- И скажи, пусть проваливает к дьяволу в преисподнюю! – мистер Ричард Шарп швырнул в дверь библиотеки персидскую сафьяновую туфлю, и произнес еще несколько напутственных слов спине Хиггинса, дворецкого, который туфлю поднял, и торжественно вынес в гостиную на вытянутой руке. По квадратной комнате от окна к двери и обратно нервным аллюром передвигался доктор Чарльз Добсон.
- Что, недоволен? – скороговоркой пробормотал он, щелкая костяшками необычайно длинных пальцев, и принимая из рук горничной в накрахмаленном переднике рюмку шерри.
- Весьма, - Хиггинс пожевал губами, отчего его отдаленное сходство со старой усталой лошадью стало более заметным.
Шарп бушевал с утра. Предвестники приступа застали его за поеданием бараньей лопатки с чесноком. Будучи крайне чувствительным к мельчайшим признакам надвигающейся катастрофы, он послал за Добсоном сразу после ленча, поднялся в библиотеку, но спуститься вниз уже не смог.
Вечером племянник и его гость уехали на прием в Блэкберн-холл.
Призвав на их головы все громы и молнии, мистер Шарп уложил больную ногу на спинку кресла, и, страдальчески морщась и охая, замер в самой нелепой позе, в какой его застал приехавший доктор, привычно зазвеневший склянками с опием, брусничным настоем и отваром из молодых корнишонов для примочек и компрессов. Однако расстроенное, как старое фортепиано, душевное состояние болящего в этот день решительно не способствовало улучшению состояния физического. Старания доктора пропали втуне. Добсон ретировался в гостиную под аккомпанемент немузыкальных стонов мистера Шарпа, сохраняя на лице профессиональную невозмутимость.
Обменявшись с Хиггинсом парой слов, эскулап решил не спешить, и остаться в «Папоротниках» до утра. С капризного пациента вполне станется послать за ним в два часа пополуночи. Дворецкий счел решение разумным. Лакею было немедленно указано подготовить одну из гостевых спален на втором этаже в восточном крыле.

За окном резво бежали рвано-серые облака, словно шелудивый пес, подвывал в камине ветер.
- Как вы полагаете, мистер Добсон, будет ли дождь? – поинтересовался дворецкий, принимая из рук врачевателя человеческих тел опустевшую рюмку, и немедленно наполняя ее вновь.
- Пожалуй, мистер Хиггинс, - покачал головой Чарльз Добсон, щуря в окно близорукие глаза.
Стекло царапнула ветка растущего поблизости вяза, что-то громыхнуло.
- Неужели гроза? – доктор изумленно вытянул шею, прислушиваясь.
Грохот повторился, и тут же зашелся заливистым лаем Цезарь.
Стучали в дверь.
- Кого это принесла нелегкая в такой час? – Хиггинс поднялся, и, шаркая подошвами, спустился вниз.
В холл ворвался свежий ветер, мелькнула высокая шляпа кучера, а за ним – женский силуэт.
- Мадам? – изумленно воззрился на незнакомую даму дворецкий.

Хиггинс подкрался к библиотеке на цыпочках – дворецкие и лакеи умеют ходить бесшумно. Внутри стояла гробовая тишина.
Лошадиная физиономия халдея выразила умеренный интерес. Дверь распахнулась.
Больная нога хозяина с большим пальцем, отливающим всеми оттенками лилового, покоилась на скамеечке; сам хозяин, откинувшись на спинку бержера, мирно посапывал.
- Сэр… - осторожно начал дворецкий.
- А?! Кто?! Что! К дья… Что случилось, Хиггинс, уж не пожар ли в «Папоротниках»? – не без сарказма поинтересовался мистер Шарп.
- Никак нет, сэр, - невозмутимо ответствовал дворецкий, - к вам гостья, сэр. Миссис Ребекка Шарп, вдова вашего племянника.
- Миссис Ре… Кто? – от неожиданности Ричард выпрямился в кресле, - кто?! Авантюристка! Самозванка!
- Возможно, сэр, - позволил себе флегматичную реплику Хиггинс, - хотя дама производит вполне благоприятное впечатление.
- Подобные дамы умеют произвести благоприятное впечатление на всякую безмозглую особь мужского пола от шестнадцати до семидесяти шести! – рявкнул мистер Шарп, плотнее запахиваясь в халат, и покрываясь нежным апоплексическим румянцем, - если пожелают произвести впечатление. Гони ее прочь. Пусть возвращается туда, откуда приехала!
- Это невозможно, сэр, - дворецкий изобразил на лице осторожное сомнение, - она отпустила наемный экипаж и дожидается в холле.
- Пусть идет пешком! До Грейвуда две мили с четвертью. В хорошую погоду это не более двух часов ходьбы!..
В унисон его словам, по оконному стеклу редко, потом все чаще застучали дождевые капли.
- Ночью, в дождь? - многозначительно приподнял бровь Хиггинс.
Карие глазки Шарпа угрюмо ощупали переносицу дворецкого.
Напряженное сопение вылилось в тяжелый вздох.
- Черт с тобой! – явил чудеса альтруизма хозяин «Папоротников», - пусть останется до утра. Приготовьте ей гостевую спальню в западном крыле, угловую. Она маленькая, окно в ней не открывается – значит, дамочка не сможет сбежать на рассвете, прихватив с собой столовое серебро.
- Как вам будет угодно, сэр. Вы пожелаете говорить с ней?
- К черту! Позови мне Добсона – если этот пройдоха не уснул, вылакав всю вишневую наливку из моего буфета!
Миссис Шарп не догадывалась, что необычайная доброта мистера Шарпа – явление отнюдь не перманентное, а результат сложного фармакологического действия опиумной настойки доктора Чарльза Добсона.

