На войне как на войне.
Апартаменты мадам Постик. Комната мадемуазель Береттон.
Конец марта 1927 года, через несколько дней после сообщения о помолвке мадам Постик и мэтра Мартена.
Записки на манжетах |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Записки на манжетах » Архив исторических зарисовок » À la guerre comme à la guerre
На войне как на войне.
Апартаменты мадам Постик. Комната мадемуазель Береттон.
Конец марта 1927 года, через несколько дней после сообщения о помолвке мадам Постик и мэтра Мартена.
«Замуж?! Лили выходит замуж? За Пьера Мартена?»
Доминик решительными шагами мерил девичью спаленку, предоставленную в полное его распоряжение добросередечной мадам Постик. Спаленка напоминала пенал – была узкой и длинной, окрашенной преимущественно в голубое и нежно-сиреневое, с такой же узкой кроватью, застеленной стеганным атласным одеялом аметистового оттенка, с медными шишечками в головах. Расстояние от двери до окна, напоминающего средневековую бойницу, составляло десять решительных мужских шагов – или пятнадцать женских. Он проверял.
Месье Береттон дважды пробежал его от сих, и до неба, потом решительно взмахнул рукой, как смычком, и басом сообщил своему отражению в зеркале:
- Мне нужно выпить.
Искомое лекарство нашлось в углу, за кадкой с фикусом. Доминик с удовольствием откупорил початую бутыль бурбона, плеснул янтарную жидкость на дно стакана, и спрятал бутылку обратно. Кажется, стало легче и веселее.
Доктор был не молод, не обладал прекрасным зрением и слухом, но его чуть ли не ежедневное появление в апартаментах мадам Постик заставляло компаньонку слегка… нервничать. Если же он будет мелькать перед глазами постоянно…
Кроме того, месье Береттон чувствовал в эскулапе соперника за расположение мадам, и деньги мадам, и тем же острым чутьем авантюриста на гребне успеха собственного сомнительного предприятия – осязал неприязнь, которую испытывал к шустрой девице гренадерской комплекции и темперамента мэтр Мартен.
«Нет, я не агнец божий… Деньги Лили имеют для меня значение… Но, при всем при этом я не женюсь на милой старушке… хотя искренне к ней привязан», - сказал он стоящей в зеркале мадемуазель Береттон, снял с рукава невидимую пылинку, и поправил парик.
Надо что-то предпринять, чтобы не лишиться теплого местечка. Причем безотлагательно. Предстояло решить – произвести ли разведку боем, или понаблюдать за доктором из засады. Пока же яблоко на голову не свалилось, Доминик решил сходить на кухню – если он поймает Зизи, будет и обед, и свежие сплетни. «Мадемуазель Береттон» воинственно выпятила грудь и распахнула дверь в коридор.
Пьер вот уже несколько дней пребывал в странном состоянии. Он сам еще не осознал до конца, что заветная цель, столь долго маячившая на горизонте, вдруг стала приближаться к нему. Да, он готов был сравнить себя с полярным исследователем – в какой-то газете ему довелось читать об одной экспедиции, не слишком удачной, когда горе-исследователям пришлось брести по дрейфующим льдинам к заветной земле, а она все время была перед глазами, но дойти до нее никак не выходило. Проклятые течения все время относили их в сторону и вдруг – о чудо, ветра переменились и уже отчаявшаяся компания добралась до заветной цели. Конечно, мэтр Мартэн тогда совершенно не понимал этих ненормальных – какого черта, спрашивается, они полезли в эту снежную пустыню? Но вот теперь – он немного лучше стал их понимать. Лили, земля обетованная, живительный источник заветных благ.
В этот день он спешил к своей невесте при параде, с букетом фиалок, благоухая как целый парфюмерный магазин. Дверь открыла как всегда услужливая Жюли, которая при его появлении почему-то сделала такое лицо, словно силилась не засмеяться.
«Кажется, перестарался», - с досадой подумал Пьер и поправил галстук перед зеркалом, и бодрым шагом направился в гостиную, но не успел дойти. В коридоре он чуть не врезался в обелиск с площади Согласия. Ну, то есть – мадемуазель Береттон.
- А-а, Доминик, добрый день. Прекрасно выглядите, - если вы вообще можете выглядеть прекрасно. Ему опять вспомнилось пожелание Лили найти девочке мужа. «Сосватать ее, что ли, Огюсту Бульону. Кажется богат, отвечает запросам Алисы, а главное - стар».
