник доктора, Джорджи? –  лорд Генри выглядел изумленным, однако изумление ни на йоту не уменьшило его раздражения.
- Любопытство, мой лорд, обычное любопытство. Записи придворного медика иногда сродни роману – могут быть весьма занимательны. Может быть, вы позволите мне пройти и вернуться в мою спальню?
- Нет, - быстро сказал Генри, от внимания которого не ускользнул скользкий  намек, заключенный в словах кузена, однако желание прекратить дешевый фарс  оказалось сильнее, - вы сейчас же покинете этот дом и вернетесь в Лендбери. Полагаю, гости только начинают разъезжаться. Скажете, что обстоятельства вынуждают вас срочно уехать.  Слуги в два счета соберут ваши вещи и доставят вас на постоялый двор в Калмстоке. Ранним утром  будет почтовая карета. В противном случае…
- Что? – ухмылка сползла с лица Бишопа.
- … я найду способ сделать вашу хромоту более… правдоподобной.
Любой, кто желал бы усмотреть в словах Генри вызов – нашел бы его. Джордж не желал. Цинизм и испорченность отнюдь не лишили его остатков рассудка. Поединок с наследником графа Лендбери – как бы он ни закончился – не входил в его планы, потому что ставил на них крест в любом случае.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом Бишоп неловко повернулся и вышел. Генри  тревожно оглянулся на Дороти, все еще сидящую на полу:
- В доме нет слуг? Вы же не останетесь здесь одна?..
Он шагнул ближе и протянул ей руку.

Отредактировано Лорд Генри (2017-02-22 10:29:36)

Восхитительный «вид сверху», одинаково возбуждающий воображение начинающих ловеласов и любовников с опытом -  глубины женского корсажа, за кружевом которого скрывается обещание блаженства. На мгновение лорд Генри замер, не в силах отвести взгляд от открывшейся ему молочной белизны невинной девичьей груди,  но тут же  поспешно подал Дороти руку,  устыдившись собственного чувственного порыва. Он перевел взгляд на ее лицо, еще розовое от пережитого смущения и негодования, глаза, в которых блестели такое неприкрытое, говорящее восхищение и такая горячая благодарность, и ему стало неловко вдвойне – оттого, что, оформившись в плоскую сплетню  в устах кузена Джорджи, его желание приобрело форму и окраску банальной похоти, и оттого, что в словах кузена была немалая доля истины.
-  Позвольте… - он ощущал ее прикосновение – все еще остро, повинуясь голосу тела, но бережность, с какой он помог ей подняться,  была следствием беспокойства уже иного рода.
- Вы оступились?  Нет? – откликнулся он мгновенно, и оглянулся, прислушиваясь к голосам внизу.
Появление слуг принесло ему одновременно разочарование и   облегчение. Теперь лорд Генри  не сомневался, что Дороти не останется в одиночестве, и он без труда может проследить за тем, как держит слово кузен. Убедившись, что мисс Ливси  вполне оправилась от волнения  и сочтя ее предложение резонным, он, тем не менее, медлил, желая продлить краткий момент близости. Он все еще держал ее за руку, и чувствовал теплоту ее кожи и ее запах, одновременно понимая необходимость поспешить  за Джорджем Бишопом в Лендбери и не желая отпускать от себя ни на мгновение доверчивую девочку, смотрящую на него блестящим восторженным взглядом. Шаркающие  шаги садовника и быстрые, торопливые – горничной -  отрезвили его, и  Генри отодвинулся на расстояние, призванное считаться «приличным».

- Мисс Ливси почувствовала себя дурно, и я привел ее домой, -  расспросы прислуги были пресечены в одно мгновение таким лаконичным взглядом наследника Лендбери, что усомниться в правдивости его слов не оставалось возможности, - позаботьтесь о ней, а мы с кузеном отправимся в Лендбери – ему гораздо лучше, и его ждут дела.
- Ваш кузен только что  вышел, милорд, - присела в поклоне испуганная служанка, краснея от оборок чепца до ключиц в скромном вырезе платья. Для нее появление в  коттедже доктора графского сына было сродни визиту принца Уэльского, - вы желаете вернуться к себе, мисс? Приготовить вам ромашкового чаю?
Садовник молча топтался рядом и мял шляпу.
- Тогда и я поспешу. Оставляю вашу юную хозяйку на ваше попечение. Завтра я приду осведомиться о вашем самочувствии, мисс Ливси. Всего доброго.
Похоже, лорду Генри  нравилось чувствовать себя принцем Уэльским.

