Поначалу Заряна с испугу едва жива была, зажмурилась крепко накрепко. Виданное ли дело -  по небу вместе с птицами лететь. Гуси-лебеди, конечно, раза в три покрупнее обычных гусей будут, да и шеи покрепче, чем те загогулинки, что на стенах в палатах вырисовывают, сеть хоть и тонкая, но прочна, а страх все равно берет – вдруг не удержат да выронят.
Тут, не у Водяного,чай, в омуте, не вынырнешь. И соломки не подстелет никто.
Но, царевна недолго жмурилась, любопытство таки верх взяло - приоткрыла один глаз, потом второй. Вгляделась...
Ох, ты ж, мамочки! Сохрани меня, Макоши!
И вправду, по небу летит. Гуси-лебеди клином выстроились, разом крыльями взмахивают. Облака, как перины пуховые,  уж близко совсем – протяни руку, дотронешься.  Еремей  впереди черные крылья распахнул, шею вытянул, не ворон, а сущий орел...
Орла представила, и тут же на память пришло, как Авдотья-ключница про Ваньку-сторожа рассказывала, того  самого, что вивлиофику от пожара спас. Сам обгорел, но книги сберег. Да, только, после того случая, умом тронулся. Орлом себя возомнил, в поднебесье, говорил, буду летать. Перьев с курьих хвостов нащипал, на руки-ноги себе навязал, да с той башни, куда книги горелые были сложены, вниз сиганул. Хорошо, что в базарный день. На палатку торговую  сверзился, иначе убился бы. А тут, съехал по ней на телегу с горшками да крынками, лоб об оглоблю расшиб, ноги себе подвихнул, да товару невесть сколько  разбил. От того купец с казначеем потом долго лаялся, мол, коли убыток от дворцовой челяди, так казна за то и платить должна.
Царевна вспомнила, как Авдотья их спор потешно в лицах показывала,  и невольно прыснула. А как рассмеялась, так и страх куда-то ушел. Стала она вниз смотреть, а там интересно-то как.
Темный лес позади до самого неба тянется. Только не темный, а белый с прозеленью. Это у яговой избушки почти весна была, а так ели еще в снегу стоят. На полях тоже белым бело. Болота уже не видать…Китежград совсем за утренней дымкой спрятался…
Ильмень весь еще льдом покрыт, санный путь по нему тянется. Сверху даже тропки видны, словно кружево на снегу лежат.
Деревни у дороги стоят, рассыпались крышами соломенными,  дым из труб струйками белыми бежит.
Эх, был бы здесь Яромир, вот подивился бы.
Царевна  о брате подумала, пригорюнилась. Как же так вышло-то? Приходила об одном спрашивать, а теперь к другому летит в края дальние. Она даже всплакнула чуток, да ветер быстро слезы высушил. Снова стала землю разглядывать. А там все меняется.
Гуси-лебеди-то  все сильнее на полдень сворачивают, к теплым краям.  Вот снег внизу почти и сошел, зелень по ветвям брызнула, засинели речки с озерами. Люди у домов суетятся, видать к празднику готовятся. Царевна вспомнила о скорой Камоедице и завздыхала опять. Не видать ей веселого праздника, не смотреть скоморохов, не едать блинов, калачей да пряников. Но, тут заметила, что внизу кое-кто голову стал задирать. Дивятся, поди, куда это гуси-лебеди по весне летят, почему не в ту сторону. А кто взор подымал, так и застывал, вытаращившись на диво-дивное  – девицу, летящую по небу.
А девицу ли?  Небось, подумают, что сама птица Гамаюн с лебединой стаей летит. От мыслей таких Заряна даже головой затрясла.
Чур, меня! Чур! Что за глупость себя с ирийской вещей птицей сравнивать.
Чур-то, чур, но мысль такая у царевны была, как и та, а будут  ли о ней сказки сказывать,  первая, как-никак, по небу так летит. Хотя,  мамки с няньками как-то былинку давнюю сказывали  про девицу одну, Василису, то ли премудрую, то ли прекрасную, которую царь Кощей хотел в жены взять. А она, видать, все ж, премудрой была, коли поймала того на слове, вокруг  пальца обвела, да от свадьбы постылой избавилась. Правда иные баяли, что то дочь Кощея была, мол, умнее отца уродилась, вот он и разгневался, одел ее в шкуру лягушачью, да велел так сто лет ходить. Не помогли Василисе ее премудрости от заклятья избавиться, решила она помощи у иных колдунов поискать. А как лягушке добраться в края заморские? Вот и полетела туда, не с лебедями, правда, а с утками. Как летела, про то сказка не сказывает. Но не помогли ей заморские колдуны. Только срок со ста лет скостили до дюжины, да так сделали, что  могла она на ночь шкуру лягушачью снимать. Дальше известно, что было, про то много сказок сложено, да не о том речь.
