Внешне Майкл не был похож на ученого. Это ставили ему в вину все – директор Института, научный руководитель, начальник отдела и даже собственная мать.
Он был высок, широк в плечах, имел неулыбчивую физиономию с развитыми надбровными дугами, слегка приплюснутым носом (приплюснутость усугубило попадание баскетбольного мяча в лицо в подростковом возрасте) и чувственными губами звезды голоэкранов.
Пожалуй, только подруга Лия была не против разрыва шаблона, и гордилась «своим историком» с внешностью и повадками громилы из дешевых боевиков и характером ручного медведя. В вину она поставила ему решение бросить насиженное место на Земле и «пуститься во все тяжкие» - именно такой фразой филолог по образованию и образу мыслей охарактеризовала его трехгодичную экспедицию на Элон.
Поочередно применив привычные способы укрощения – слезы, шантаж и отказ в доступе к телу, Лия потерпела сокрушительное поражение по всем фронтам, и почти смирилась с неизбежным, немедленно принявшись искать долгосрочный контракт на Элоне для специалиста по связям с общественностью.
Элону не нужны были специалисты по связям с общественностью. Нужны были строители, архитекторы, археологи, даже архивариусы.
Он улетел один.
Шаган неохотно принимал чужаков, но Майкла мертвый город принял сразу. С первого дня, когда Сикорски ступил на песчаную, поросшую местами бурой, истоптанной, местами еще зеленой травой, присел и протянул руку, пропуская через пальцы желтоватый песок карьера.
Песок оказался теплым на ощупь, сухим, струящимся. Живым. В воздухе терпко пахло полынью.
И он остался.
Часами просиживал за столом, стилусом рисуя на прозрачной столешнице буквы древних языков Элона, анализировал скачущие перед ним столбцы совпадений, и выныривал на поверхность лишь глубокой ночью, когда автоматические уборщики, сердито попискивая, суетились между столами, спотыкаясь о длинные ноги Майкла.
Невинное развлечение, доставляющее ему особое удовольствие. Дроиды были обучаемы, и меняли траекторию.
Сикорски тоже был обучаем.
Сигнал вызова от шефа поступил в конце рабочего дня.
Майкл мазнул пальцем по столешнице, гася изображение, и, согнув ноги в коленях, пружинисто поднялся, преодолевая препятствие в виде кибер-уборщика в прыжке.
«Какое мальчишество!» - читалось в красных глазках гигантского шара для игры в пинг-понг.
- Профессор? - одним из бесполезных, но любопытных талантов почти двухметрового младшего научного сотрудника Сикорски являлось умение входить в любую комнату бесшумно, - вызывали? – глаза остановились на рисунке. Хроники. Удивительной красоты и гармонии тексты, двухмерные гравюры, которые специалисты без особого труда преобразовали в голограммы.
Он зацепился взглядом за изображение и нервно потянул приплюснутым носом, как гончая, почуявшая след.