- Мэтр Мартен! – проблеяла компаньонка, стремительно сделав шаг назад и упираясь спиной в стену. Светильник над головой угрожающе качнулся. Не хватало, чтобы доктор унюхал бурбон. И вообще, лучше держаться от него подальше… на расстоянии.
Впрочем, от самого Пьера Мартена несло не просто кельнской водой – похоже, он опрокинул на себя несколько флаконов духов зараз. Доминик потянул носом… Цитрусовые, пачули, лаванда, бергамот. У эскулапа отвратительный вкус. Но при таком амбре вокруг своей особы доктор вряд ли определит бурбон даже в десятке дюймов от собственного крючковатого носа.
- Я не успела вас поздравить, месье Мартен, - «мадемуазель Береттон» кокетливо хлопнула ресницами, - какое упущение! От всего сердца, дорогой мэтр! Желаю… впрочем, пожелать я еще успею, на свадьбе. Если вы не уморите жену убийственной парфюмерной композицией. Даже фиалки увяли от вашего аромата. У Лили аллергия на пачули. Ей по душе мускус.
Доминик показательно сложил губы в брезгливую гримасу и помахал рукой перед носом. Мускус мадам Постик на дух не выносила, но разве доктору обязательно знать об этом?
- Лили в кабинете со своим управляющим. Лучше им не мешать, - доверительно шепнула компаньонка, - она сильно не в духе. Доходы от ренты катастрофически упали, львиную долю доходов съели налоги на землю, а еще благотворительность! Лили, бедняжка, опасается банкротства. Какая жалость! Она рассчитывала провести медовый месяц в Вильфранш-сюр-мер, а придется довольствоваться домиком в деревне под Парижем. Парное молоко и свежие яйца по утрам. Фи!
Как всегда, когда Пьер был недоволен – собой или кем-то из окружающих, он начинал краснеть. Конечно, в полумраке коридора это было не слишком заметно, но мэтр то чувствовал свое состояние. «Вот бестия, так и удар хватить может… ее!» - бить Доминик он конечно же не собирался: во-первых, она женщина, а во-вторых, он не исключал возможности отдачи.
- Это все месье Гримо, мой парикмахер, расстарался во всю и даже сверх меры, - Пьер покрутил в руках фиалки и отметил, что они вовсе не так уж и завяли, а если и завяли, то именно у цветочницы, что стояла на солнечной стороне улицы, - Но ваши поздравления так приятны, милая Доминик. Вы ведь для моей дорогой Алисы стали как дочь! Значит и мне теперь относиться к вам должно как к родной дочери.
Тут Пьер прищурился и попытался оценить – насколько возможно с мадемуазель Береттон строить отношения «как с дочерью»? нет, как с Амели – точно не стоит! Зато тут же добрая девочка сообщила мэтру Мартену весть куда как неприятную, которой он поверил едва ли. тут же в прищуренных глазах мелькнул недобрый огонек. Поверить в то, что Морис допустил кучу ошибок, которые приведут дела Лили к краху – нет, это невозможно. а значит, не было ли в словах этой ушлой девицы расчета?!
- Какой ужас, - искренне испугался доктор, - Как ее самочувствие? Это может плохо сказаться на ее сердце, она такая хрупкая, такая нежная, несмотря на свою блестящую броню. Которую видят все. Доминик, - Пьер порывисто схватил крупногабаритную ладошку компаньонки и прижал к груди, - вы должны о ней заботиться! Я не могу сейчас быть с ней рядом всегда, но вы! Вы моя надежда!
Потенциальная дочь мэтра Мартена слегка попятилась, но «изящную лапку» из цепких рук доктора не вырвала. Пачули и бергамот опасно приблизились, в носу защекотало.
- Это та-ак трогательно, мой дорогой мэтр Мартен… - сообщила фальцетом жертва одуряющего парфюма счастливого жениха, продвигаясь в направлении гостиной, - … а-а-аап-чхи! Черт бы побрал… а-аа-пчхи! П-простите, я не хотела… у вас платка не найдется?
«Папаша» - хотел добавить Доминик, но передумал. Чего доброго, старичка кондрашка хватит. Хотя… это мысль.
