Всю ночь Маргарет не сомкнула глаз. Как всегда, когда мистер Уиллоуби приезжал в Вудбери-парк. Просто не могла заставить себя закрыть глаза даже на минуту, сидела и обнимала руками колени посреди кровати, в ночной рубашке, завернувшись в одеяло, задернув занавеси балдахина… как будто такая нелепая защита могла хоть чем-то помочь. Толстые стены старого дома не пропускали звуков из-за тяжелой дубовой двери, соединявшей их комнаты, так что Маргарет никогда не могла быть уверена – спит мистер Уиллоуби или… или вот-вот войдет к ней.
Молиться было бесполезно, так что Маргарет просто ждала, пока наступит утро, прислушивалась к звукам в коридоре, которые почему-то доносились до нее вполне отчетливо, пока не наступало утро.
В этот раз ей повезло.
Бледная, с покрасневшими от бессонной ночи глазами, миссис Уиллоуби попыталась слегка припудрить лицо. Хотя слуги все равно заметят, и начнут судачить за ее спиной, с ленцой выполняя распоряжения, как они делали всегда, выставляя ее никуда не годной хозяйкой. Домработница, дворецкий, старший конюх… Маргарет казалось, все в доме считают ее чем-то вроде дорогой безделушки. Или часов на каминной полке. Ценной, но если разобьется, можно будет купить новые.
Застегнув последнюю пуговку на манжете светло-зеленого утреннего платья – сегодня – с небольшим вырезом, умеренно открывавшим шею и плечи, Маргарет спустилась вниз, проследить за приготовлением завтрака.
Во-первых – это и в самом деле было необходимо, а во-вторых… в хлопотах день пройдет быстрее. Что толку страшиться неизбежного, постоянно думать о нем, растравляя никогда не заживающую рану?
Может… может, в этот раз ей снова повезет, и Уильям выберет себе в жертвы кого-нибудь другого.
Хотя вряд ли, - честно сказала миссис Уиллоуби сама себе, удостоверяясь, что стол к завтраку сервирован наилучшим образом. Еще одна напрасная трата времени и сил. Ее никогда не сочтут достойной хозяйкой Вудбери-холла. Ни одна жена Уильяма Уиллоуби не будет тут хозяйкой. Не тот это человек.
- Мистер Уиллоуби велел передать, что сейчас спустится, - раздался голос от двери. Маргарет обернулась и кивнула.
- Спасибо, Марджори, - горничные у нее менялись часто. Некоторых удаляла домработница, боясь, как бы они не привязались слишком к хозяйке, а некоторых… слишком портили гости загородных вечеринок Уильяма, так что девушек приходилось отправлять в деревню и срочно подыскивать хоть какого-то мужа… Если только они не бросались с утеса вниз, как Энн… бедная милая Энни.

Отредактировано Margaret Willoughby (2014-12-07 02:18:40)

Так… значит, сегодня ей уготовлены издевательства, как негодной хозяйке. Ну, это Маргарет была пережить в состоянии. В дневное время Уильям мог быть вежливым и демонстрировать что-то вроде уважения, но… даже эти крохи испарялись с закатом.
Но сейчас было только время завтрака.
- Доррис несколько месяцев назад вышла замуж. В деревню, - после того, как проступили последствия майской вечеринки мистера Уиллоуби и его друзей. Маргарет не знала, кто именно был отцом ребенка… и не хотела знать. Ей хватало собственных воспоминаний о тех, с позволения сказать, праздниках.
- Я вполне довольна тем, как справляется Марджори. Она весьма расторопна, - особенно в том, что касается доносов на свою хозяйку домоправительнице.
- Что бы Вы пожелали к обеду, мистер Уиллоуби? – Маргарет могла бы и сама составить меню, тем более, что содержание кладовой было ей прекрасно известно, но не показать заинтересованность и готовность угодить мужу было не только не прилично для супруги, но и попросту опасно.
Проблема была в том, что мистера Уиллоуби не интересовали причины. Ему нужен был повод.
