[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]

Заметка на второй полосе «Фигаро» от 26 апреля 1926 года

25 апреля  на тридцать втором километре трассы Женева-Анси   был обнаружен сгоревший  автомобиль  Alfa Romeo RL. По словам очевидцев происшествия,  автомобиль двигался на огромной скорости (не менее 55 миль в час)  - вероятнее всего,  водитель  в условиях сильного тумана не справился с управлением, автомобиль вылетел в кювет, перевернулся и загорелся. Водитель с тяжелыми травмами  доставлен в городскую больницу Анси, пассажир погиб на месте. Личности водителя и пассажира устанавливаются.

***

Городская больница Анси – изящный двухэтажный особняк из желтого кирпича. Его подарил городку в середине прошлого века Николя Бонне под  общественную библиотеку,  но в пятнадцатом году здание перешло в ведение Министерства здравоохранения и превратилось в центр реабилитации раненых с неврологическими нарушениями. Позже, когда война закончилась, и местные обитатели  разъехались,  кирпичный особняк так и остался больницей,  высокие  двухстворчатые двери  обзавелись медными табличками «Гнойная хирургия», «Травматология», «Акушерское отделение», а местные предприниматели накануне Зимних игр подарили больнице новые автоклавы для стерилизации инструментов и оборудование для  собственной лаборатории.  Никелированные спинки кроватей,  стойкий запах карболки, сестры милосердия в белоснежных скрипящих косынках, пахнущие новой резиной клистиры и ординаторская с распахнутым настежь окном.

- Он очнулся, доктор, -  похожая на мышку сестра милосердия заглянула в ординаторскую.
Немолодой, с глубокими залысинами и  светлыми глазами навыкате человек раздавил в пепельнице папиросу и посмотрел на медсестру поверх круглых очков.
- Сейчас иду.
Он протянул руку к папке с ботиночными тесемками и пролистал несколько сшитых листов истории болезни.

«Неизвестный, муж., 35-40 лет.
Закрытая черепно-мозговая травма. Коммоция.
Умеренная травматическая (церебральная) кома. Хаотические нескоординированные защитные движения на болевые раздражители. Подозрение на контузию головного мозга (?)
Резаные  раны лица, ожоги правой кисти второй и третьей степени, левой – второй степени.
Надлодыжечный перелом малоберцовой кости без смещения отломков. Ушибленные раны грудной клетки. Трещины седьмого и  восьмого ребер справа».

Джона Доу из третьей палаты санитары ласково называли «наша мумия».
Больной лежал на единственной  в палате кровати у окна с видом на парк.  В мутное от дождя стекло стучал разлапистыми ветками старый тополь.
«Мышка», предупредившая доктора Кроппа, уже сидела у постели, прилежно, как гимназистка, сложив руки на серых форменных  коленках.
Кропп подошел к больному бочком, фирменной врачебной иноходью, привычно потянулся к запястью за пульсом, наткнулся на бинты, чертыхнулся и почесал переносицу.
- Здравствуйте, - голос у доктора неожиданно оказался звучным и басовитым, - меня зовут доктор Кропп. Вы слышите меня? Понимаете, где  находитесь?

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]
Кропп наклонился ближе, проверяя догадку – все верно, небольшой нистагм, но зрачки равновеликие…
«…реакция на свет удовлетворительная», - мысленно доктор уже заполнял дневник.
Слух, зрение… нистагм, да.
- Это хорошо, - буркнул он, внимательно ощупывая взглядом  повязки на лице и на руках; на бинтах проступила  неровными географическими пятнами  желтоватая сукровица,  - благодарите месье Дюпре, качественно вас заштопал. Не делайте глубоких вдохов, у вас сломаны ребра. Это хорошо, что больно.
Доктор Кропп не был шутником или садистом, он был врачом, который знал наверняка, что боль лучше беспамятства.
- Мадлен! – сестра с готовностью придвинулась ближе, - принесите морфию два кубика,  воду, ножницы, корнцанг, свежие бинты.
Мышка с фривольным именем Мадлен (коллега Кроппа утверждал, что оно больше подойдет опереточной субретке) тут же бросилась вон из палаты, а доктор придвинул табурет к кровати и сел рядом. Молчал, смотрел.
Говорит по-французски, акцент наверняка есть – хотя с такой артикуляцией ничего не может быть наверняка.
«Лицо как задница будет», - с чувством сказал Дюпре, завязывая последний узел.
Вдох-выдох. Кропп  видел, как судорожно дергается кадык пациента в попытке что-то сказать, как он застывает на полувдохе, опасаясь новой боли.
Вернулась медсестра, принесла металлический лоток, загремела инструментами. Запахло спиртом.
- Сейчас вам станет легче, я дам вам морфий. Не пытайтесь говорить много, отвечайте лаконично.  Вы в больнице города Анси. Ваш автомобиль разбился в двенадцати километрах отсюда. Альфа Ромео. Кому мы можем сообщить о вас?
Мышка проскользнула между ними, отогнула простыню (вены яркие, синие, как канаты на фоне бледно-серой кожи) и вопросительно посмотрела на доктора.