- Я забочусь о ней, как заведенная, не волнуйтесь, Пьер. Вы ведь позволите мне называть вас Пьер, не так ли? – компаньонка двумя руками стиснула ладошку кандидата на руку, сердце и деньги Лили, - позавчера мы посещали Мулен-Руж, а завтра идем на скачки. Прогулки на свежем воздухе очень полезны для сердца. Лили поставила на Лютика, шестьсот франков. При удачном стечении обстоятельств можно взять двенадцать тысяч. Это позволит протянуть бедняжке месяца два, до свадьбы… Потом бремя материальной ответственности придется нести вам, как счастливому молодожену. А я вздохну спокойнее… Что это вы смотрите на меня так, Пьер? У меня на лбу третий глаз открылся? Эй?! И платок, вы же обещали. Свой я оставила в комнате.
Он уже давно приметил у Доминик странные модуляции голоса. Она в детстве, наверное, страдала тугоухостью. С другой стороны, Пьеру даже нравилось, когда девушка говорила своим тихим, грудным голосом – это завораживало. Но сейчас к ее вибрирующему и срывающемуся на фальцете голосочку, добавились чихи и доктор, с профессиональной точки зрения, забеспокоился – здорова ли девица. Вдруг она сейчас заразит его Лили какой-нибудь гадостью. Уже довольно того, что она заразила ее дурью кабаре и скачек.
- Доминик, крошка! Вы только послушайте, что вы говорите, - воскликнул Пьер, вытаскивая благоухающий все теми же ароматами, огромный шелковый платок и протягивая его девице с красным носом. «Совсем не красавица», - если Лили выиграет на скачках, это будет хорошо. Но в случае проигрыша?! Вы подумали о ее фиброзно-мышечном органе? О сердце, - пояснил доктор удивленно заморгавшему «Обилиску».
Что-то ему совсем переставали нравиться речи мадемуазель Береттон о финансовом положении Лили – а если это правда? Сомнение, как змея, прохладными тугими кольцами обвило уже его фиброзно-мышечный орган и мэтр невольно потянул узел галстука. «Надо непременно поговорить с Лили! Сегодня же, в каком бы настроении она не была».
- А как же вы потом? Вы не думали, что такой юной и очаровательной особе пора подыскать себе партию, мужа, который будет заботиться и обеспечивать вас? – голос мэтра Мартэна был ровный и ничем не выдавал странной тревоги, засевшей где-то в области желудка.
«Замуж?! Ах ты, старый дикобраз! Не дождешься!»
Компаньонка задохнулась и нежно порозовела – видимо, от смущения.
Фиброзно-мышечный орган, надо же!
- Замуж? О, мэтр Мартен! – «мадемуазель Береттон» трубно высморкалась в бледно-лиловый шелковый платок. В носу засвербело с удвоенной силой, из глаз хлынули слезы, - вы так добры ко мне, почти как родной отец…
Папашу Доминик никогда в жизни не видел. Маман утверждала, что это английский аристократ, с родословной длиннее и ветвистее, чем рога оленя или генеалогическое древо герцога Норфолка. Впрочем, мадам Береттон всегда отличалась склонностью к безумным фантазиям.
Жаль, родитель голубых кровей не интересовался судьбой отпрыска. Зато у него внезапно нашелся преемник.
- Я ни за что не выйду замуж! – голосом страдающей левретки возопила компаньонка, - нет-нет. И не просите! Кто же… кто же окружит Лили заботой и вниманием после вашей смерти, если не я? Я готова жертвовать личным счастьем ради удовольствия милой мадам Постик, даже – и особенно тогда, когда она станет мадам Мартен!
Слезливые уверения прервала серия всхлипов и сморканий. Наконец, «мадемуазель Береттон» успокоилась, сложила шелк «домиком» и сунула его в руку опешившему эскулапу.
- Вы же все время трудитесь, мэтр. Как пчела. Вечно заняты. Пациенты, приемы, визиты, вдруг подхватите простуду… заразитесь дифтеритом. Или испанкой, - Доминик извлек из кармана совершенно чистый батистовый платок в кокетливую розовую клетку и аккуратно промокнул уголки глаз, оттопыривая мизинец, - кто будет держать бедняжку за руку и утешать, ее, несчастную, не имеющую возможности сказать любимому супругу последнее «прости»?