Разница в росте руководителя и его подчиненного составляла три четверти фута. Однако, когда Мияги заговорил, Майкл Сикорски почувствовал себя маленьким нашкодившим котенком.
В музыкальных обертонах профессорского голоса непостижимо уживались сдержанное беспокойство и едва заметная на слух ирония. Так говорить умел только профессор. Констатировал факт, не требуя объяснений. Но вербальная лаконичность содержала в себе явный императивный посыл.
Сикорски начал маяться.
Он не любил давать объяснения. Только сейчас Майкл вспомнил, что утром в спешке не воспользовался регенерирующей сывороткой и оставил розовато-лиловую ссадину на скуле пламенеть с очевидностью факта и вещественного доказательства очередной «несолидной выходки» младшего научного сотрудника Сикорски. Живописный кровоподтек добавил глубоко посаженным глазам уличного бойца несколько миллиметров живой асимметрии.
Хотя, в общем, объяснение было, и было вполне пристойным.
- В спортзале устроили спарринг с лейтенантом Штоссе, профессор. Закиснуть ведь можно в кабинете, - в голосе Сикорски послышались нотки, подозрительно напоминающие обвинительные, - в поля руководство не пускает нас уже две недели. А тут хоть какое движение. Я провел скрининг – все в порядке, только внешние повреждения. Вернусь в кабинет, немедленно воспользуюсь сывороткой. Просто забыл.
Он хотел добавить, что Штоссе, оставивший о кратком боксе столь ощутимое воспоминание, тоже не ушел обиженным - рассерженный Майкл, воспользовавшись зевком самоуверенного немца, наградил противника недурным хуком в челюсть справа. Так что на неделе Штоссе обеспечен визит в кабинет зубных имплантатов.
Но, по здравом размышлении, о хуке решил не упоминать. Возможно, в глазах профессора Мияги это не служит поводом для гордости. Даже наверняка. И Майкл поспешил перевести разговор на привычные (и приятные) рельсы.
Покосившись на плавающие над прозрачной столешницей пирамидки, он замер, рассматривая текст и рисунок. Гравюра изображала какую-то батальную сцену, фигурки людей , немного нелепые в своей двухмерности, тем не менее, поражали застывшим величием. Если бы Майкл не видел книгу собственными глазами, он мог бы поклясться, что рисунок является калькой с похожей гравюры древних земных «Великих французских хроник».
- Я еще не видел полного текста издания, профессор. Есть что-то… особенно любопытное?

Сикорски подался вперед, машинально облизнув губы и впиваясь глазами в голограмму. Медальный профиль Кайдена Лабри расплылся и потерял четкость.
- Но… этого не может быть! Какой это примерно год? Это ведь… технологии в то время были слаборазвиты, на уровне земного Высокого Средневековья, я ведь не ошибаюсь, профессор? Шрам не мог исчезнуть бесследно!
Майкл рухнул в кресло, вцепившись пальцами в подлокотники. Кресло пискнуло, поворчало и заработало в режиме автоматической подгонки, принимая анатомические формы тела. Сикорски поочередно переводил взгляд с одной голограммы на другую.
- Лица, форма и размеры костей черепа совершенно идентичны. Я бы сказал, что это один и тот же человек, не задумываясь, если бы не шрам. И… сто пятьдесят лет даже по меркам Элона - слишком долгий срок.
Он потянулся к столу, пробежал по прозрачной поверхности неожиданно нервными и подвижными пальцами, приближая первое изображение. На скуле графа Шагана проступила градуированная сетка. Шрам обрел рваные, выпуклые очертания, по краю столешницы протаяли убористые синие строки.
- Так… Вероятная степень повреждения тканей… Судя по всему, при такой глубине и локализации рассечения не могли не быть повреждены ветви лицевого нерва и пересечены определенные группы мышц, – Майкл помолчал, потом сглотнул, проталкивая внутрь комок удивления, - низкий уровень развития медицины и полное отсутствие биотехнологий… Это другой человек, профессор? Клон? Клон, переменивший ход истории? Это может означать только одно!.. Случай запрещенного воздействия на низшие цивилизации? - последние слова он произнес упавшим шепотом. Воображение молодого ученого пустилось вскачь.