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]
«У этого парня высокий болевой порог», - это была первая мысль доктора Кроппа; второй была мысль о картофельной запеканке с сыром, которую обещала к обеду мадам Мартен.
До обеда было далеко;  до осознания, что пациент окажется небезнадежным в смысле физическом, но совершенно разобранным в смысле ментальном – рукой подать.
- Похоже на ретроградную амнезию, - сказал Кропп, поймав внимательный взгляд сестры Мадлен, - на фронте видел не раз… после контузии.
- Это проходит? – сестра вытянула шею, разглядывая пациента. Она была молода – слишком молода, чтобы помнить войну.
- Разумеется,  через пару дней… погодите. После укола он начнет нести чепуху и очень скоро уснет.
Мышка отодвинулась, всем своим видом выражая готовность действовать.
- Вас нашли в двенадцати километрах от Анси, - громко и  четко проговорил доктор, как если бы говорил с ребенком или глухим,  - был сильный туман, вы ехали с большой скоростью. Ваш автомобиль перевернулся и загорелся. Сгорел полностью. Вещи были, кажется,  большая дорожная  сумка и несессер,  они сгорели. Документов в уцелевших вещах не нашлось. Вас спасло то, что от удара вас отшвырнуло в сторону на несколько метров. Ваш спутник погиб. Вероятно, вы пытались спасти его – у вас обожжены руки.

Мадлен сосредоточенно кусала нижнюю губу.
- Ему больно, - прошептала она. Светло-серые глаза с белесыми ресницами  наполнились слезами.
- Я вижу, - доктор  ожесточенно царапнул ногтем переносицу, - но он пытается говорить. Об аварии напечатано в газетах, мы надеемся, ваши друзья или родственники скоро объявятся.  Вас должен кто-то ждать или искать… 
Кропп выдохнул и с досадой покосился на Мадлен, словно она была виновата в том, что пациент не может вспомнить.
- Давайте еще раз… Вы ехали из Женевы в Анси, с приятелем или родственником, на спортивном красном автомобиле Альфа Ромео… это очень дорогая машина… была. Вас зовут…

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]
Едва заметные подергивания век и кончиков пальцев, которых пациент сейчас не чувствует отдельно от боли. Боль расползается по нервам, течет по венам, проникает в мозг, пока в какой-то момент человек  не почувствует всего себя неотделимым от боли.
На войне Кропп  штопал таких десятками - и  помнил это так же ясно, как то, что сегодня двадцать восьмое апреля тысяча девятьсот двадцать шестого года, его зовут Генрих Кропп, ему пятьдесят шесть лет, а лежащему перед ним человеку не больше сорока – но он не помнит ничего, кроме боли.
Профессиональная память услужливо подсказала ему, что при  ретроградной амнезии не забывают собственного имени, но он отмахнулся от подсказки, как от надоедливой мухи.
- Доктор?.. – Мадлен бросила на него тревожный взгляд.
Все отстроится. Приедет кто-то, кто знает этого Джона Доу. Назовет по имени. Он вспомнит. Все отстроится, руки заживут, сломанные кости срастутся.  Шрамы на лице и в душе – наверное, лучший исход, чем небытие.  Второму повезло меньше. Второй лежит сейчас на холодном столе в прозекторской – куском искореженного, обгорелого мяса, с приваренными к коже лоскутами одежды. Не пострадали лишь ботинки – новые, добротные замшевые ботинки для туриста.
«Шито на заказ», - отметил прозектор.
Санитар с низким лбом и густыми, как у питекантропа, бровями, смотрел на них с жадностью, как ребенок смотрит на леденцового петушка.
«Родственникам можно отдать», - сказал тогда Кропп, понимая жадный интерес санитара и не одобряя его.
- Нашто они родственникам, - буркнул питекантроп, глядя на чистоплюя-доктора с презрением люмпена, прошедшего войну и пивной бунт, - только душу бередить, ну!..
Однако замолчал и сопел за спиной, пока Кропп просматривал бумаги на погибшего. Они  были похожи – сложением и, вероятно, близки по возрасту. Возможно, вместе прошли войну – у того и у другого на теле были отметины, не исключающие «воинского братства».
Только один был жив. А от второго остались лишь ботинки.
- Доктор?! – повысила голос мышка. Кросс сморгнул.
Больной громко и отчетливо выругался по-немецки.
- … или он немец, - закончил какую-то предыдущую мысль доктор  Кропп, - колите морфий, Мадлен.  Рано или поздно его разыщут и опознают.

