Доктор кое-как пережил свадебную церемонию: донельзя самодовольный, по его мнению, вид жениха бесил его так, что не нашлось бы сочинителя, способного описать словами его чувства. В этом он был не одинок: впервые с момента их знакомства мнение мисс Блум совпало с его собственным. Известие о предстоящем новом замужестве рыжеволосой Сусанны грянуло для домоправительницы эскулапа как гром среди ясного неба. Пригрела же змею на своей груди, учила как печь имбирное печенье и лепить пироги с маком. Вот они, современные леди! Не успеют похоронить одного мужа – тут же окрутят его ближайшего родственника. Мистер Шарп был бы весьма удивлен, узнав, какие соболезнования высказывала в его адрес экономка доктора и какие горькие слезы проливала по поводу его будущего. Фактически добрая прихожанка местной церкви уже похоронила наивного и доверчивого джентльмена, польстившегося, как все известные ей мужчины, не на духовное и нравственное богатство, а на внешний блеск. От невыносимых переживаний мисс Блум впервые в жизни захворала, следствием чего явился новый затянувшийся пост для доктора: ни о каких яйцах с беконом не было и речи. Мало того: ему пришлось пользовать свою домомучительницу снадобьями из той же склянки, что являлась панацеей для разнообразных и недугов мистера Шарпа.

Погруженный в мрачные мысли, доктор не сразу сообразил, что новобрачная нежным голоском задала вопрос ему. Впрочем, с ответом он не затруднился, поскольку пускать дело на самотек не собирался: он ведь тоже стремился к счастью всеми фибрами души. Если бы знать, о чем новобрачный говорил с поверенным – хотя бы в общих чертах! Мелкие детали типа цифр после запятой в заверенном стряпчим завещании его не слишком интересовали. Безусловно, он выше каких-то фартингов и пенни! И без этого счастье стать очередной ступенькой на крутой лестнице Гименея, по которой уверенной поступью все выше и выше взбиралась прелестная Ребекка, привлекало его несказанно. С милой рай и в шалаше, рассудил эскулап, изменив на время своей обычной прагматичности. Конечно, в том случае, если шалаш под папоротниковой крышей тоже упомянут в последней воле мистера Шарпа: память в его возрасте – наиболее уязвимое место, мог и позабыть.

-Разумеется, миссис Шарп, я останусь верным другом Вашего семейного очага, - с поклоном заверил он новую хозяйку «Папоротников». – Здоровье мистера Шарпа требует неусыпного наблюдения со стороны медицины, кажется, этот вопрос мы уже обсуждали ранее. Моя точка зрения и готовность оказать любую помощь с тех пор осталась неизменной. То же касается и лекарств, которые я прописывал Вашему дражайшему супругу. Ну разве что дозу можно слегка увеличить, остальное – без изменений.

- Конечно, мистер Шарп, я удаляюсь, не заставляйте меня долго ждать, - немедленно отозвалась Бекки, пряча за ангельской улыбкой суровую решимость полководца перед главным сражением.
Как бы там ни было, а дражайший подагрик должен встать с брачного ложа в полной уверенности, что заткнул за пояс двадцатилетнего матроса британского флота, вернувшегося на побывку после полугодовалого отсутствия. Иначе старикан, того и гляди, решит, что все его жертвы были напрасны!
- Господа, доброй вам ночи.
Легкий книксен, и рыжие локоны, шемизетка и прочие достоинства новобрачной удалились в сторону супружеской опочивальни.

Распутывание шнуровок, распускание крючков и прочие пикантные манипуляции с женским туалетом, которые мы опустим из скромности, проходили в полной тишине. Горничная, помогавшая Ребекке, молчала, осмысливая только что полученный жизненный урок: при известной ловкости возможно если не все, то очень многое. Если миссис Генри Шарп сумела за такое непродолжительное время стать миссис Ричард Шарп, то, наверное, стоит взять на вооружение методы этой леди.