Отредактировано Лорд Генри (2017-02-25 11:52:51)

Лорд  Генри вышел, провожаемый взглядом садовника, в чьих глазах читалось подобострастие старого слуги, смешанное с удивлением.
За дверью  с  лица наследника  графа Лендбери немедленно сползло выражение  снисходительного добродушия. Он  торопливо сбежал со ступенек вниз, и, размахивая рукой сильнее обычного (что все-таки косвенно свидетельствовало о волнении) поспешил догнать гостя, чья прыть явно противоречила заявленной им хромоте. Как только в сумерках  в десятке ярдов от него показалась спина «Джорджи», лорд Генри  замедлил шаг,  не сокращая расстояние между собой и кузеном. Поддерживать видимость светской беседы он не хотел, резонно опасаясь, что ничего хорошего из разговора не выйдет. Сам родственник ни разу не обернулся. Полчаса назад мысль о поединке будоражила  воображение молодого лорда, предлагая картины одна красочнее другой (это был бы прецедент, поскольку ранее Генри драться не доводилось).  Однако умоляющий взгляд Дороти охлаждал его боевой пыл и добавлял в героические планы толику необходимого здравомыслия – и лорд Генри, повинуясь этому самому здравому смыслу, догнал кузена только у парадного входа, где уже царила привычная сутолока. Хозяева прощались с гостями;  двадцать семь карет вереницей выстроились у парадного подъезда, дамы в бальных платьях кутались в плащи, томно и туманно охали, нервически хихикали,  наклоняясь надушенными цветочными головами друг к другу, поправляли развившиеся локоны, джентльмены раскланивались с хозяином, прикладывались к  ручке графини,  восторгались фейерверком и огненным шоу,  и брали обещание быть на неделе к ужину.
Генри скользнул в дверь следом за Джорджем,  разыскал доктора и миссис Ливси и сообщил им о том, что дочь их уже дома (присовокупив уверения в полном ее благополучии). Докторская чета  продемонстрировала неловкое изумление, в котором едва ли можно было различить благодарственные нотки, однако лорда Генри  это не смутило. Далее деятельный наследник поманил пальцем  старшего лакея,  отдал распоряжения – коротко и сухо, и  попросил повторить.
«Помочь мистеру Бишопу собрать вещи,  приказать кучеру заложить двуколку,  доставить в Калмсток немедленно», - послушно повторил Томас, морща лоб. 
Генри кивнул.
От возбуждения и уверенности, что все, что он делает – он делает правильно и делает ради спокойствия дамы – у него покалывало кончики пальцев.

- Генри!
- Отец?
-  Мне передали, что мистер Бишоп вернулся  из Блюберри и собирается уезжать?
- Все верно, отец.
- Хм… - граф пожевал губами, - хм… Джордж выглядит и ведет себя странно… Хорошо. Я провожу его, хотя… Доктор уверен, что ему можно ехать?
- Джордж уверил меня, что прекрасно себя чувствует, - скупо ответил Генри и поспешил отвести взгляд.
Будь отец менее занят, он уловил бы в голосе наследника тот дополнительный оттенок, который превратил бы обычный диалог в разговор со значением.
Но графа отвлек дворецкий. Слуги бросились искать утерянную брошь миссис Дарлингтон. Пользуясь всеобщей суматохой,  лорд Генри убедился, что Джордж уехал, и скользнул в боковую дверь, ведущую в столовую. В  буфете он стащил миндальное пирожное.  Оставалось вернуться к себе в комнату, чтобы уснуть с чистой совестью. И вот тут (как это обычно бывает в авантюрных романах) он почувствовал спиной чей-то взгляд. Генри никогда не верил, что взглядом можно прожечь дыру в камзоле. Сейчас он ощущал, как дымятся и поскрипывают шелковые нитки.
Он обернулся.
- Не находите, maman… этому бисквиту недостает мягкости?  - его голос звучал так, как будто они расстались четверть часа назад, обменявшись впечатлениями о прекрасном вечере.