О, как бы Маргарет хотела, чтобы муж никогда не появлялся в поместье! Даже с тем условием, что она была тут скорее пленницей, чем хозяйкой, жизнь в Вудбери-парке могла быть… сносной, не маячь на горизонте дамоклов меч супружеского долга… и того, как мистер Уиллоуби его понимал.

Щеки молодой женщины как огнем обожгло. Казалось бы, за почти три года замужества за Уильямом Уиллоуби можно было растерять всяческое смущение, и тем не менее, чем дальше, тем больше краснела Маргарет при подобных замечаниях. А ее мужа это или забавляло или злило… потому что Маргарет тема супружеского долга и… развлечений, с ним связанных лишь косвенно, была неприятна до крайности. Даже отвратительна. И она ничего не могла с этим поделать.
Конечно, ее долг принести мужу наследника, и в первый год она хотела, правда хотела забеременеть. Маргарет казалось, что это все… исправит. Ну, или хоть как-то наладит. Сделает ее более… ценной? Весомой? Но после первых полугода визиты мужа в имение и ее спальню становились все реже, и она не могла заставить себя не радоваться этому… как ни ругала себя. И тогда, в начале лета…
- Н-нет, мистер Уиллоуби, - выдавила она из себя ответ, опустив глаза на чашку с утренним чаем, - Мне очень жаль, но… я не беременна.
У нее в самом деле был виноватый голос. Вот только винила себя Маргарет не в неспособности подарить мужу и лорду сына, а в том… что рада месяц от месяца получать зримые и порой болезненные подтверждения того, что ее чрево свободно от... следов супружества с Уильямом Уиллоуби. Это было недостойно добродетельной жены, ночь от ночи, слава Богу, такие ночи теперь были редки, Маргарет ловила себя на крамольной и страшной мысли, что этой ветви семьи Уиллоуби… следовало бы пресечься.
Маргарет медленно опустила руку под стол и скомкала подол своего платья. Раз Уильям Уиллоуби спросил о наследнике, значит… значит, ей повезло только на одну ночь. Разве что…
- Вы пробудете у мистера Дженкинса до вечера? - кротко поинтересовалась женщина.
Если… если они засидятся допоздна, захватят ужин и слишком много выпьют… может, он передумает? Или они отправятся в ближайшую таверну?
Глупые, слабые надежды, но они были лучше, чем обреченное ожидание страха, боли и липкого отвращения к самой себе, к мужу, к миру… чем знание, какой она увидит себя в зеркале утром…
Ее «недурной» внешний вид объяснялся только трехмесячным отсутствием мужа в Будбери-парке. Возможностью есть, и спать, и гулять… и временным чувством безопасности. Она всего лишь стала отдаленно напоминать себя прежнюю. Как оказалось, ненадолго.

Оставшись в одиночестве, Маргарет огляделась, и, убедившись, что в малой столовой нет слуг, следящих за каждым ее движением, сжалась в комок, ломая пальцы, и разом растеряв всю свою спокойную уверенность и респектабельность, которую излучала с самого утра.
Он собирается вернуться к ужину… А значит, даже если задержится, ей все равно… не избежать этого.
Аппетит, и без того невеликий, пропал начисто. Маргарет замутило при виде всей этой ветчины, сыров, холодной баранины, начищенного серебряного кофейника и яиц в рюмочках. Прижав руку ко рту, женщина поднялась из-за стола и неверными шагами подошла к окну, привалилась к стене и стала смотреть на осенний парк.
Голые деревья качались под ветром, роняя последние листья – яркие желтые, багряные, бронзовые… Раньше она бы плотно позавтракала, оделась для прогулки и выбежала бы из дома гулять. Или выехала верхом.
…Когда она впервые увидела этот дом незадолго до замужества, особняк даже понравился мисс Кавендиш. Темный камень и кирпич тюдоровского стиля, высокие узкие окна, старые деревья… он казался ей мрачным и романтичным, и она представляла, как будет исследовать закоулки парка, гулять по аллеям, живописно меняющим свой облик с течением времени…
Какой она была дурой.