Когда свадебный наряд был отложен в сторону, а Ребекка облачилась в возмутительно-прозрачную ночную сорочку цвета утренней зари, бесстыдное творение парижских портных, горничная ушла, а миссис Шарп, воровато оглядываясь и прислушиваясь к шагам, вылила содержимое флакона, припрятанного заранее, в графин с вином. Он заботливо стоял на ночном столике – маленький знак ее внимания своему законному супругу. Справившись с этим, Бекки возлегла на супружеское ложе. Пьеса близилась к кульминации.

С соблазняющей улыбкой «богиня» протянула руки к мистеру Шарпу, заключив его в законные супружеские объятия. В глубине души, Бекки, в сущности, была доброй особой, и считала, что старикан заслужил немножечко удовольствия за свою готовность опутать себя по рукам и ногам узами Гименея.
- О, мой дорогой, - промурлыкала она в плешь. – Дорогой мой Ричард… я так счастлива, что не описать словами!
Плешь удостоилась нежного поцелуя (в счет будущих доходов с поместья), драгоценный подагрик был бережно извлечен из глубин декольте.
Ребекка уже решила, что по этому своему мужу она будет особенно скорбеть.

О, если бы покойная Эмилия Шарп знала, во что превратилось ее пуританское ложе, в какое пристанище разврата, она бы рыдала в гробу! Привстав на подушках, и продемонстрировав старикану еще и весьма аппетитные колени (пусть порадуется, бедняга), Бекки налила вино, сдобренное опиумной настойкой, в два бокала, преподнеся один мистеру Шарпу с самой обольстительной улыбкой.
- За нас! За вас и за меня, и за наше счастье, - промурлыкала она, посылая супругу самый многообещающий взгляд из всех, на которые была способна.

Ложе миссис Эмилии готово было сжечь само себя, белоснежные наволочки из личных запасов миссис Эмилии готовы были возмущенно побагроветь, но непреложный закон бытия в том, что новое всегда приходит на смену старому, и вот уже новая миссис Шарп подставила губы для поцелуя старому (во всех смыслах) мистеру Шарпу.

Славься, медицина, доктор Добсон и опиумная настойка! Мистер Шарп сопел, как младенец, заставив рыжеволосую пастушку пережить всего лишь пару неприятных минут.
- Не первый, и, дай бог, не последний, - прошептала она, укладывая супруга на подушки.
Другая бы на ее месте уснула с чувством выполненного долга, но не Бекки, о нет. Бекки привыкла все доводить до логического, эстетического, если угодно, завершения.

Если кто-то (например, Хиггинс, или горничная, или поверенный) в это время совершенно случайно, разумеется, проходили мимо опочивальни супругов, то они услышали бы недвусмысленный скрип кровати, дополняемый стыдливыми вскриками миссис Ричард Шарп и ее невнятным «О… ааа… о даа, мистер Шарп».
Для правдоподобности Ребекка ущипнула себя пару раз, не жалея, и надорвала кое-где ночную рубашку. Думаю, дамы оценят всю тяжесть этой жертвы. Затем вылила оставшееся вино в окно. И только затем, с чувством выполненного супружеского долга, уютно устроилась в постели, отобрав у драгоценного муженька одеяло и пару подушек.
Определенно, ночь удалась.

Дождавшись, когда в спальне будет достаточно зрителей, Ребекка потянулась, томно мурлыкнула что-то нечленораздельное, что можно было, при желании счесть за «доброе утро всем» и только потом соизволила открыть глаза.
- Мы уже встаем? – осведомилась она чувственным контральто. – Право, я чувствую себя совсем разбитой, мистер Шарп! И это вы попросили меня открыть окно, сказали, что вам слишком жарко!

Взгляд Ребекки был влюбленным и невинным. Сползшее одеяло расчетливо продемонстрировало новобрачному (и благодарным зрителям) край разорванной кружевной отделки и красноречивый синяк на плече молодой супруги.