Вернувшийся к Бекки дворецкий лаконично обрисовал ситуацию, избегая оценочных характеристик, и предложил гостье следовать за ним.
- Вы переночуете в «Папоротниках», но в дальнейшем мистер Шарп рекомендует вам остановиться в «Жареном гусе», мадам. На втором этаже сдаются недурные меблированные комнаты. Чисто и недорого… Утром я прикажу приготовить для вас экипаж.

- Хиггинс! Эт-то что такое?! – взревел мистер Шарп, делая безуспешную попытку освободить ноги из объятий незнакомки. Рев взметнулся к потолку, и осыпался вниз осколками жалобного фальцета – колени были чувствительными местами организма Ричарда Шарпа, - уберите … эту… леди. Немедленно!
За дверью, подталкивая друг друга локтями и давясь смешками, прятались лакеи. Дворецкий бросил на них испепеляющий взгляд и кинулся исполнять приказ – оттащить рыжеволосую визитершу оказалось делом совсем нелегким – при всей своей хрупкости дама обладала удивительной цепкостью, а применять силу Хиггинс не рисковал. Вдруг незнакомка действительно окажется вдовой мистера Генри Шарпа, к коему дядюшка испытывал нежные и почти отеческие чувства?
Хозяин «Папоротников» жалобно подвыл и откинулся на спинку кресла.
- Да встаньте же, мадам! Хиггинс! Где Добсон?! Прекратите рыдать! Ваши слезы разъедают мне кожу. А она и так горит, словно черти уже поджаривают меня в преисподней!
Шарп запахнул полы халата, и воззрился на заплаканное личико дамы.
- Хм… если вы действительно вдова моего безмозглого племянника… я , пожалуй, не удивлен… Почти не удивлен. Дайте письмо!.. – Шарп бесцеремонно выхватил листок из рук визитерши, - это его почерк. «Дорогой дядюшка Ричард… спешу сообщить… отправляют на Вальхерен… позаботиться о Бекки… сего числа…» И что? Вы ждали полтора года, чтобы уверить меня в вашей безмерной дочерней любви и вселенской скорби, мадам?

Актерским способностям миссис Шарп необходимо было отдать должное – Хиггинс, заметив бледность на хорошеньком личике визитерши, с готовностью поддержал ее под локоть и усадил в глубокое кресло напротив хозяйского. На его лошадиной физиономии мелькнуло легкое неодобрение – нужно быть воистину бессердечным человеком, чтобы не проникнуться горем страдающей женщины!
Ричард Шарп с готовностью подтвердил, что вместо сердца у него булыжник. Он равнодушно проследил за хлопотами дворецкого, и обратил раздраженный взгляд на рысью вбежавшего в библиотеку доктора.
- Это звучит воистину парадоксально, Добсон, но вас только за смертью посылать! - сварливо пробурчал он, утверждая на скамеечке больную ступню, - на кого вы так уставились? Помощь нужна мне, а не даме! Дайте мне еще опиумной настойки. Я чувствую, проклятая нога будет тревожить меня всю ночь, если не…
- Конечно, сэр! – Добсон с готовностью откупорил пузырек с опием и плеснул несколько капель темно-коричневой жидкости на донышко рюмки, – прошу вас, сэр… Я гарантирую вам спокойную ночь… а даме точно не нужна… помощь?
Вероятно, вид хрупкой женской фигурки с разметавшимися в легком беспорядке рыжими локонами у каждого первого представителя мужского племени вызывал схожие желания.
Помочь.
Уберечь.
И защитить.
- Даме не нужна! - отрезал хозяин «Папоротников», - налейте ей рюмку шерри, Хиггинс, и проводите в ее комнату. И прекратите лить слезы, мадам! Утром я вам выдам пятнадцать… нет, двадцать фунтов, - многозначительная пауза знаменовала высочайшую степень альтруизма Ричарда Шарпа, - этого более чем достаточно на дорогу до Лондона… и хватит на первое время, пока вы не найдете следующего идиота, подходящего на роль «милого» супруга. А теперь оставьте меня все. Я хочу насладиться тишиной и покоем, каких я, вне всякого сомнения, лишусь, едва вернется мой племянничек с восторженными рассказами об этом разбойнике Кавендише.
- Вы о сэре Самуэле Кавендише, сэр? – уточнил доктор.
- О нем, о ком же еще!
- Ваше сравнение его с разбойником я нахожу несколько… - начал Чарльз Добсон, который еще не имел возможности видеть баронета (тот, как назло, был здоров, как бык, и за два месяца пребывания в Грейвуде не подхватил даже банального насморка, не говоря уже о модном заболевании, именуемом гриппом).
- Плевать, что вы находите, Добсон. Он заработал состояние контрабандой, это всем известно, - поставил точку в разговоре Шарп, - а сейчас я с радостью пожелаю вам спокойной ночи, мадам.