В этой мрачности не было ни капли романтики. Ничего привлекательного. Только холод, страх, боль и унижение. Презрение в глазах слуг – когда с оттенком жалости, а когда и злорадное. Беспомощность в делах, когда попытки что-то предпринять в доме раз за разом наталкивались на мертвое лицо старой домоправительницы и ее вечное «мистеру Уиллоуби это не понравится». Когда на какие-то вещи в поместье не хватало денег, а управляющий разъяснял ей скучающим тоном, что все доходы от поместья уходят на жизнь мистера Кавендиша в Лондоне… И она закрывала глаза и смирялась со скудным меню или старыми шторами, только бы он не возвращался из Лондона еще месяц… или хотя бы неделю.
В этот раз мистер Уиллоуби так долго не возвращался, что Маргарет несколько воспряла духом. Четыре месяца… в два раза дольше, чем обычно. Без его присутствия, которое подавляло, ослабляло, убивало ее, без его взглядов и слов, которыми он был великий мастер причинять боль не хуже, чем прикосновениями, в светловолосой голове Маргарет начали заводить мысли… за которые ее ругали бы родные, а муж… уж точно предпринял бы что-то крайне унизительное и болезненное почище того, что было в мае… или год назад, когда пыталась вступиться за новую кухарку, не проработавшую и месяца.
Мысли о том, что, может, ее вина в этом мрачном браке, в отсутствии наследника, в отношении к ней Уильяма Уиллоуби, не так уж и велика? И даже, что ее нет совсем?
В первый год после свадьбы Маргарет честно пыталась угодить мужу, считая это своим долгом, ну а неприятные ощущения по ночам… ее, в конце концов, предупреждали, что ничего хорошего там не происходит. Пусть это оказалось еще более мерзко, чем она готова была в своей неискушенности допустить, подарить мужу наследника был ее долг. В понимании общества и ее собственном понимании.
Она писала Уильяму письма в Лондон, ожидала его приезда… И только когда собралась ехать к мужу сама, столкнулась с прямым отказом, и довольно грубым. Ей было запрещено покидать Вудбери-парк. Супруг категорически не хотел видеть ее подле себя в городе. А потом, месяца через полтора после свадьбы, он вернулся со своими друзьями… и окончательно дал понять миссис Уиллоуби в каком качестве она его интересует, а в каком – нет.
С тех пор прошло почти три года. Каждый приезд был хуже и мучительней предыдущего. Если сперва муж был к ней просто безразличен, то со временем ему понравилось мучить ее. Запертая в поместье, Маргарет была полностью во власти мужа, а слуги в этом доме умели молчать и не умели сочувствовать. Им не хотелось быть хуже господ, развлекавшихся с горничными или девушками с фермы… и они не гнушались подбирать объедки с господского стола.
…Деревья раскачивались под осенним ветром. Погода портилась. Вероятно, к вечеру пойдет дождь. Хорошо бы, размыло дорогу… пусть муж сидит у Дженкинса. Пусть они пьют свое бренди и перемывают кости своим шлюхам или хоть ей самой, она согласна, только бы… отсрочить возвращение Уильяма Уиллоуби и то, что за этим последует. Особенно, если он узнает о повышении аренды. Когда он узнает.
Жизнь мужа в Лондоне требовала все больше денег, а доходы от имения не росли, ведь уже несколько лет в него вкладывали только жалкие остатки средств. И когда управляющий пришел к ней за подписью по поводу увеличения арендной платы всем арендаторам, Маргарет подписала. Всем. Включая Дженкинса, который был не только арендатором Вудбери, но и приятелем ее мужа.
Хоть такой малостью, да отомстить. Шлюхам, и тем платят.

Маргарет не спала. С вечера, как только из-за грозовых облаков стало слишком темно, и пришлось зажечь свечи, она запаслась в библиотеке парой книг и сидела сперва в гостиной, а потом в своей спальне, но не столько читала, сколько смотрела за окно.