Теперь уже в прищуренных глазах Пьера Мартена не было той лукавой веселости, которая всегда сопровождала доктора. Он смотрел на девицу Береттон серьезно, а про себя думал – какая же она однако хитрая штучка. Он и не предполагал, что этой кукле удастся его так быстро понять, а ведь усомниться, что она своей женской интуиций угадала его замысел… ну или – почти угадала. В свою очередь Пьер тоже почувствовал в этой приторно-заботливой речи явную фальшь, и оценил Доминик. «Значит, действительно соперница! Интересно, а кроме насморка у мадемуазель есть проблемы со здоровьем?»
- Ну что вы моя дорогая, я вовсе не собираюсь умирать в скором времени и Лили будет под моей неустанной заботой. Хотя, я признателен и тронут вашей преданностью моей возлюбленной. Но кажется, вы немного переигрываете – чуть-чуть. Значит замуж не желаете?! – Пьер внимательно разглядывал носовой платок в руках девицы, - А у вас остался, наверное, в память о былом возлюбленном? Вы ему, конечно же, поклялись быть верной до самой смерти? Ведь так, я угадал?
Пальцы мужчины ласкающее погладили полированный подлокотник удобного кресла. «У мадемуазель есть тайный поклонник, любовник или того хуже? Или же она странна в выборе аксессуаров?»
- Переигрываю!? Вы… как вы можете? Вы глубоко обидели меня, мэтр, - Доминик отодвинулся и засопел, - я не сентиментальна. Платок принадлежит моему брату, свои я вечно теряю. Я вам не рассказывала?
В красках, поминутно хлюпая носом, Доминик поведал историю о двух братьях и дяде-контрабандисте, отце, отчиме и последнем приятеле маман - внимательно следя за выражением лица новоиспеченного жениха. И очень оно ему не нравилось. Выражение. Мэтр Мартен напоминал кота, сидящего у мышиной норы.
«Очень, очень опасный человек. Явно настроен от меня избавиться», - печально заключила «мадемуазель Береттон», и решительно продолжила гнуть свою линию:
- … и после такого количества мужчин в доме – разве не естественным кажется желание прожить свою жизнь в уютном гнездышке, свитом заботливыми дамскими руками? – плаксиво заключила компаньонка, пряча клетчатый парус в кармашек, - без мужчин, которые будут требовать ужин и любви именно тогда, когда у меня мигрень и хочется поваляться на диване с бокал… чашкой горячего шоколада?..
Завершив тираду, месье Береттон мысленно поаплодировал себе. Он почти в точности воспроизвел текст из «Страданий Сесилии», справедливо посчитав, что у него вышло убедительнее, чем у примы, исполнившей роль страдалицы. Жаль, чертов эскулап не в полной мере может оценить глубину проникновения… в образ. Никто не может.
Мэтр Мартэн улыбнулся сидящей напротив него несчастной девице, испытавшей в своей жизни столько огорчений от близких ей мужчин, и удобно пристроил подбородок на сомкнутых в замок руках. Каждого родственника Доминик он запомнил и ему вдруг непременно захотелось познакомиться и с дядей-контрабандистом, и с братом жокеем, а еще навестить мамашу, да и вообще – навести кое-какие справки о прошлом милой крошки. Его так и подмывало спросить у нее адрес всех родственников – близких и далеких, и записать его в свою записную книжецу, чтобы потом нанести пару светских визитов.
- Да, это весьма печально, очень, - протянул Пьер, все еще щурясь и разглядывая заплаканное лицо девицы.
«Нет, с таким лицом замуж сложно будет выдать. Но ведь может и не придется?!» - он конечно понимал, что историю ужасных жизненных злоключений его Лили уже знает и несомненно – сопереживает своей подопечной. Но если эта история будет преподнесена в ином ключе? Может у крошки рыльце в пушку? Опять-таки вставал вопрос – не выкрутиться ли этот угорь, даже если он замешен в какой гадости, сославшись на свое ужасно прошлое и вынужденные условия. «Может, она все может. Ух глазищи! Опасная тварь, просто змея какая-то!»
- Но ведь вам наверняка хотелось бы жить в свое удовольствие? Позволить себе немного больше, чем теперь? Раз вы такая независимая, то что может быть для вас лучше, чем жить своей жизнью? – интересно, она донесет Лили его пропаганду? Если да, то доктор всегда мог вывернуться. Сказав невесте, что желал разведать вкусы девицы, прежде чем знакомить ее с будущим супругом.
