Нельзя сказать, чтобы Эви отправлялась из Гавра в Париж со спокойным сердцем. Матушка Луиза уверяла, будто волнения ее напрасны, и мадам Постик, которую она, впрочем, как и сама мадемуазель Лекур, в глаза отродясь не видала, несомненно, окажется милой пожилой женщиной, доброй вдовой, которая устала от своего одиночества и будет очень рада тому, что у нее появится компания в лице молоденькой родственницы. Однако с подобными предположениями вступали в жесткое противоречие смутно припоминаемые из детства рассказы маменьки о капризной и стервозной особе, которая, поссорившись из-за какой-то ерунды с единственной сестрой, даже не нашла в себе сил пойти на примирение, разорвав с нею, родной бабушкой Эви, отношения на всю жизнь. С другой стороны, разве стала бы злая и стервозная особа исправно оплачивать содержание внучки этой самой сестры в не самом дешевом пансионе в течение нескольких лет, когда та осталась круглой сиротой? Вопросов было еще множество, но разрешить их немедленно и на месте не представлялось возможным. И главный – это то, чем Эва, собственно, станет заниматься в Париже, когда туда переедет. Мать-настоятельница рассказывала, что ее двоюродная бабка – дама обеспеченная, но это ведь не означает, что она тотчас возжелает и дальше содержать свою внучатую племянницу. А попытаться найти для себя в столице какую-нибудь работу… Эва, хоть и была от природы мечтательницей, но все же не настолько, чтобы поверить в то, что семнадцатилетнюю барышню, которая только и умеет, что неплохо играть на фортепиано, вышивать различными способами, да немного болтать на английском, работодатели ждут с распростертыми объятиями. Поэтому на платформу вокзала Сен-Лазар ступала весьма робко. И совсем испугалась, когда навстречу к ней бросились носильщики, наперебой предлагая свои услуги. Однако Эви, у которой из имущества наличествовал только скромных размеров чемодан, в них абсолютно не нуждалась. Поэтому вскоре эта галдящая братия, к счастью, потеряла к ней интерес, а мадемуазель Лекур так и осталась стоять с виноватой улыбкой посреди стремительно пустеющей платформы. Мимо нее проходили веселые люди, которые только что кого-то встречали, или же встречали их самих. Эву а Париже почему-то не ждал никто. А она-то рассчитывала, что тетушка, даже если не сможет приехать сама, то уж точно пришлет кого-нибудь – настоятельница совершенно точно говорила, что указала в письме день и время прибытия поезда. Подождав еще немного, мадемуазель Лекур вздохнула и пошла к стоянке такси. В конце концов, адрес мадам Постик ей известен, так что можно сильно не волноваться.
Шофер такси окинул надменным взглядом юную провинциалку с характерным северным выговором, смутив ее еще сильнее, и спросил, куда везти. Впрочем, услыхав словосочетание «квартал Мадлен», несколько растерял свою спесь и сразу сделался более услужлив. Из чего Эви сделала вывод, что тетушка, должно быть, живет в респектабельном районе. Парижа она не знала совершенно, не бывала там прежде никогда, поэтому всю дорогу крутила головой, разглядывая через грязноватые стекла окон таксомотора виды города, знакомые прежде лишь по открыткам. Наконец, автомобиль остановился напротив какого-то красивого, утопающего в зелени, особняка.
- Приехали, мадемуазель. Это и есть квартал Мадлен, адрес, который вы указали.
Расплатившись за проезд, Эви поднялась по мраморным ступенькам и вошла в парадную, где строгий консьерж, выглянув из своего окошка, немедленно поинтересовался, к кому она направляется.
- Я к мадам Алисе Постик, она ведь здесь живет?
- Да, мадемуазель, третий этаж, - ответил тот, а когда девушка пошла дальше, тихо добавил, приняв Эви за очередную соискательницу места компаньонки при богатой вдове. - Только что-то вы припозднились…
Впрочем, она этого уже не услышала, а еще через пару минут и вовсе от волнения забыла обо всем на свете, стоя перед массивной дверью указанных апартаментов и ожидая, пока кто-нибудь откликнется на ее звонок.
- Добрый день, мадемуазель, чем могу быть вам полезен? – дверь открыл внушительного вида – и роста тоже – слуга.
- Здравствуйте, мое имя Эва Лекур, - девушка несмело улыбнулась исполину и посмотрела на него, ожидая, что он сразу все поймет и ничего объяснять далее не придется. Эви почему-то всегда стеснялась слишком долго объяснять людям, кто она есть.
- И… что, простите?
- А… разве вы не получали уведомления о моем приезде?
- А должны были? – осторожно поинтересовался слуга, разглядывая странную посетительницу и не понимая, чего ей нужно.
- Понимаете, я – племянница мадам Постик. Я только что приехала из Нормандии… - внезапно Эва осознала, что ведет себя глупо: стоит в дверях и объясняется с прислугой, а надо бы просто увидеться с тетушкой и все сразу, без сомнения, разрешится. – Разрешите мне, пожалуйста, войти и доложите мадам о моем прибытии. Думаю, так будет лучше всего, - проговорила она, собрав в кулак всю свою волю и смелость. И это сработало. Ее тотчас пригласили в маленькую гостиную и попросили немного подождать. Что же, ждать ей было не привыкать.