Надвигавшая гроза была… огромна. Она, должно быть, накрыла все графство, если Англию, заставляя думать о библейском потопе или Конце Света. Где-то около восьми к темноте и ветру прибавился дождь. Он не стучал, не шумел, он обрушивался тяжелыми каплями-пулями в окна и на крышу, и слуги забегали закрывать ставни, проверять прохудившиеся места в давно не чиненой крыше восточного крыла… а Маргарет отправилась к себе. Пока Марджори топила камин и помогала ей переодеться ко сну, миссис Уиллоуби все поглядывала за окно и мысленно призывала ветер и дождь усилить свой натиск.
Пусть размоет дороги. Пусть гнутся и падают деревья. Пусть лошади пугаются грома и молний, пока редких, но Маргарет почти ощущала в темноте самую сердцевину этой грозы.
Пусть гроза бушует хоть месяц непрерывно, если это задержит ее мужа.
Марджори давно ушла, а миссис Уиллоуби стояла и смотрела в окно, зачарованная страшной, первобытной красотой грозы. Она любила грозы и раньше, а этой готова была поклясться в чем угодно, только бы провести эту ночь наедине с ветром, дождем, громом и скрипом старых деревьев.
Но хлопок входной двери заставил ее вздрогнуть и отвести глаза от темноты. Муж все-таки приехал. И не стоит надеяться, что Уильям пойдет спать, он наверняка зол, как дьявол, каким и является…
Молния расколола небо, высветив каждый угол в комнате.
- Почему? – за громом и шумом дождя Маргарет не слышала своих слов. - Почему это случилось со мной?
Или все жены дворян хранят за стенами спален такие постыдные тайны? Все прячут синяки и вздрагивают по ночам? Все ненавидят и бояться смотреть в зеркало на себя заплаканную, с дрожащими губами, с тенями под глазами и синяками на плечах?
Она обхватила себя за плечи и начала ходить по комнате взад-вперед. Тонкий халат не давал тепла, все ее белье было одинаковым – белым, из тонкой ткани, готовым порваться от резкого движения. Безликие вещи, которые не жаль выбросить.
Она слышала ходьбу в коридоре и негромкие разговоры слуг, бросалась то креслу прятать книгу, то к окну, как будто кто-то мог приехать ночью в грозу и отвлечь мужа от нее, то к камину – погреть озябшие руки. Ложиться в кровать было бесполезно. Муж знал, что она не спит, когда он в имении. Он сам когда-то требовал от нее, чтобы она… «всегда готова была его принять», так он, кажется, выразился…
«Надо это просто перетерпеть, - попробовала уговорить себя Маргарет, - просто… еще раз… перетерпеть». А потом он уедет. Еще на месяц или на два…
Часы пробили один раз.

Маргарет сложила руки перед собой и переплела пальцы. Ей хотелось обхватить себя руками, но это было неприлично, да и… ей не хотелось показывать своего страха. По крайней мере, сразу. Муж знал, что Маргарет боится его, он сам поселил и взрастил в ней этот страх, перегоняя в него любые иные чувства. Она боялась даже задаваться вопросом, насколько сильно боится мистера Уиллоуби, боялась, что истинный размер собственного страха раздавит и поглотит ее в безумии, где не будет ничего, кроме страха.
- Полагаю, - она старалась говорить спокойно, оттягивая неизбежное, - Речь идет о том письме, которое я подписала среди прочих. Мистер Хендрикс сказал, что Вам для жизни в Лондоне нужны еще деньги, и следует повысить арендную плату. И я все подписала.
И да, да, ей жаль было арендаторов, которых и так осталось немного, но письмо Дженкинсу Маргарет подписывала с удовольствием.
Женщина перевела глаза на дверь. Ровно на одну секунду, чтобы найти взглядом торчащий в замке ключ. Уильям запер дверь. Боится, что войдут слуги? Напрасно. Они никогда не рискнут побеспокоить хозяина во время его «разговора» с женой. Или опасается, что Маргарет сама попытается сбежать? Глупо. Куда она может сбежать? К матери, которая не примет ее, назовет глупой и несостоятельной женой? Подруг у Маргарет не было. Во всяком случае таких, к которым она могла бы уехать и быть уверенной, что ее не выдадут и не осудят.
Нет, мистер Уиллоуби напрасно трудился ради часа наедине с женой. Никто не будет ему мешать, как это ни жаль.