Последние полчаса (то есть от момента отъезда в Калмсток Джорджа Бишопа, сухо и скупо попрощавшегося с хозяевами и так не объяснившего причины внезапной спешки, и до попытки незаметного умыкания оставшейся  в буфете сдобы) Генри имел возможность обдумать все увиденное и сделать выводы.
Выводы ему не понравились, однако делиться ими он ни с кем не собирался – а, если и собирался, то прохладный взгляд матери эти намерения изрядно притушил. Тут же он вспомнил парочку взглядов восхищенных – от барышень «из маменькиного цветника», как успел молодой лорд окрестить приглашенных по настоянию графини Лендбери  невест.  Разочарованных  - от них же. И  внимательно-цепких – от матрон постарше, от внимания коих не укрылось исчезновение  главного героя бала с одной из барышень, которая по определению не могла считаться конкуренткой дочери миссис Харрел, чью глупенькую мордашку изысканно оттеняли двадцать тысяч фунтов приданого, или Сьюзан Бродерик, которая наследовала престарелой леди Лайонс. 
Мельком брошенные одной из дам  слова о «падении нравов» довершали картину.
Лишь сейчас Генри в полной мере осознал, чем была вызвана неловкая заминка в разговоре с четой Ливси – осознал, разозлился на себя самого – и, как водится, нахохлился, предчувствуя в целом справедливые, но совершенно несправедливые в частностях упреки графини.
- Разумеется, мадам, - прохладное «мадам» в противовес теплому «мама» должно было показать, что наследник заранее готов к вероятной конфронтации, - мисс Ливси почувствовала легкую дурноту, и я вывел ее в сад подышать свежим воздухом; поскольку бал подходил к завершению, а фейерверк мог вызвать мигрень, мисс Ливси решила, что ей будет полезнее вернуться домой, и я проводил ее, передав на попечение прислуги.

Будучи истинным сыном своего отца, молодой лорд Генри (как и его родитель лет тридцать назад) охотно шел на поводу у своих желаний, но весьма неохотно воображал себе их последствия. Где-то глубоко внутри он готов был признать, что поступил с Дороти не очень хорошо – как известно, свобода прогулок под луной является привилегией исключительно джентльменов, но никак не леди. Однако мысль эта, пусть и приходила ему в голову там, в беседке, когда он впервые поцеловал мисс Ливси,  и немногим позже – была отринута немедленно как досадная помеха.
Сейчас она цвела с неоспоримостью факта на прохладном лице графини. Если бы мать возмущалась, кричала, топала ногами и призывала в свидетели Господа – возможно, ему было бы легче  -  вспылить, отказаться слушать, уйти к себе, наконец. Но тон Кэтрин Бишоп, столь же сухой и равнодушный, как  и ее лицо, не предполагал «высоких нот». Ему пришлось смириться и сесть напротив.
Генри выслушал мать, побледнел, потом покраснел.
Будучи истинным сыном своего отца, он признавал свой грех – но только мысленно. Признать его перед матерью казалось делом сколь простым, столь и невозможным, однако ее слова уязвили его глубже, чем он хотел показать, и поэтому он немедленно перешел в наступление.
- Как это отвратительно  звучит, мадам… «было позволено». Дочь доктора Ливси – дочь джентльмена и леди по рождению, и по манерам, и… В чем  ее вина, мадам? В том, что она выглядит живее, танцует лучше и не путает фигуры, как  мисс  Харрел? Или в том, что в одном ее мизинце больше ума, чем во всей белокурой головке мисс Бродерик?  Ваше недовольство вызвано тем фактом, что мое внимание было направлено не на  «юных  леди из уважаемых семейств  графства», коих вы самолично  вы определили мне в «невесты»?