Завершающим аккордом слезливой исповеди «мадемуазель Береттон» послужил шумный вздох и кокетливый взмах раскисшими ресницами. Ох, следует быть осторожнее со слезами. Сажа, смешанная с вазелином, способна надолго испортить настроение – Доминик представил себе кроличьи глазки, которыми он поразит Лили и ее престарелых подруг за ужином, и решил, что пора заканчивать с мелодрамой – какой истинной женщине приятно жертвовать красотой в угоду достоверности образа?!
- Ну почему же, мэтр? – компаньонка оживилась, покачивая ножкой в высоком замшевом ботике, - именно сейчас я могу позволить себе то, что не позволяла раньше… найдя подругу по безумствам…
Дверь в гостиную отворилась, и в ней появился раскрасневшийся Морис. Отдуваясь, управляющий бросил безумный взгляд на эскулапа, улыбнулся Доминик, и бочком прошествовал к графину с коньяком, стоящему на мраморном столике.
Месье Береттон поднялся, невозмутимо выдвинулся в авангард, ловко подставляя на столик еще один стакан.
- Доктор? Вы будете?.. Ах, вы же сторонник умеренности, - мадемуазель понимающе переглянулась с Морисом, и управляющий с компаньонкой расхохотались в унисон, - хотите, я расскажу вам прелестный анекдот, мэтр Мартен? Один пациент спрашивает у врача: «Скажите, мэтр, это правда - если я буду ограничивать себя в курении, употреблении спиртного, мучного, острого и сладкого, общении… хм… с прекрасным полом, я буду жить долго?» - «Правда, - отвечает доктор, поднимая печальные глаза на больного, - но… разве это – жизнь?»
Пьер кисло улыбнулся в ответ на остроту девицы и перевел взгляд на Мориса. Тот был не слишком уж и удручен, а это было не столь дурным знаком и с души мэтра Мартена сползла тяжесть, хоть и не далеко и не совсем, но настолько, что он мог теперь себе позволить вздохнуть и улыбнуться шире.
- Воздержание – хорошая вещь, - добавил он, многозначительно подняв палец к верху, и закончил свою мысль:
- Если воздерживаться умеренно. Я полагаю, что вы, мадемуазель Береттон, следуете именно этой заповеди, а в таком случае, я за вас абсолютно спокоен и за Лили тоже. Кстати, раз ваша беседа с нею окончена, Морис, я пожалуй пойду к ней. Управляющий лишь пожал плечами и буркнул что-то наподобие «Рискните док», и продолжил вкушать с Доминик коньяк хозяйки дома.
Доктор же, поправив галстук, уложив свой перепачканный дамской тушью платок, и подхватив теперь уже и впрямь подвявшие фиалки, направился в логово к зверею – то есть, в кабинет любимой невесты. Бодрая улыбка и твердое намерение выдержать любой выплеск негодования, который могла обрушить на него мадам Постик, придавали сил престарелому ловеласу. А размышления о том, что ему вскоре предстоит заняться сыскной работой и разузнать неблаговидные факты из жизни мадемуазель компаньонки, воодушевляли его на бой.
Мадам Постик сидела в кресле около большого глобуса, того самого, чья внутренность таила в себе внушительный бар. Впрочем, это только так говорится, что она сидела, на самом деле голова ее покоилась на одном подлокотнике, а коленки на другом. Все остальное, кроме голеней и пяток, разумеется, располагалось между, то есть на сидении. На лбу у мадам лежало полотенце. По всему было видно, что она страдает.
- Морис, - хрипло позвала мадам, - Доминик. Ну, наконец-то, где вас всех черти носят? - зло закончила Лили и уставилась на медленно открывающуюся дверь, в которой материализовался месье Мартэн. - О, Пьер, дорогой мой, вы не представляете, как мне плохо. И - главное - так неожиданно. Мы, конечно, вчера с Доминик немного перестарались в кабаре "Жернис", но вчера вечером я ничего плохого не почувствовала. И ночью. И даже утром. А теперь... О, это ужасно. Надо что-то срочно сделать, я не могу пропустить завтрашние скачки.
Пьер, едва оказавшись в кабинете своей подруги, тут же перевоплотился из жениха в доктора. По крайней мере, его взгляд оценивающе скользнул по креслу, выискав там жертву невоздержанных возлияний и сразу же оценил степень ее заболевания.