- Вы ведь, насколько мне известно, имеете расходы, достойные джентльмена? – зачем-то добавила Маргарет, и тут же выругала себя за этот лишний вопрос. Нет ей дела, на что тратит муж ее и свои деньги, на карточные игры, слуг, одежду, лошадей, охоты или продажных девок! А в Вудбери-парке стареет и рассыхается мебель, протекает крыша в мансарде, и выцветают драпировки, так что скоро будет не разобрать и рисунка на них, не то что оттенков… впрочем, Маргарет в этом поместье все давно казалось однотонно-серым.

Ей понадобилось собрать все остатки силы духа, чтобы не отступить на шаг назад сразу, как только мистер Уиллоуби встал из кресла. Маргарет крепче сжала пальцы, так что суставы едва не захрустели.
- Мне известно, что такое долг жены, мистер Уиллоуби, - ответила она, потупив глаза. Смотреть на искаженное полумраком и гневом лицо мужа Маргарет не могла. Оно походило на какую-то страшную туземную маску, призванную внушать ужас врагам или злым духам… только вот Маргарет не могла улететь, подобно злому духу или убежать, как враг. Как бы сильно ни было это желание… Как заметил ее муж, ее собственные мысли и желания несостоятельны.
- Мне очень жаль, - кажется, Уильям поверил, что во всем виноват ее «птичий ум». Это был бы не худший исход, хотя язык чесался продолжить фразу, что в пустоцвете их брака не только ее вина… если, конечно, у Уильяма Уиллоуби нет где-то на стороне побочных детей, что доказало бы ее несостоятельность как женщины…
- Мне очень жаль, - повторила Маргарет, но сожалела она совсем о другом.
… В картинной галерее особняка висели портреты представителей семейства Уиллоуби. Был там и портрет прошлого хозяина поместья – Роберта Уиллоуби, молодого человека в военной форме, погибшего семь лет назад в Крыму в возрасте двадцати одного года. Оставаясь одна, Маргарет частенько останавливалась возле портрета и рассматривала его, пыталась найти в нем сходство с мужем… и не находила. Молодой человек на картине, несмотря на сдержанность парадного портрета, лучился жизнью… а у нее слезы на глаза наворачивались при мысли, что не окажись он в легкой Бригаде, не попади под кинжальный огонь русских… именно за него она, Маргарет, могла бы выйти замуж.
Может, он и не был на самом деле так хорош, как ей это казалось. Но так хотелось в это верить. Что при нем поместье не знало бы ни запустения, ни безудержных ночных пьянок и оргий.
И она придумывала себе иную жизнь, как если бы читала роман. Это помогало не сойти с ума так же, как вышивание. Хотя за время жизни в поместье Маргарет успела возненавидеть вышивание. И своего мужа.
Господи, хоть бы он поскорее оставил ее в покое… И почему, в самом деле, она не может забеременеть? Может, потому что ее муж, шлясь по борделям Лондона, подхватил какую-то дурную болезнь, которая и мешает ему произвести на свет ребенка? Это была мысль, недостойная леди, но Маргарет успела наслушаться в поместье всякого, о чем леди не должна была знать.
- Вы же знаете, я стараюсь быть Вам хорошей женой, - не спорить. Не перечить. Долг жены во всем соглашаться с мужем. Даже если этот муж – чудовище. Маргарет тихо вздохнула, борясь с желанием отступить на два шага – подальше от мужа и от кровати.

Ногти вонзились в ладони. Боже, как ненавидела в этот момент Маргарет и своего мужа, и себя саму! Ей хотелось отшатнуться, уйти прочь от этого запаха перегара, который всегда сопровождал Уильяма Уиллоуби, от его тяжелого дыхания, которое казалось ей зловонным, как чумные миазмы… а больше всего – от его прикосновений, на которые, как это ни печально, мистер Уиллоуби имел право, как ее муж.
Миссис Уиллоуби опустила ресницы и отвела глаза на оконный проем. Смотреть на мужа или на кровать было невыносимо мерзко. При одной мысли о том, что сейчас произойдет с ней, к горлу подкатывала тошнота, а виски ломило тупой болью.