- Прошу вас, мадемуазель Лекур! – появившись вновь, слуга тотчас же отворил дверь, ведущую в прочие комнаты, и сделал приглашающий жест рукой.
Эва поднялась из кресла, на краешке сиденья которого позволила себе устроиться в ожидании, и взяла в руки свой чемодан.
- Это можете оставить пока здесь.
- Хорошо, - кивнула девушка и поставила чемодан на пол, еще и задвинув его под кресло, заслужив при этом очередной недоуменный взгляд от слуги и сразу же мучительно краснея от этого. – Не хочу, чтобы об него кто-нибудь споткнулся, - пояснила она, хотя никто не спрашивал объяснений, да и людского столпотворения в комнате явно не наблюдалось. Черт, как глупо! Вышло, будто бы она оправдывается, а это совсем не так. Точнее – не совсем так. На самом деле, Эви, действительно, казалось неуместным оставлять чемодан посреди комнаты, но по другой причине – скромный и немного обшарпанный, он выглядел в этой роскошно меблированной гостиной крайне нелепо, как нечто инородное. И Эви, у которой от природы был неплохо развит художественный вкус, не хотелось портить его присутствием совершенство этого интерьера.
Впрочем, как девушка вскоре убедилась, что гостиная, в которой она провела предыдущие несколько минут, оказывается, была далеко не самой красивой и большой комнатой в этой квартире. Следующая комната, куда Эви пригласили войти, была еще более красива и девушка, с любопытством осматриваясь по сторонам, даже не сразу поняла, что она здесь вообще-то не одна. Да и немудрено, если учитывать соотношение габаритов огромного вольтеровского кресла и той, которая его занимала. Это была весьма пожилая, хотя, как говорят, «со следами былой красоты», маленькая и хрупкая дама, которая недоуменно взирала на Эви со своего трона, сложив руки с накрашенными ярким вишневым лаком ноготками – девушка прежде такого не видела – на раскрытой, развернутой вверх корешком, книге, лежащей у нее на коленях, и молчала. Сообразив, наконец, что это, видимо, и есть ее родственница, а значит, надо ей что-то говорить, Эва напряженно улыбнулась и сказала:
- Добрый день… - но тут же и замялась. «Добрый день» – кто? Бабушка? Тетушка? В конце концов, перебрав все возможные варианты, выговорила самое нейтральное, - …мадам Постик. Вот я и приехала к вам в Париж!

Реакция мадам Постик озадачивала. Нет, безусловно, Эва не ждала, что ей немедленно откроют родственные объятия, но все же… А еще девушке показалось немного странным, что с ней чуть не с порога заговорили о работе. Нет, она, конечно, не собиралась становиться нахлебницей, но чтобы вот так, сразу… Да и тон рассуждений этих был столь безлично вежливым, что было ясно: ей тут не особенно рады. И это означало, что все ее первоначальные планы обустройства в столице на глазах обращались в прах. Хотя, как могут обратиться в прах воздушные замки?

- Да, мадам, я как раз думала о том, чтобы как можно быстрее заняться поисками, но о месте компаньонки даже как-то помышляла, - проговорила Эви, растеряно глядя на пожилую даму, чувствуя, что вот-вот, действительно, разревется, как дура. И тут ее вдруг словно бы прорвало. – Понимаете, я и не собиралась жить у вас постоянно, надеялась лишь, что смогу остановиться ненадолго. Всего на несколько дней, чтобы осмотреться. Ведь я совсем не знаю города и не представляю, куда здесь можно податься… Но я понимаю, вы ничем мне не обязаны. Конечно, вы и так сделали достаточно! Да я и сама не хотела сюда ехать, но матушка Луиза – она была такой настойчивой! Она сказала, что негоже девице жить одной, если у нее есть какая-никакая родня… нет, не в смысле, что вы – это совсем никто, просто мы, ведь, совершенно незнакомы. Кроме того, мама говорила, что вы и бабушка много лет были в ссоре, поэтому, возможно, и мое присутствие вам будет неприятно… Я, честное слово, говорила об этом настоятельнице! Но она и слушать не захотела. Написала без моего ведома вам письмо, а мне сказала, лишь когда уже отправила… Но это совершенно не имеет значения. Наверное, мне, в самом деле, лучше уйти. Простите за беспокойство! – Не сдержавшись, Эви все же неприлично громко шмыгнула носом и повернулась, чтобы выйти из комнаты. Не хватало еще расплакаться прямо здесь. При всей своей робости, мадемуазель Лекур всегда была девушкой довольно гордой, поэтому ни за что бы не позволила себе публично унижаться.