Наследник Лендбери не был глуп, чтобы не понять, что мать воспользовалась его же аргументами, дабы повернуть спор в выгодное ей русло, но недостаточно искушен в риторике, чтобы ответить ей тем же. Ему был двадцать один год, он был безудержно молод и столь же безудержно искренен, когда дело касалось чувства; споткнувшись о слова матери, как о выступающий из земли корень дерева, он медленно, но верно подходил к точке кипения, за которой немедленно последует хлопок пара и звон упавшей крышки.
Лорд Генри абсолютно верно истолковал то, о чем сказала графиня; со свойственной ему живостью воображения, еще более верно он истолковал то, о чем она умолчала, и кровь снова бросилась ему в лицо.

В жизненном полотне, наскоро набросанном графиней Лендбери, было слишком много темных тонов. В нем веселость становилась легкомыслием, живость характера – склонностью к безрассудным поступкам, а юная, теплая, порывистая и нежная Дороти превращалась в преступницу против общественных устоев. Преступницу, которая, если не станет «той женщиной», о которой не принято упоминать в приличном обществе, то будет вынуждена терпеть любого мужа – любого, кто согласится взять ее в жены после того, как она запятнала свою репутацию  ночными прогулками с графским сыном. 
Сдержанные  кривые улыбки четы Ливси, на которые он попросту не обратил внимания,  теперь виделись ему прямым осуждением проступка его – и их дочери.
Бедняжка Дороти!
Уж если ему уготована суровая родительская отповедь, что ждет ее?
- Вы сгущаете краски, мадам, - медленно и раздельно сказал Бишоп-младший, стараясь не показывать того, что слова матери задели его, и понимая, что его попытки  тщетны, - все эти ужасы, разумеется, не грозят мисс Ливси. Ее не в чем упрекнуть, и честь ее не запятнана. Если же мистеру Вудзу угодно будет счесть прогулку по саду предосудительным поступком, то я скажу, что мисс Ливси повезло. Сложно быть замужем за ханжой и занудой.
Упоминание  будущего пастора Вудза  показалось Генри неслучайным и оттого особенно неприятным – графиня четко указывало место, на какое в лучшем случае может претендовать дочь доктора  - при условии, что Генри не испортит ей репутацию окончательно. И место это, и сам клирик в приложении к Дороти Ливси вызывали у него стойкое раздражение.

Он поднялся следом, машинально протягивая руку матери, однако та предпочла этого не заметить и  уйти, унося на холеном лице  легкую гримасу неудовольствия  - что, конечно, не было бы смертельно или даже значимо в любом другом случае – но не в этом.
Генри пришлось признаться, пусть не графине Лендбери, но себе самому – все случившееся и то, какую окраску оно будет иметь в глаза света, то есть круга провинциальных уважаемых семейств, чьи предки уже не один десяток (а иногда и сотню) лет заботились о процветании графства, не стало для него всего лишь еще одним пустяковым приключением. 
Будь недовольство матери вызвано проступком, с неприятными последствиями которого   пришлось бы иметь дело ему одному,  было бы проще.
Но в дело была замешана девушка, чья чистота и искренность  не могли быть подвергнуты сомнению. И все-таки это случилось.

Лорд Генри проводил взглядом безупречно прямую спину ее светлости, задумчиво прожевал остатки бисквита и ушел к себе, постаравшись избежать встречи с отцом. Он справедливо подозревал, что в исполнении родителя формулировки будут грубее, а решения – радикальнее. Grand Tour замаячил перед ним так  неумолимо, что Генри словно наяву  услышал скрип пера графа, уже пишущего письмо престарелому учителю естествознания и суетливое шарканье слуг, таскающих в карету коробы с одеждой.
Генри с усилием покрутил головой -  словно шейный платок вдруг  стал ему тесен, подышал в зеркало, отпустил лакея, содрал платок  и улегся на постель в чем был, полируя взглядом  лепнину на потолке, уверенный, что не сомкнет глаз.
Он не заметил, как заснул.
Разумеется, ему снилась Дороти Ливси.