«Прекрасно, не хватало, чтобы старуха померла до свадьбы. Хотя если…»
- Ну, для начала вы выпьете томатного соку с перцем, моя радость, пока кто-нибудь сходит в аптеку за порошками, - мэтр Мартен взял со стола колокольчик и не обращая внимания на звуки, которые при этом издавала Лили, принялся звонить в него. Явилась горничная, которой мэтр и передал свои распоряжения, - Послушайте Алиса, - продолжал доктор, присаживаясь напротив своей дамы, - я не смогу, да и не захочу помогать пациенту, который вечно стремится делать все наперекор. Вы мне обещали быть воздержаннее?! Я не вижу, что вы держите свое слово. Более того, мое твердое мнение – ваша компаньонка делает все, хоть и не специально, а по глупости лет, чтобы доставить вам как можно больше физических страданий. Молчите, я знаю, как вы станете ее защищать.
Жюли тихо втекла в комнату с подносом, на котором стоял томатный сок и перечница. Мэтр сдобрил напиток на свой вкус, хорошенько размешал его серебряной ложечкой и протянул мадам Постик.
- Ну же, дорогая, вы любите острые ощущения, чем вам это не по вкусу?! – промурлыкал доктор.
- Что? Томатного соку с перцем? О, Пьер! Я, конечно, сторонница идеи, что надо попробовать все, но вы уверены, что этот напиток того достоин?
Алиса приподнялась в кресле, отчего полотенце со лба соскользнуло на пол, и вперила в суженого взгляд, полный искреннего изумления напополам со страданием. Из-за резкого движения перед глазами вспыхнула яркая молния, а в ушах, в полном соответствии с грозовыми законами, ударила канонада.
- Доктор, вы неисправимы. Даже на смертном одре мне бы пришлось выслушать, что я делаю не так, - Алиса откинулась опять на подлокотник и закрыла глаза. - Я не думала много пить. Да, я совершенно точно собиралась позволить себе чуть-чуть, но неужели вы не знаете, как сложно держать обещания после первого коктейля? - Лили приоткрыла один глаз и вопросительно уставилась на Мартэна. - Так знайте. Это практически невозможно. А Доминик... она вообще не смотрела на меня, она смотрела на сцену. И правильно делала. Девочка на сцене пела восхитительно. Доминик сидела открыв рот. Может быть, ей просто захотелось такое же платье? Я бы ей подарила, но не уверена, что ей пойдет столь откровенный наряд.
Мадам Постик взяла стакан, заботливо поданный ей - на ее лице читалось: "Доктор, я надеюсь, что вы знаете, что делаете" - и мгновенно осушила стаканчик.
- Оооо, - трубным басом застонала она и начала тихо сползать на пол.
Ей показалось, что сок сейчас немедленно начнет движение обратно, и почему-то через нос или уши.
- Именно – не смотрела, - пробормотал доктор, не сомневаясь, впрочем, что Лили его сейчас не слышит, полностью поглощенная своими новыми впечатлениями. Зато когда он посмотрел на мадам Постик, улыбнулся удовлетворенно – ее бледно-зеленое лицо, примерно такого оттенка, как суп из брокколи, приобрело мигом естественную окраску. Даже румянец детский выступил на щеках. Взяв со стола спортивную газету, где красным карандашом были сделаны какие-то пометки, мэтр стал обмахивать им даму.
«И кто бы подумал, что пару минут назад она собиралась умирать? Сейчас она будет готова летать как мотылек».
Дождавшись, когда Лили стала способно воспринимать окружающий мир и присутствующих в нем, мэтр Мартен с серьезной миной обратился к даме:
- Скажите Алиса, эти скачки вам и впрямь так важны? – он указал на пометки на странице, - Я имею в виду, это действительно ваша последняя надежда? Неужто Морис довел вас до полного разорения? Я бы, на вашем месте всерьез подумал, не проверить ли его карманы, образно выражаясь?! А то, ведь вполне возможно, что пока вы разоряетесь, ваш управляющий богатеет не по дням, а по часам, а?
Поглядывая, как меняется выражения лица Алисы, доктор не мог решить – действует ли это его домашнее снадобье или все же – слова.
Помимо румянца, на лице Алисы бисером проступил пот - на лбу. Голове и впрямь полегчало... или это так казалось на фоне искрометной тарантеллы, которую отплясывал желудок, явно не пришедший в восторг от того, что его хозяйка решила превратиться в подобие огнедышащего дракона. Мир приобрел черты слабореального, и слова мадам Постик слышала через одно.