За спиной кашлянули.
- К вам мадемуазель Сорель,  доктор Кропп. Она говорит, что звонила ночью, - в палату заглядывал санитар, крепкий малый с закатанными до локтя рукавами.
- Я с ней не разговаривал.
- С ней разговаривал доктор Роше. Она сказала… по поводу, - и санитар кивнул тяжелым квадратным подбородком на лежащую  у окна «мумию»,  - этого.

***
Стоявшая перед ним девушка была молода и хороша собой. «Лет двадцать пять – двадцать семь», - определил доктор.
Генрих Кропп снял очки и принялся  старательно протирать стекла носовым платком.
- Альфа Ромео. Красный спортивный автомобиль. Авария на трассе Женева-Анси. Меня информировали, что вы здесь по этому поводу.

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]Кропп оставил очки в покое и поднял голову, бросая на мадемуазель Сорель осторожный взгляд, в котором наряду со сдержанным профессиональным сочувствием проглядывал сдержанный  профессиональный интерес. Доктор Генрих Кропп не был тещей нотариуса, месье Корнеля, и потому «небрежность на грани фола» в гардеробе визитерши не разглядел, однако – будучи мужчиной, оценил последействие.
Она казалась сошедшей с модной глянцевой открытки по три франка за штуку.  В ней было то, что присуще только современным эмансипированным дамам, и никогда – их матерям. Внутренняя свобода. Вызов.
Но было что-то еще. Страх. Он видел его в сухом блеске глаз, какой бывает у людей, проведших тревожную бессонную ночь. В намеренно плотно  сжатых губах.
Похоже, один из них действительно ее жених. Который? Тот, что лежит в палате и не может вспомнить даже собственного имени, или тот,  останки которого покоятся на прозекторском столе?
- Это будет тяжело для вас, мадемуазель, - пробормотал он, - я предпочел бы, чтобы приехал  мужчина…
Ему трудно представить, что «груду обломков», увенчанную замшевыми  ботинками, будет рассматривать молодая женщина в смелом брючном костюме, с тщательно завитыми светлыми волосами и розовыми губами.
Кропп видел, как у нее вздрагивают пальцы. Лицо контролировать проще.
Стоит убедиться. Обязательно убедиться, что ошибки не будет. Прежде, чем показывать ей это.
- Вы читали газету. В машине было два человека. Один погиб, - еще один беглый  взгляд в лицо, в попытке заметить внезапную бледность или какие-то еще признаки скорого обморока,  - выживший пролежал двое суток в коме. Сегодня утром он пришел в себя. Резаные  раны лица, ожоги кистей,  перелом лодыжки. Мелкие порезы и ушибы не в счет. Возможно, он пытался вытащить друга из салона… пока не потерял сознание. Хирурги его заштопали, как смогли.  Он пришел в себя, но ничего не помнит. Не помнит, кто он, как его зовут и что с ним произошло.  Погибший… опознанию  практически не подлежит. Остались одни ботинки, - неожиданно в сердцах произнес он, - наверное, лучше будет, если вы сначала расскажете мне все, что знаете, а потом посмотрите на того, кто остался жив?  Вы можете назвать имена вашего жениха и того, кто мог с ним быть?

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]
- Ингельстетер, - кивнул Кропп, словно ожидал чего-то подобного. Разумеется. Ингельстетеру вполне подходит красный спортивный Альфа Ромео.
Он слышал об этом семействе – как всякий немец, однако не помнил деталей. Имя потомственного банкира Карла Ингельстетера периодически появлялось  на первых страницах «Берлинского ежедневника», который с запозданием  на несколько дней доходил до Анси, имя его сына мелькало преимущественно на последних страницах газеты, в колонках спортивных мероприятий, происшествий и светской хроники. Кропп обычно засыпал на третьей полосе.
Поэтому он просто принял к сведению, что у Карла Ингельстетера есть сын, и этот сын в лучшем случае изображает мумию в больничной палате, в худшем – настоящее время придется сменить на прошедшее. Был.