А ей казалось, что ее чувствительность уже давно похоронена. В первую брачную ночь, и все последующие месяцы брака. Или дело было не в чувствительности? Она давно уже не наивная девушка, мечтавшая о замужестве – о свадьбе, белом платье, подругах и семейной жизни. Она знала, что это такое – быть миссис Уиллоуби, и от этого становилось еще хуже.
Надо просто перетерпеть, - попробовала уговорить себя Маргарет, - Как было уже раньше. В конце концов – он уедет.
Женщина сделала шаг прочь от мужа, поворачиваясь к нему спиной. Пальцы теребили узел пояса халата, нервно развязывая его. Нервно и медленно. Маргарет ненавидела, когда муж заставлял ее раздеваться перед ним. В конце концов, для исполнения супружеского долга это совершенно необязательно! А Уильям знал о неприязни жены. И пользовался ею.
Пояс поддался и упал на пол. Маргарет взялась за лацканы воротника, собираясь с духом. Если уж мерзкого ритуала не избежать, пусть он как можно дольше видит только ее спину. Это не так стыдно.
Да, комнату освещали только зарницы молний и пламя камина, но миссис Уиллоуби было более чем достаточно просто знать, что мистер Уиллоуби смотрит на нее… как на призовую лошадь. Вернее, племенную кобылу. И оценивает ее стати, наверняка сравнивая их со своими любовницами… и слава Богу, наверняка не находит ее привлекательной.
Иначе ее наверняка постигла бы участь первой миссис Уиллоуби. Слуги нет-нет, да и сболтнут лишнее. Например, о том, что их хозяин поколачивал свою жену… даже беременную.
Маргарет нервно сдернула с плеч халат. С каждой секундой ее движения становились все более скованными.

Она и в самом деле, не удержалась от вскрика, скорее удивленного, чем исполненного боли, когда почувствовала первый удар. Они всегда начинались… неожиданно. В этом был весь Уиллоуби, никогда она не могла сказать точно, что за мерзкая идея придет в голову мужа на этот раз, и как ей поступить, чтобы свести дело… если не к обоюдному удовлетворению, это было просто невозможно, но хотя бы к меньшим жертвам.
Через год после свадьбы Маргарет бросила эту затею. Потому что поняла, что именно нужно ее мужу.
Очередной хлесткий удар заставил ее вспомнить, где и с кем она находится. Женщина бессознательно вцепилась в матрац, пытаясь отползти прочь, подальше от ударов, пока муж не навалился на нее всем телом, лишая какой-либо возможности к бегству. Его голос казался ей змеиным, если только змеи могут рычать.
- Пе… перестаньте, - следующий удар пришелся по руке, которую она подставила. Это было не так больно. Правда, возглас вышел совершенно не умоляющий. Невозможно умолять горную лавину не давить стоящего на склоне человека.
Кажется, она нащупала край кровати. Маргарет дернулась, пытаясь подползти к нему. Глупое, бесполезное стремление сбежать, ей некуда бежать, но и терпеть не было сил. Иногда у нее получалось как бы… покинуть свое тело, не обращать внимания на то, что с ней проделывает ее муж… кажется, именно после того, как это удалось в третий раз, Уильям впервые ее и ударил. Ему нужно было, чтобы Маргарет была здесь. Чтобы чувствовала. Захлебывалась в этой мерзости, по какому-то недосмотру Всевышнего называвшейся супружеским долгом. Ему нравилось мучить ее.
«Господи, как же я его ненавижу»! Маргарет крепче зажмурилась, вцепившись в прикроватный столбик, но новый удар, более сильный и болезненный, чем прежде, заставил ее распахнуть глаза и обернуться на мужа.
…В жизни Маргарет не могла сказать, что видела зрелище более омерзительное, чем Уильям Уиллоуби. Его лицо виделось ей перекошенным от злости, нетерпения и желания причинить ей еще больше боли, его тело… Марагрет никогда не могла смотреть на него. Хуже, чем когда Уильям заставлял ее раздеваться перед собой, было только, когда он заставлял ее смотреть на себя.