- Воды, - прошептала Лили, обмякнув в кресле. - Много воды. Очень много воды.
Жюли, ойкнув, вылетела из комнаты исполнять поручение.
- Что вы там про Мориса и скачки? - дама старалась собраться с мыслями. - Конечно, важны. Скачки еще как важны. Надеяться больше не на что. Ужасное положение.
Мадам Постик и впрямь была в ужасе - на данный момент она лишилась возможности пить что-нибудь стоящее, есть что-нибудь вкусное и уж точно верхом бы не села, да и танцы, кажется, отменялись. Голова и желудок хором заявляли об отсутствии необходимой формы. Скачки - последний оплот развлечений, до которых следовало добраться в любом случае. Хоть ползком.
- И не надо про Мориса, - она брезгливо махнула рукой: придумает ведь тоже, этого старого зануду тащить на ипподром, где страсти должны кипеть. - Пусть занимается тем, что у него получается, до стоящего я его никогда не допущу. Про карманы я все знаю, - Алиса равнодушно зевнула. - Мне Жюли говорила. Вечно, уходя, набивает их бутербродами и яблоками. Что возьмешь со скряги, да еще и холостого? Не трясти же его каждый раз. Это же мелочно, Пьер. Кстати, намочите полотенце горячей водой. Оно совсем высохло.
«Как это я упустил из виду развивающиеся слабоумие?! Ее обкрадывает собственный управляющий…»
- То ли вы меня не поняли, то ли я не понял Доминик?! – пробормотал Пьер, поднимаясь с пола и помогая даме перебраться в кресло, а сам обмакнул в тазик полотенце. Ох, как терзался сейчас Пьер, думая, что предпринять и как лучше поступить, но больше всего его волновала компаньонка. Вот с кем нужно было что-то делать. Настолько сильно она его волновала, что когда он стал выкручивать полотенце, нитки затрещали в нем, лопаясь. Ох, как славно было бы, если бы это была шейка, то есть – шея мадемуазель. Вернулась Жюли с кувшином воды и поставила его перед мадам Постик, которая моментально принялась его осушать.
- Знаете, Алиса. Я вот могу вам с уверенностью сказать, что ваш старый скряга симпатизирует вашей компаньонке. Очень симпатизирует. Я вот сейчас их оставлял в гостиной, и они премило устроились там. Что бы вы сказали, если бы ваш старый холостяк стал мужем вашей же компаньонки? Кстати, а сколько вы хотите отделить в приданое своей подопечной?
Пьер устроился напротив Алисы в кресле и взирал на пациентку, которая припала к источнику живительной влаги и не могла от него отвлечься. Пока дама была занята своим делом, месье Мартен погрузился в размышления о судьбе его любимой крошки и о том, что эта вздорная старуха, а так же глупый управляющий и хитрая компаньонка, могут лишить девочку истинного счастья. Если же поторопить свадьбу с Алисой, то еще можно было рассчитывать на благоприятный исход, но беда в том капризе, том дурацком условии, которое Доминик, похоже, не даст исполнить.
- Конечно, симпатизирует. Мы все симпатизируем Доминик, - охотно согласилась Алиса.
Она мгновенно выпила предложенный Жюли стакан и остановила горничную, когда та хотела его вновь наполнить.
- Не занимайся глупостями, дорогая, - мадам подхватила кувшинчик и с удовольствием приложилась к его горлышку. - Оххх, - трубно возвестила она, когда немаленький сосуд оказался наконец наполовину пустым. - Теперь я чувствую себе гораздо лучше. Мне понравилось ваше средство, мой дорогой Пьер. Сначала убиваете головную боль всякой гадостью, потом тушите водой приключившийся от нее в животе пожар. Я все-таки надеялась на что-то менее радикальное.
Мадам Постик взяла у доктора полотенце, но вместо того чтобы водрузить его себе на голову, залихватски покрутила над головой, и пятки ее при этом выстукивали на кожаном подлокотнике чечетку.