Доктор Чарльз Добсон являлся типичным представителем своего племени. Он был неглуп, самонадеян, уверен в собственной непогрешимости, и категорически не выносил дилетантов, дающих советы профессиональному медику.
- Куриную печень?! Какое варварство! Ваш полковой лекарь был костоломом и бездарью, мадам! - лицо у Добсона вытянулось, а кончик длинного носа возмущенно задергался, - этими методами пользовались несколько сотен лет тому назад! Вы бы еще предложили использовать сердца канареек!
Эскулап демонстративно хрустнул паучьими пальцами и сложил их на груди с видом оскорбленной добродетели. Однако у больного в глазах зажегся огонек, не предвещавший потенциальным субпродуктам ничего хорошего.
Утопающий хватается за соломинку; болящий мистер Шарп опрокинул рюмку с опием внутрь и ухватился за предложение сомнительной чистоты и добродетели вдовы с энтузиазмом тонущего.
- Хиггинс! – за окном что-то засвистело, дождь заколотил по стеклу с утроенной силой, – к завтрашнему обеду Ллойд собирался приготовить паштет. Птицы готовы?..
- Должны быть готовы и выпотрошены, сэр, – с некоторой обидой в голосе ответствовал Хиггинс, - об этом лучше спросить у повара.
Призвали повара, который (с выражением вселенской скорби на лице) вынужден был подтвердить, что парочка петухов нашла упокоение под ножом мясника несколько часов назад. Послали за печенью, ее и принес лакей в фарфоровой чашке на серебряном подносе.
Добсон скривился и отодвинулся, как пансионерка, увидевшая дохлую крысу.
- Итак, мадам?! – нежный апоплексический румянец Ричарда Шарпа засиял закатно-розовым, - что же рекомендовал доктор вашему генералу?

Возможно, дальнейшее явилось прямым следствием двух взаимосвязанных причин. Трепетные пальчики Бекки столь легко и нежно порхали по болевым точкам многострадальной конечности мистера Шарпа, а действие опиумной настойки оказалось столь своевременным, что Ричард Шарп окончательно уверился в болеутоляющем действии куриной печени.
- Пожалуй, мадам… мне действительно легче. Пожалуй, я дам вам не двадцать… а двадцать пять фунтов! Напрасно вы, Добсон, не доверяете методам полковых лекарей… в конце концов, им приходится лечить не только мозоли, насморк, и дамские истерики, - благодушно попенял хозяин «Папоротников» все еще стоящему в позе оскорбленной добродетели профессиональному костоправу, - смените лицо на приличествующее случаю. Вашему пациенту стало значительно лучше. Возрадуйтесь же!

Слова лились из уст мистера Шарпа рекой. То ли опиум, то ли куриная печень – но что-то определенно послужило катализатором необыкновенной словоохотливости и общительности больного.
- Еще рюмочку шерри? Хиггинс, налейте даме шерри и принесите холодной телятины – я видел, ее осталось немного после ужина. Разумеется, мадам, вы можете посидеть со мной… и рассказать о последних днях, проведенных с моим дорогим племянником Генри… как я переживал… я был вне себя от гнева, признаюсь, когда получил письмо о том, что он женился на девушке сомнительного происхождения и без денег… Добсону пришлось дважды пустить мне кровь! Так кто были ваши родители, мадам?

Будучи рационалистом и патриотом в душе, мистер Шарп сделал едва ли благоприятные выводы касаемо родителей рыжеволосой малютки. Французов он недолюбливал во всех вариациях. Он недолюбливал аристократов, считая их пресыщенными и развращенными сумасбродами, еще менее выносил санкюлотов, кои ниспровергали веками существующие устои и утверждали на европейских тронах самозванцев и выскочек. Впрочем, это не помешало ему взять из рук миссис Шарп медальон, и он не без удовольствия отметил, что теплые пальцы красотки дрогнули. Стоило заметить, что позиция Ребекки Шарп, безупречно точно рассчитанная и выгодно демонстрирующая женские прелести при взгляде «сверху», вкупе с действием опия, немало поспособствовала росту расположения Ричарда к прекрасной авантюристке. Хозяин «Папоротников» скользнул взглядом в глубины декольте убитой горем «племянницы», вынырнул оттуда с заметным усилием, и воззрился на миниатюры.
- Француз… что же, ваша мать была глупа, каким бывают все юные леди в ее возрасте, а отец – недальновиден, если решился вернуться во Францию в то время, как с плеч аристократии головы слетали с невероятной легкостью, - «дядюшка» откинулся на спинку бержера и неожиданно широко и сладко зевнул, - ваша мать, я надеюсь - леди? Записи в церковных книгах, подтверждающие их брак, сохранились?