Вряд ли доктор верил в то, что выбрать из двух зол меньшее получится методом исключения – но старательно тянул время, отдаляя необходимость встречи дамского апломба с суровой реальностью. Если бы он мог, он перепоручил бы «невесту» коллегам, и ушел бы  есть картофельную запеканку мадам Мартен, но сомнительное удовольствие сопровождать барышню на опознание досталось именно ему.
Кропп кивнул, похлопал по карманам в поисках курительной трубки, махнул рукой куда-то в угол и сердито сказал:
- Если вы настаиваете, мадемуазель. Я предупредил, что зрелище не для слабонервных. Ваш жених всегда сам водил автомобиль?

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]- Вот так, да? – пожал плечами Кропп, - пойдемте.
Он пропустил барышню вперед, притворив за собой двери в ординаторскую, но повернул не направо, в отделение, а налево – к лестнице, которая вела на задний двор;  оттуда, по едва заметной тропке – к одноэтажному кирпичному бараку.
- Это прозекторская,  – сообщил он мадемуазель Сорель, не оглядываясь, -  вы сказали, что ваш жених всегда вел сам. Полицейские с места происшествия утверждали, что  погиб  именно водитель.
Мадемуазель Сорель шла за ним следом. Он не мог видеть ее лица.
- Осторожно, здесь ступеньки.

В прозекторской было холодно, как в погребе.
Под потолком горели две тусклые лампочки. Пахло муравьиным спиртом, хлоркой и удушливо-сладко – мертвой плотью.
Санитар спал, сидя на дубовом табурете и  упираясь квадратным затылком в стену. Услышав шаги и голоса, он открыл глаза и уставился на вошедших.
- Мадемуазель Сорель. На опознание. Неизвестный, после аварии.
Сонные глаза санитара подернулись рябью, затем вспыхнули желтым, хищным огоньком, кустистые брови зашевелились – как будто отдельно от лица.
- Прошу сюда, - буркнул он, бросив туманный взгляд на доктора-чистюлю, - вот туточки. В этой комнате.
Они прошли еще через один через меченый грибком дверной проем – низкий и сумрачный, как в готических романах.
- Вот он, - сообщил питекантроп, отогнул серую с желтыми пятнами простыню, открыв то, что несколько дней назад было живым человеком -  до бледного, в фиолетовых разводах живота,  отступил назад,  привалился к стене и принялся  буравить прямую спину «барышни» маленькими темными глазками.
Тело сильно обгорело со спины, вместо волос зияла одна бурая скальпированная рана, наползающая на лоб рваной шапочкой, кожа на лице, казалось, съежилась, пошла  багровыми пятнами, а рассеченный угол рта придавал лицу  сходство с  маской Квазимодо – но шея и  передняя стенка грудной клетки пострадали меньше.
«Вероятно, он упал лицом в землю, когда горел», - внезапно понял Кропп, и оглянулся, поймав насмешливый взгляд санитара.
«И что, чистоплюй, думаешь, этой шмаре нужны его ботинки?»  - читалось на лице коренастого пещерного человека.                                                                                                                                                                         
Кропп скрипнул зубами, придвинулся ближе к мадемуазель Сорель и торопливо сказал:
- Вы… как себя чувствуете? – и еще, непонятно, зачем, скорее, из какого-то брезгливого протеста, - он был в ботинках. Хорошие замшевые туристические  ботинки, терракотовые, шиты на заказ. Почти не пострадали. У вашего жениха… были такие?

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]Пещерный человек осклабился, обнажив прокуренные зубы, Кропп тихо выругался и вышел следом за «невестой». Спиной он чувствовал, что ухмылка санитара стала еще шире. Он уже примерял на себя ботинки.
Мадемуазель Сорель сидела прямо на тропинке, нелепо подвернув под себя ноги в модных туфлях и закрывая руками лицо. К каблукам прилипли травинки, на синих брюках неровными географическими пятнами расползалась дождевая влага. Лунки на ногтях побелели. Сейчас она напоминала большую механическую куклу, у которой внезапно закончился завод.
- Вставайте, - доктор сделал неловкую попытку поднять ее, все еще ощущая на себе взгляд санитара, - одежду испачкаете. Я ведь предупреждал.
Он злился на себя – потому что предвидел последствия «демонстрации» и все-таки повел девушку в прозекторскую, он злился на себя еще и за то, что питекантроп из морга считал себя в полном праве презрительно наблюдать за потугами доктора  сохранить лицо, и полагал, что вышел из этой мимической схватки победителем.
- Вам плохо? Вы говорить можете? – глядя сверху вниз на безукоризненный белокурый пробор и дрожащие пальцы, он потряс ее за плечо, - вы узнали? Это он? Ваш жених?