- Не трогайте меня! – ее вдруг затрясло. Не от страха. От безумного, темного коктейля чувств и ощущений, приправленных воспоминаниями, которые отравляли ей жизнь месяц за месяцем. От понимания, что невозможно так дальше существовать, от одного приезда мужа в Вудбери до другого. Мучаясь между ними ночными кошмарами, терпя презрение слуг, и свое собственное. К себе.

В голове гудело и шумело, как будто в колодце. Разум Маргарет пасовал перед происходящим, мысли окончательно превратились в какой-то дерганый клубок. Воспитание, сознание долга и мироустройства, которые раньше сдерживали миссис Уиллоуби, поколебались и поблекли, из затмило черно-красное зарево. Голова кружилась.
Руки куда-то тянуло, над ухом рычал Уильям, распаляя себя, тело ныло от боли… Утром будет сплошной синяк, - вдруг подумалось ей отрешенно и безразлично, - Если для меня наступит утро.
Маргарет дернула рукой, и неожиданно поняла, что узел не так уж и туг, и если она вывернет запястье… освободить руки вдруг стало очень важным, хотя женщина совершенно не представляла, что будет делать дальше, она вообще плохо понимала, что происходит…
Просто у каждого человека есть свой предел. Даже у благочестивой викторианской леди, видящей цель и долг своей жизни в удовлетворении желаний мужа.
Сейчас она была почти благодарна боли, которая не давала красноватому туману беспамятства окутать ее окончательно. Слепо выворачивая руки, она все-таки сумела освободиться. Пальцы наткнулись на что-то холодное и бронзовое. Незажженный подсвечник на пять свечей. Бронза. Подарок из дома, одна из немногих вещей, которые сохранились из ее приданого…
Маргарет сомкнула пальцы и потянула тяжелый предмет на себя, но слишком неудобно было ей, и слишком тяжел оказался канделябр… он выскользнул из руки и упал на постель… прямо на спину и голову мистеру Уиллоуби, навалившемуся на нее всем весом, куда более тяжелом, чем обычно.
Но о муже Маргарет не думала. Важно было то, что он прекратил шевелиться, прекратил трогать и бить ее. Собравшись с остатками сил, женщина высвободила вторую руку, и скорее скатилась, чем встала с постели, - слишком много сил потратила, чтобы выбраться из-под тела, ставшего в один момент грузным и… бессильным.
Кажется, он был жив. Нет, Маргарет была уверена, что мистер Уиллоуби жив, потому что все ее существо кричало об опасности и требовало немедленно бежать прочь. Пока он не очнулся и не убил ее.
Она переступила через свою порванную сорочку, подошла к комоду и вынула еще одну, точно такую же, ночную рубашку, и стала судорожными, нервными движениями натягивать ее на себя, избегая смотреть на себя в зеркало, хотя там ничего нельзя было увидеть. Одернув рубашку, Маргарет потянулась за халатом, туго запахнула полы и затянула пояс, влезла в домашние туфли и устремилась к двери.
«Бежать», - стучало в голове самое разумное решение. Что она может, слабая женщина? Не зря Уиллоуби часто называл ее никчемной. Разве стала бы другая так долго терпеть эти издевательства?
Ключ повернулся в замке раз, другой, и дверь бесшумно распахнулась. Маргарет тенью скользнула в коридор.
Куда же ей податься? Двери дома заперты на ночь, но ей бы только дождаться утра! С восходом солнца чудовища слабеют, и значит, она выиграет хоть немного времени. Ноги сами несли ее к портрету.
- Прости, Роберт, - пальцы безошибочно нащупали угловой завиток рамы. Ей не нужна была свеча. Разбушевавшаяся гроза сверкала краткими слепящими молниями, и лицо на портрете то уходило в темноту, то приобретало несвойственную ему ранее резкость, как будто молодой военный был вне себя от гнева.
- Прости… - Маргарет казалась сама себе жалкой идиоткой, ищущей защиту у призрака, - Я недостойна тебя…
Она отвернулась от портрета. Следовало найти какое-нибудь убежище, чтобы пережать грозу… в обоих смыслах. И пережить остаток ночи.