- Подавайте завтрак в малую столовую, мы спустимся, - распорядилась новоявленная хозяйка Папоротников, делая знак горничной подать ей пеньюар. На душе пели птицы. Соловьи, скворцы или перепелки, неважно, в орнитологии Бекки была не сильна.

Через положенное количество времени новобрачные, а так же гости, заночевавшие в «Папоротниках» по причине непогоды, собрались за столом в малой гостиной, дабы насладиться завтраком, а так же пикантным зрелищем новобрачных. Бекки постаралась не разочаровать зрителей, спустившись к завтраку в очаровательном утреннем туалете, но с бледностью на лице (искусственно достигнутой при помощи пудры) и мечтательным блеском во взгляде. Взгляд этот то и дело устремлялся на супруга, сидящего на другом конце стола. Мистер Шарп, похоже, страдал похмельем и сомнениями.

Доктор поперхнулся.
Выучка позволила ему быстро заподозрить неладное.
- Он много пил ночью, мадам? – медикам свойственно некоторое отсутствие такта, особенно когда речь идет о жизни и смерти.
Хиггинс оживился, освобождая миссис Шарп от путаных объяснений.
- Довольно много, сэр. Графин в спальне… прошу прощения, мадам…. Графин в спальне миссис Шарп пуст. Вечером я распорядился наполнить его по просьбе миссис Шарп.
Нет, честный дворецкий ни в коем случае не намекал, что участие в опустошении графина приняла деятельная миссис Шарп. Хотя не исключал, что деятельность миссис Шарп могла пагубно сказаться на состоянии немолодого и не совсем здорового джентльмена. К сожалению, об этом он не мог сказать вслух, но на лице его появилась многозначительная кривая улыбка.
Улыбку доктор заметил и трактовал правильно. На мгновение в его голове мелькнула кощунственная мысль о меткости кары божьей, но добрый христианин не может позволить себе подобные заключения. Поэтому доктор отринул мысли о высоком и занялся низменным.
Чарльз профессиональной походкой (слегка кренясь влево, на лице выражение величайшей озабоченности) подбежал к хозяину «Папоротников». Беглого осмотра хватило, чтобы понять, что рыбная кость была бы меньшим из возможных зол.
- Это не кость, Хиггинс. Это удар. Перенесите вашего хозяина в комнату, я пущу кровь. Вам лучше не присутствовать при этом, мадам.

- Разумеется, мадам! – пылко воскликнул эскулап, подхватывая потенциальную вдову под локоток и бережно усаживая ее на козетку.
Затем он покинул комнату с видимой озабоченностью на длинном благородном лице, и поспешил в хозяйскую спальню, где уже суетились лакеи с горячей водой и тазом для крови.
«У хорошего доктора всегда с собой ланцет». Эту заповедь доктор Добсон усвоил еще с тех времен, когда был он тощим долговязым школяром; прошла четверть века, доктор прибавил в весе и опытности, однако «походный» ланцет был по-прежнему с ним.
О слабостях хозяина «Папоротников» он знал все… или почти все. Поздняя страсть старого вдовца стала для доктора неприятным открытием – и прекрасным поводом для удара.
- Все по земле ходим, - философски заметил эскулап, закатывая рукав сорочки мистера Шарпа.
Лакей, морщась и отворачиваясь, подставил под хлынувшую темную струю таз. Доктор не отворачивался. Он пощупал пульс, прислушался к редкому хриплому дыханию пациента, заглянул ему под веко и недовольно поцокал языком.
- Выпил графин, говорите? – в отсутствие миссис Шарп профессиональный медик выказал здоровый цинизм, - и наверняка переусердствовал на брачном ложе.
Хиггинс несколько смутился, но хрюкнул утвердительно.
- Вы это знаете наверняка? – быстрый взгляд доктора на смущенного халдея подтвердил научное предположение.
Хиггинс смутился еще больше и заерзал.
Кровь продолжала течь непрерывной струйкой.
Доктор страдальчески поморщился.
- Эдак я выпущу добрую пинту крови… или полторы, а толку!.. Слышите, как дышит? Он кончается.
Забившаяся в угол горничная, со страхом взиравшая на докторские манипуляции, тихо, по-бабьи взвыла и выскочила из комнаты прочь.
- Он кончается, мадам! – возопила девица, врываясь в гостиную, - доктор говорит, что он… он!..
- Хорошо, что мистер Шарп успел написать завещание, - философски заметил Дирк, наливая новую рюмку мадеры, - вам необходимо выпить, мадам.