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA]

- Послушайте, - он опять обнял ее и так и повел по дорожке, поддерживая за плечи, как слабоумную или больную – чтобы не упала. Не вырвалась, не убежала. 
- Послушайте, -  с нажимом повторил он, - я понимаю. Успокойтесь, мадемуазель. Я виноват. Не нужно было… Другой жив. Он жив, с ним все будет хорошо, он пришел в себя, его травмы неприятны, но неопасны. Он выживет. Я отведу вас к нему. Хотите?
Она судорожно закивала.
Они пошли обратно в больничный корпус -  немолодой доктор и девушка в смелом брючном костюме; сквозь синие рваные облака сочилось солнце, подали голос птицы, и санитар смотрел им вслед сквозь мутное стекло.
Доктор молчал. Она больше ничего не спросила, и он молчал, обдумывая положение. Она не опознала тело, но это ровно ничего не значило. Все начиналось сначала, только тот, другой, все-таки жив. И рано или поздно все станет на свои места.

Дверь в палату открылась почти бесшумно, но мышка, сидевшая у постели больного, немедленно подняла голову и вскочила с табурета с готовностью, демонстрирующей безупречную выучку.
- Мадемуазель Сорель, - шепотом сказал Кропп, - он спит?
Сестра  неопределенно помотала головой. Кропп оглянулся – лицо вошедшей за ним девушки казалось бледно-серым, обморочным.
-   Лицо ему зашили вовремя. Раны резаные, чистые, нагноиться не должны… шил Дюпре, наш лучший хирург, хороший шовный материал, тонкий шелк. Все заживет… - торопливо заговорил он, уверовав, что это для нее важно,  - конечно, не будет, как раньше, но не так страшно, как может показаться.

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA] Мышка за спиной доктора сдавленно охнула.
Кропп дрогнул бровями, шумно выдохнул, словно с плеч его свалился тяжкий груз,  и лицо его снова приняло отстраненно-профессиональное выражение. Выражение ее лица и тон – с подходящими моменту модуляциями – свидетельствовали о том, что мадемуазель Сорель вполне пришла в себя.
- Он бредит. Это морфий. Вероятно, он  воевал… Вы ведь знаете точно? – он снова поднял глаза с белых бинтов на безукоризненно-синий ворот жакета  «невесты», - возможно, вы можете рассказать что-то и его друге? Хотя бы адрес его родных? И еще… это необходимая деталь в процедуре опознания… Разумеется, через пару дней он все вспомнит, ретроградная амнезия проходит достаточно быстро, но сейчас я вынужден кое-что прояснить.
Доктор замолчал. Он был немолод и был старомоден - «как бабушкин сундук», говорил Дюпре.  Необходимость уточнения деталей, которые тридцать лет назад считались интимными и непозволительными в разговорах с дамой, добавляла диалогу толику неловкости. Однако синий брючный костюм намекал, что дама  неловкости не испытает.
- Нам придется связаться с родственниками второго… потерпевшего. Я  должен спросить. Прошу прощения заранее, если вопрос доставит вам… некоторые неудобства, - он деликатно откашлялся, -  у вашего жениха есть какие-то особые приметы, особенности или дефекты зубного ряда, родинки, шрамы, которые не… не бросаются в глаза?

[NIC]Heinrich Kropp[/NIC][AVA]http://s1.uploads.ru/oWN3q.jpg[/AVA] -  Да, конечно, - доктор Кропп был, пожалуй, слишком поспешным, все еще чувствуя вину за зрелище в прозекторской, - не стоит. Вы сказали, других родственников у месье Тома не было? Если это так, больница обратится в жандармерию по месту проживания его матери. Если мадам по возрасту и состоянию здоровья не сможет приехать… - тут он вспомнил, как выглядит то, что было недавно Кристианом Тома, и искренне пожелал, чтобы она не смогла,  - то мы оформим необходимые документы и передадим останки для кремирования. Не нужно матери видеть сына… таким.
Мышка слушала их, слегка приоткрыв рот, и переводя взгляд с лица доктора на безупречно завитые волосы мадемуазель Сорель – и встрепенулась, лишь услышав о шраме. Повинуясь даже не распоряжению врача – его Кропп не успел озвучить, а внутреннему порыву, и еще какому-то неясному чувству, сродни жалости, она  виновато взглянула на мумию и аккуратно отвернула край простыни. Шрам под правой ключицей – вероятнее всего, от пули, размером с монету в двадцать сантимов – напоминал рваную разлапистую звезду.
- Есть, доктор, - прошептала сестра Мадлен.
- Да, - сказал Кропп, - да. Вижу. Что ж, вашему жениху повезло. Пойдемте, мадемуазель. Ему нужно поспать. Ему нужно много спать. И он очень скоро пойдет на поправку.