Расстроилась Заряна, что не первая, да вспомнила, что Василиса летела-то в шкуре лягушачьей. А значит не считается!
Внизу леса с озерами кончились. Желтая степь началась, сухим ковылем покрытая, что вправо, что влево посмотришь -  краю ей  нет, а впереди горы полнеба заняли. Странные горы. Очень странные эти горы Аспидовы. Вокруг одна степь, а тут  они посреди бескрайних просторов стоят. Яромир говорил, потому так названы, что, как змея, извиваются. Да только кто их видел сверху-то?
А откуда они взялись, про то целая сказка есть, как во времена давние из Нави вырвался огненный Аспид-змей и пошел по земле гулять.  Города с деревнями огнем жег, людей живьем жрал. Долго так бесчинствовал на землях от полудня до полночи, никто с ним не мог совладать.
Вот  тогда собрались волхвы со степными шаманами  - на поклон к Кощею пошли, угомони, мол, злобное чудище. Тот долго в ответ кочевряжился, но все ж согласился помочь. Велел вырыть яму  в степи наполнить ее кровью звериной и человеческой, зелье туда налить на разрыв-траве, что своеручно для этого сделает.  Прилетит змей крови испить, зелья того нахлебается,  разорвет его на клочки, так что и следа не останется.
Волхвы с шаманами так и сделали. Вырыли яму в степи огромную, кровью наполнили -  страшные жертвы принесли, в кровь подмешали зелье кощеево.
Только обманул их Кощей. Не лопнул от зелья Аспид-змей, заснул мертвым сном, рухнул наземь, оборотился горным хребтом, степь надвое разделил.
Озлились волхвы  с шаманами на Кощея, да ничего уж не сделаешь. Так и   осталось за этим хребтом княжество Берестийское, зато Китежградской земле лишнее бережение, ратью через такой хребет не пойдешь.
Слухи потом ходили, что Кощей такое содеял  не просто так, а прознал, что магрибские колдуны решили богатства его  к рукам прибрать, вот горы и сотворил. А еще шептались, что и Аспида тоже он выпустил. Но, это уж людская молва, а сколько правды в ней никто не ведает.
Гуси-лебеди уже выше облаков поднялись, на земле смотреть стало нечего.  Только ветер в ушах свистит,  да так холодно, что  не спасают уже ни кацавейка, ни порты на меху, ни теплые онучи, что Яга в дорогу дала. Замерзла бы царевна, да ворон горячими крыльями прикрыл.
Пригрелась Заряна,  мысли медленной патокой потекли. Не заметила, как дремать начала, а там уж и заснула совсем. Пробудилась с того, что ветер в лицо горячим песком швырнул, вскочила на ноги и только тут поняла, что на земле стоит. Нет ни сети, ни гусей-лебедей, только песок кругом, на  закате небо последним багряным лучом  горит, а над самой царевной черным бархатом полог ночной раскинулся, звездами, словно жемчугом, вышитый.  Огляделась Заряна, вспомнила слова Яги: «Мои гуси-лебеди только до границы княжества Берестийского доставят. А там, дальше уж вы сами».
-А как же мы сами-то, коли кругом песок? -  спросила невесть кого, но тень ворона в небе увидела, облегченно выдохнула. Все ж таки не одна она здесь.

Отредактировано Заряна (2020-09-29 22:28:36)

Гуси-лебеди принесли Заряну к пескам на вечерней заре, и она, в пути выспавшись, готова была дальше идти, лишь бы ворон дорогу указал. Но, много пройти не пришлось. Как только последний луч солнечный за горизонтом погас, так тьма сразу накрыла все таким черным пологом, что хоть глаз выколи. Куда ни повернись, ни одного огонька, и лишь звезды на небосводе, высоко-высоко, словно жемчугом скатным рассыпались, да только свету от них…
Еремей где-то сучьев нашел, как в темноте летал, царевне неведомо, но хворосту на костер натаскал. Заряна огниво в котомке нашарила, еще в тереме его про запас взяла, вот только не думала, что придется в пустыне костер разводить. Достала баклажку с водой да пироги в скатерку завернутые, так и посумерничали. Ворон особых речей не вел, только что-то себе под клюв проворчал, когда крошки со скатерти склевывал.