Определенно, Создатель оказался милостив к своему рыжеволосому дитяти – не прошло и трех четвертей часа, как дверь в гостиную распахнулась со зловещим скрипом, и в проеме появился доктор Добсон, с суровым лицом и решительно сжатыми губами.
- У меня дурные вести, мадам, - начал он, повторяя уже ставшую привычной процедуру - эскулап взял даму под локоток и бережно усадил на козетку, - мистер Шарп скончался. Уверяю вас, медицина тут была бессильна. Профессиональным языком… - глаза доктора затуманились, - это именуется apoplexia sanguinea, то есть излияние крови в мозговое вещество... это приводит...
Дирк поперхнулся мадерой и закашлялся.
- Избавьте даму от подробностей, сэр! – поверенный, почувствовав себя в своей стихии (третья рюмка мадеры этому чрезвычайно способствовала), заметно оживился и оставил графин в сторону, - что ж… Да упокоится его душа с миром… если господин доктор совершенно уверен в естественности смерти моего клиента…
Господин доктор подтвердил – «уверен».
- ... и свидетелями оной были уважаемые люди, - в число уважаемых Дирк внес себя и вдову покойного, - то необходимости в коронерском расследовании смерти нет, - затуманенный взгляд скользнул с длинного носа Чарльза Добсона на легкомысленное утреннее декольте Ребекки.
Стоящий за спинами леди и джентльменов Хиггинс кашлянул. Дирк очнулся и принялся рассматривать носки собственных сапог.
- А!.. Да! Душеприказчиком мистер Шарп назначил меня, а завещание…
- Коль вы здесь, сэр, почему бы вам не огласить завещание усопшего, не дожидаясь исполнения необходимых формальностей, - прогнусавил Добсон, избавляя вдову от щекотливой просьбы и не меньше самой миссис Шарп желая услышать вожделенное: «…любезную мою супругу наследницей всего движимого и недвижимого имущества».
Поверенный смутился, вопросительно поглядывая на рыдающую рыжеволосую пастушку, успевшую стать женой и вдовой в рекордно короткие сроки. Такого исхода не могла угадать даже миссис Пуль.
- Едва ли миссис Шарп способна сейчас…

Дирк счет доводы вдовы разумными.
Действующие лица разыгрывающейся драмы (кто сказал, что это фарс!?) отправились в библиотеку. Хиггинс распорядился растопить камин, и, почтительно испросив позволения «мадам», остался стоять статуей у высокого кресла, где разместился поверенный.
- Итак… - поверенный прочистил горло, взял кожаную папку с тесемками из верхнего ящика стола (ключ был изъят из тяжелой хозяйской связки) и раскрыл ее, взирая поверх очков на притихшую публику.
Доктор нетерпеливо ерзал.
- Как вам известно, мадам, вчера, после брачной церемонии, ваш супруг переписал старое завещание, по которому основным наследником становился его племянник… мистер Уэнтворт. Новое завещание написано по всем правилам, в присутствии свидетелей, поставивших под ним свои подписи, - Дирк помахал бумажным листком, внизу которого крупными корявыми буквами вывели свои имена лакей и конюх, - сейчас я вам прочту его.

Часы на каминной полке дрогнули, засопели и пробили два раза.