- Чьего? Я н-не знаю, - выдохнул Майкл, - человечество тогда стояло примерно на той же ступени развития. Зачаточные познания в механике, преследуемые инквизицией научные эксперименты, ручной труд…
Вероятность открытия чего-то неведомого замаячила перед ним, обретая четкие материальные очертания. Если его безумная версия похожа на правду, значит ли это, что полторы тысячи лет тому назад существовала иная цивилизация, стоящая на несоизмеримо высшей ступени развития? Прорыв, который позволил планете Элон достигнуть максимального уровня развития высоких технологий, уровня, приведшего к войне и глобальной техногенной катастрофе, наводил на мысль о… дисбалансе. Несоответствии. Некоординированном вмешательстве, строго запрещенном Единым Законом.
Он посмотрел в непроницаемое лицо Мияги – и еще до того, как тот произнес сакраментальное «заброска» - прочитал его осторожное, невысказанное желание.
И Сикорски понял.
Профессор мог законсервировать собственные догадки, пропустить мимо ушей фантастические идеи ученика, но не сделал этого. Он шел на сознательный риск, понимая, что разрешения руководства на эту авантюру он не получит. Перемещения во времени колониальных планет, строго регламентируемые Процессуальным Колониальным Кодексом, могли повлечь за собой необратимые для исследуемых цивилизаций последствия, и стояли на грани объявления «вне закона». Наказание за отступление от правил было суровым. Вплоть до официального запрета на археологические исследования и санкций в отношении каждого его участника.
Он мог лишиться работы и попрощаться с надеждами на блестящую научную карьеру. Ценность его профессионального будущего определялась степенью его законопослушности.
Профессор рисковал больше.
- Я согласен, - просто сказал Майки.
Теплый песок бесшумно просыпался между пальцами.

Разновеликие карие глаза младшего научного сотрудника задумчиво сощурились.
- Цветные линзы? Это несложно, я могу приобрести растворяющиеся линзы, с любой интенсивностью красящего пигмента. Такие… девушка мне говорила, используются топ-моделями, - как часто бывает у людей смуглых, он не краснел, а «темнел» лицом, - в затылочную кость имплантирован киберпереводчик, проводящий преобразованный звуковой сигнал к слуховому нерву. Я сделал это три года назад, летал на модный курорт. Достаточно лишь добавить нужную программу. Что еще?

Майкл моргнул. В первую очередь он подумал о риске, который влечет за собой нелегальная заброска. Риске санкций со стороны руководства. Риске гибели карьеры, которой он готов был пожертвовать, не задумываясь, ради возможности знания, но не подумал о том, что ждет его по ту сторону барьера.
Чужой, незнакомый, полный опасностей мир.
Живой мир.
- Одежда? – он растерянно почесал переносицу, - иллюстрации позволяют восстановить крой с высокой степенью точности, но материалы…

Иронические нотки в голосе профессора Мияги приобрели силу и остроту звучания. Майкл запрокинул голову назад и расхохотался, вытирая выступившие в уголках глаз слезы. Ссадина отозвалась ноющей болью.
А ведь если в этом туманном прошлом зуб заболит…
И медицинская страховка не действует.

- Уж не предлагаете ли вы мне надеть колпак с бубенчиками, профессор, взять в руки местный аналог лютни и исполнять скабрезные канцоны? – об очевидных трудностях коммуникации он не подумал, и мысленно приготовился выучить «Наставления юношам» наизусть, - я могу быть кем-то из конюших мелкого вассала графа, посланцем, привезшим письмо… буду диковатым и стеснительным для полного правдоподобия. И постараюсь молчать. Если надо, буду немым! Вы говорили, граф исчез во время торжеств по поводу совершеннолетия сына? Я изучу временной промежуток в деталях.
Майкл нахмурился. В толпе приглашенных, их слуг и домашних легче затеряться. В толпе, как ни парадоксально звучит, проще оставаться сторонним наблюдателем.
И все-таки.
Местная еда.
Вода.
Инфекции, названия которых в современном мире звучали диковатым анахронизмом.
Задача, на первый взгляд казавшаяся полуфантастической авантюрой, обрастала мелкими трудностями, как кора дуба – лишайником.
- Мне понадобится оружие и аптечка первой помощи. Спрячу в дорожную сумку. И… - м.н.с. Сикорски мельком взглянул на плавающую гравюру. Высокие фигурки в кольчугах щетинились копьями, растворяясь в алой подсветке стола, - меч. И – да, я уверен.
Молодости свойственна самоуверенность и не свойственна осторожность.
Майкл Сикорски был молод.