Царевна долго заснуть не могла. Прилегла, в кацавейку закутавшись, на звезды смотрела, все ждала падучую, чтобы желанье загадать, да так и не дождалась. Вспоминала, что братец ей про княжество Берестийское рассказывал. Любил Яромир в вивлиофике шариться, книги разные читать, да все больше про края дальние. Еще со времен гвидоновых повелось - рассказы да байки купцов, мореходов и прочих странников в книги да свитки записывать. Чуть только купеческий караван приходил, вся палата писчая тут же за перья бралась. Но, как умер Гвидон, так за войнами да за сварами стали обычай тот забывать, а при батюшке и вовсе забросили. Заряна однажды слышала, как сокрушался Порфирий,  старший дьяк, в разговоре Прасковьей Ниловной, мол, нынче обычай описывать страны заморские совсем на нет сошел. Царь батюшка пергаменты велит чертать только о своем царствовании, да все с красивостями и витиеватостями, чтобы не только глазу, но и слуху было приятственно. Любит послушать о своих победах да геройствованиях.
Хорошо еще, к этому времени в вивлиофике столько книг да свитков уже набралось, что и за дюжину лет не прочесть. Вот младший царевич и читал. Заряна же не любила буквицы складывать, потому все больше слушала. А Яромир рассказывал про моря теплые, про земли неведомые, про чудовищ, вроде Аспида, что на тех землях живут. Про Берестию тоже много чего говорил. Мол, после того как огненный змей горных хребтом на землю упал, на княжество стал с песок наступать, ветром горячим землю сушить. Сказывали, что такое от того сделалось, что шаманы много жертв невинных для колдовства принесли, а может из-за того, что князья чародеев черных стали привечать. Те, как известно, в песках живут. Много чего купцы баяли, но торговлю Берестией вели,  как же без этого.
Долго смотрела царевна в небо звездное земель полуденных, много о чем вспоминала-думала, пока сон не сморил.
Проснулась от карканья ворона, когда рассвет едва заалел. Еремей будил, чтобы успеть до жары побольше пройти.
Заряна открыла глаза и ахнула. Поутру пустыня совсем не такой была, как вчера. Нет, песок в ней, конечно, был. Холмы целые, ветром собранные, барханы, как их Яромир называл, но в начале больше твердой земли, сухой да с каменьями. А между тех камней… цветы. Желтые, белые, красные, малиновые, лиловые, где по одному стоят, а где полянками целыми. Как она ночью-то их не заметила?
И цветочки все разные, одни, как первоцвет, другие с пупавкой схожие, а у третьих, как у вьюнка, венчики. Царевна на радостях целый  букет нарвала, не заметила даже, как палец о лист острый порезала, долго в руке несла, а потом в котомку бережно спрятала. Будет на то воля Макоши, с братом свидится, покажет ему цветы, что в пустыне растут.
Время еще до полудня не дошло, а Заряна уже умучилась. Голову скатеркой пришлось повязать. Ворон каркнул что-то сердитое и ввысь улетел. Царевна только плечом повела – чего это он? Опять что-то не нравится. А что  делать? Голову, чем прикрыть,  коли платка не нашлось?  Кацавейка и онучи давно в котомку отправились, вместе с тулупчиком гориславовым, в пору было и рубашку снимать, а из портов на меху и вовсе хотелось выпрыгнуть.  Это вчера они к месту пришлись, когда ночью холод в пустыню пошел, а сейчас пытка одна.  Еремею-то хорошо, в небесах на ветру кружит, а ей по сухой земле да песку горячему идти приходится.
Но, как птиц ни сердит, все же помочь и утешить пытается, нет-нет, да прикроет от солнца крыльями.
Заряна лицо под тень крыльев подставила.
Эх, сейчас бы водичкой холодной плеснуть из того ведьмина озера…
И чуть не ойкнула.
У нее же в котомке сарафан есть, тот самый, что  водяной подарил!
Только хотела ворону сказать, чтобы в сторону отлетел, не подглядывал, как она одежу будет менять, как все вокруг вздрогнуло. Песок под ногами водой потек. Еремей крыльями отчаянно замахал,  вверх взмыл и  тут же камнем вниз бросился, что-то про бурю закричал.
- Буря? Какая буря? Песчаная? – Заряна вспомнила, как Яромир говорил, мол, стеной песок поднимается, идет по ветру,  засыпая все на своем пути. – Как же так? Почему на нас?
Мысли заметались, запрыгали.
Куда бежать, куда прятаться?
Посмотрела испуганно на ворона, может, подскажет что.