- «Будучи в здравом уме и трезвой памяти, я, Ричард Шарп, в присутствии свидетелей завещаю все свое состояние (за вычетом сумм, отписанных ниже) детям, которые родятся у меня в браке с миссис Ребеккой Шарп. До совершеннолетия старшего из детей миссис Шарп будет вправе распоряжаться годовым доходом … который составляет семь тысяч пятьсот пятьдесят фунтов стерлингов, - скороговоркой пояснил Дирк, и, снова мазнув взглядом по прелестям вдовы, продолжил монотонно, - однако в случае, если в этот период миссис Шарп выйдет замуж повторно, она лишается ежегодных выплат в пользу моего племянника Чарльза Уэнтворта, который в таком случае будет назначен опекуном детей до их совершеннолетия…»
Дирк поперхнулся, закашлялся, глотнул мадеры из предложенного Хиггинсом бокала, и продолжил, стараясь не оглядываться на вдову.
- «… если на момент моей кончины миссис Шарп не родит ребенка и не будет в тягости, основной капитал, годовой доход с него, и недвижимость переходят моему племяннику Чарльзу Уэнтворту. Миссис Шарп положена будет ежегодная пенсия размером сто фунтов. В случае, если вдова выйдет замуж повторно, она лишается указанной суммы в пользу моего племянника Чарльза Уэнтворта.
Ежели на момент моей кончины миссис Шарп будет в тягости, и в срок до девяти месяцев от момента оной разрешится от бремени, ребенок будет считаться законным наследником со всеми вытекающими из этого обстоятельства правами и обязательствами.
Наследник (или его опекун) обязуется сделать единовременные выплаты следующим лицам: Генри Хиггинс – сто фунтов…»
Вечно невозмутимое лицо Хиггинса приобрело уксусно-кислое выражение – он рассчитывал на большее.
- «Чарльз Добсон – сто фунтов…»
Дирк слегка покраснел и смущенно пояснил:
- Мне мистер Шарп также отписал… пятьсот фунтов в благодарность за неоценимые услуги и советы… кроме того, тут есть более мелкие выплаты слугам и крупное пожертвование местному приходу на ремонт церкви…
Похоже, мистер Шарп пребывал в полной уверенности, что высокая цена на входные билеты в Царствие небесное гарантирует лучшие места.
«Проклятый сластолюбец! Старая развалина, шелудивый кобель на стоге сена!» - доктор кипел. Полыхая праведным возмущением, Чарльз упустил из виду, что кобель [некоторым образом] покинул сей бренный мир, а о мертвых либо хорошо, либо…
Доктор кашлянул и изобразил кривоватую улыбку левой половиной рта (симулировать благодарность за сто фунтов оказалось делом почти невыполнимым).

- Мадам! – поддерживать даму кинулись с трех сторон, однако Чарльз, подогреваемый праведной ненавистью к покойному, опередил соперников на полкорпуса, - не мешайте, Дирк! Хиггинс! Не суетитесь! Подайте вино!

Когда дело идет о жизни и здоровье пациентов, доктора становятся невыносимы и бескомпромиссны. Дирк не посмел возражать.
Хиггинс, повинуясь властному докторскому окрику, потрусил на кухню за холодной водой.
Горничная причитала.
Через несколько минут юная вдова была со всем тщанием уложена на недавнее брачное ложе, виски ее были смочены водой и растерты уксусом, а на туалетном столике стоял графин с мадерой.
Шемизетка вдовы мерно колыхалась. Чарльз облизнул пересохшие губы.
Позади маячила горничная.
- Еще что-нибудь нужно, сэр? - пролепетала она, испуганно косясь на доктора. И было чего бояться – в соседней спальне все еще лежал покойник. В спальне хозяйки – еще живая, но очень бледная дама.
- Пойди… - Чарльз мучительно придумывал поручение, которое позволит избавиться от девицы хотя бы на полчаса, - пойди скажи… чтобы приготовили грогу. И погорячее, и проследи, чтобы гвоздики не пожалели! И пусть хозяйку никто не тревожит. Бедняжка переволновалась.

Горничная закивала и иноходью унеслась прочь из проклятой спальни.

- Мадам! – шепнул доктор, - очнитесь!..

***