- Ну вот я и бодра, чего и всем желаю... - она швырнула доктору полотенце. - Уберите это, мне уже не нужно. Так вот о чем мы? Ах, о Доминик... Вы думаете, этот заледеневший Морис оценил нашу девочку? Было бы неплохо. По крайней мере, по росту он вполне ей подходит. Вы думаете, молодежи нужна наша помощь? - Алиса, искренне считавшая всех ни разу не женатых мужчин подростками, даже не сомневалась, куда отнести пятидесятилетнего Мориса. - Кроме полумиллиона, который я собираюсь дать малышке Доминик в качестве приданого?
«Полумиллиона?! В качестве приданого для малышки?!» О-о, в глазах Пьера вмиг потемнело, а в ушах барабанная дробь возвестила о начале смертельного номера. Полотенце, что он только что поймал от Лили, было как нельзя кстати и он приложил его к правому виску.
- Что-то теперь у меня начинает голова побаливать, - в оправдание промямлил доктор, аккуратно поглядывая на подругу, - Знаете, мне кажется, они очень робко симпатизируют друг другу, поэтому никогда не отважатся на решающий шаг. Думаю, нужно им помочь. Да, определенно! Но Лили, из меня никудышный стратег – я не знаю, что можно придумать? Если только…
В серых глазах доктора мелькнул и погас опасный огонек. Он поднялся, подошел к окну и глядя на снующих по улице людей, стал мурлыкать какую-то мелодию из оперетты. Лили ждала, сначала терпеливо, потом немного нервничая, и наконец – дала понять доктору, что он мучает тяжелого больного!
- Я подумал, Алиса, а может как в этих дешевых бульварных романах, когда доброжелатель пишет письма двум возлюбленным от имени каждого из них, подталкивая к откровенным объяснениям? Написать Морису письмо от Доминик, а Доминик от Мориса. Пара таких пылких записок и – вуаля, дело в шляпе – наша девочка пристроена в хорошие руки. Или наоборот – Морис пристроен в хорошие руки. Что скажете, мой ангел?
«А там глядишь я и найду, как скомпрометировать эту девицу в глазах и жениха, и покровительницы!»
- Что я слышу, Пьер! - изумленно воскликнула Алиса, усаживаясь, наконец, в кресле по-человечески, что для нее означало - болтая ногами в воздухе, как ребенок, сидящий на стуле не по росту. - Вы читаете любовные романы? Эти самые дешевые бульварные романы? О мой дорогой, надеюсь, это не от... не от недостатка средств, - мадам громко расхохоталась. - Какие дикие фантазии. Ну кто бы мог подумать.
Лили была очень довольна. Так подловить "дорого Пьера". Она представила себе доктора, прячущего под подушку роман в потрепанной мягкой обложке с названием, что-нибудь вроде "Безумная любовь с первого рукопожатия", и довольно захихикала над шутками собственного воображения.
- Считайте, что вы меня удивили. Ну ладно, шучу-шучу, - она успокоительно помахала ручкой. - Но даже вы, робко и воровато тянущий из-под подушки, чтобы горничная не заметила, любовный романчик, удивили бы меня не так сильно, как Доминик, если бы вдруг явила робость. Вот если бы она взяла Мориса на руки и отнесла его к себе в комнату, я бы не удивилась.
Алиса взяла стоящий возле кресла ополовиненный кувшин и осушила его до конца.
- Жюли, забери его и ступай отсюда. У меня с женихом приватный разговор.
Горничная заспешила к выходу, как-то подозрительно покашливая, словно вдруг очень сильно подавилась.
- Но знаете, Пьер, - мечтательно протянула Алиса. - Мне нравится ваша идея. Зачем нам эти варьете и казино? - она удобно развалилась в кресле, возвела глаза к потолку и предалась философствованию. - Заботы о лошадях? Что за дикие фантази так тратить время и силы, когда рядом есть люди, которым надо помочь обрести свое счастье. Может, дело вовсе и не в робости, а просто в недопонимании себя. Да... - она перевела взгляд с потолка на доктора, мгновенно возвращаясь от медленной речи к деловому тону, - в конце концов, если даже все время с удовольствием пить с кем-нибудь коньяк, можно никогда не дойти до следующего шага и не понять, что можно с этим человеком сделать еще что-нибудь интересное. Например, прожить всю жизнь. В общем, пишем письма. Я напишу письмо Доминик. Кто лучше меня знает, что хочет получить женщина? А с вас, мой дорогой Пьер, значит, письмо Морису.
Эпизод завершен
Вы здесь » Записки на манжетах » Архив исторических зарисовок » À la guerre comme à la guerre