Мысли мэтра Мартена в следующие за душевной беседой с мадемуазель Лекур дни прошли многотрудный путь от запоздалого раскаяния до вновь обретенной надежды. Нет, Пьер раскаивался отнюдь не в том, что душа его и тело сделали выбор в пользу юной курочки в противовес пожилой, с коричневыми морщинистыми ляжками наседки, но в собственной несдержанности, могущей повлечь необратимые и губительные для его планов последствия. Однако, ничего из возможного в подобной ситуации не произошло – Лили в последнее время была особенно мила, слегка рассеянна, и полностью поглощена мыслями о предстоящей премьере в Мулен-Руж. Крошка Эви держалась с трогательным достоинством, чем окончательно убедила доктора в умении держать язык за зубами, а легкая краска на бледных щеках и робкая улыбка, посланная этим безгрешным ангелом Пьеру в тот момент, когда он помог девице усаживаться за обеденный стол, укрепили его в намерениях придерживаться самой разумной тактики – выжидательной. Терпения мэтру Мартену было не занимать, поэтому, приготовившись не к скорому штурму, но длительной осаде, эскулап разработал новый план, в котором основное место занимали частые встречи и долгие вдумчивые разговоры с девушкой в присутствии ее тетушки и максимальное ограждение Эви от разлагающего влияния мадемуазель гренадерши. При воспоминании о Доминик физиономия Пьера невольно сморщилась, приобретя сходство с вяленым фиником, однако появление Эви у входной двери показалось даром небес и вернуло доктору бодрое расположение духа:
- Отпустила слуг и отправилась по магазинам? Мне казалось, Лили назначила мне на шесть… впрочем, милая мадемуазель Лекур, я с удовольствием скрашу ваше одиночество, а для меня... что может быть приятнее ожидания в столь изысканном обществе, как ваше? - Пьер послал безукоризненно-отеческую улыбку юной наследнице миллионов и приосанился, разглаживая выходной костюм, - мы подождем вашу тетушку и ее верного цербера в юбке в гостиной, не так ли, Эви?

Неожиданное кокетство мадемуазель Лекур привело мэтра Мартена в изумление. В ознаменование оного доктор пошевелил плечами, поправил нежно-сиреневый галстук и оглянулся, резонно опасаясь увидеть в дверях гардеробной вездесущую Жюли. Однако ни Жюли, ни Мориса, ни кого-либо другого в прихожей и гостиной не обнаружилось, и Пьер ускорил шаг, поспевая за быстроногой (в скобках – ах, какие ножки!) козочкой Эви. Будь мэтр Мартен существом молодым и темпераментным, он, вполне возможно, впал бы в легкую эмоциональную ажитацию, граничащую с истерическим восторгом. Правда, доктор всегда причислял себя не к истерикам, а прагматикам. Поэтому знак благоволения воспитанницы своей престарелой невесты воспринял с видимым стоическим спокойствием, хотя и с ликованием в душе. Возможно, произошло нечто, что благоприятно повлияло на течение мыслей юной мадемуазель Лекур и склонило чашу весов в его сторону, без всяких усилий с его стороны? Узнать бы, что?..
Еще более оживившись, помолодевший эскулап почти впорхнул в геометрически неправильную столовую, с огромным столом, венскими полосатыми стульями, камином и эркером.
- С удовольствием помогу вам раскладывать салфетки, Эви, - мэтру Мартену хотелось пролепетать «душечка», но эркер был подозрителен, поэтому он решил ограничиться официально-добродушным «Эви», - что мадам запланировала на ужин, ждет ли гостей? Вам не кажется, что общество мадемуазель Береттон пагубно влияет на склонности Лили к тихой семейной жизни?
«Если Жюли подслушивает, то будет очень кстати, когда эта курица донесет мое мнение до мадам!» - мэтр Мартен внезапно забросил вдумчивое изучение узора на скатерти и быстро подошел к колыхающимся гардинам эркера. Жюли там тоже не было. Не было никого. Воркующий на карнизе голубь пытался пристроиться сзади к своей ленивой подруге, созерцающей изумленные глаза и крючковатый нос человечка за стеклом. Экстремальная любовь обещала быть небезуспешной.
Пьер Мартен отвернулся от окна и поднял взгляд на Эви:
- Почему же сервировкой не занимается прислуга, душечка?

- Мне? – ошарашено переспросил эскулап, опуская очи долу и гипнотизируя взглядом носки кокетливых ботиков мадемуазель Лекур, - од-дна возможность созерцать вас, мадемуазель – уже удовольствие для меня, - проникновенно заблеял Пьер, лихорадочно соображая, возможно ли воспользоваться представившимся tête à tête для дальнейшего продвижения по шаткой лесенке завоевания доверия прекрасной девственницы, или…
Эмпирическим путем было доказано, что девиз древних «спеши медленно» как нельзя кстати подходит для данного случая, посему мэтр Мартен напомнил себе о неудаче, постигшей его несколько дней тому назад, о тактике длительного штурма, и мысленно стеная от того, что юные прелести столько же недоступны, сколь близки, принялся с видимым удовольствием пересчитывать столовое серебро, лежащее в деревянном, обитом красном бархатом футляре, рядом с кружевными салфетками. В конце концов, это серебро когда-нибудь будет принадлежать ему. Эви и серебро. Серебро и апартаменты площадью в полтысячи квадратных метров в одном из самых дорогих районов города, который стоил мессы. Апартаменты и несгораемый сейф в святая святых - кабинете Лили Постик. Сейф и банковские счета. Счета и Эви. Сияющий круг замкнулся.
- Эти вилки хранятся в ненадлежащем порядке, вам так не кажется, Эви? - задумчиво вопросил доктор, избегая рассматривания соблазнительных ножек мадемуазель, - почему же вы не захотели пройтись по магазинам, дорогая девочка? Вас не привлекает бессмысленная трата денег, на которую толкает нашу милую… мадам Постик мадемуазель гренадерша?

- И все-таки я советовала бы вам ввергаться в бездну отрицательных эмоций на полтона ниже, Лили, - Доминик машинально вцепился в запястье «хозяйки», - иначе мы не увидим ничего не по причине скатерти, а потому, что ваш любезный эскулап заподозрит подвох... и найдет очередной повод обвинить вас в сумасбродстве, а меня - в нездоровых фантазиях, и уж тогда...
Месье Береттона раздирали на части самые противоречивые чувства – позже ученые назовут это сложное состояние души когнитивным диссонансом, сейчас же Доминик мучительно выбирал между желанием почесать кулаки о благоухающую сложной парфюмерной композицией физиономию мэтра Мартена, едва он посмеет дотронуться до героической мадемуазель Лекур, и не менее явным желанием ускорить процесс перехода от пустых и бездоказательных фраз к попыткам исследовать благоволение племянницы мадам Постик тактильно.
- Тогда нам нечем будет крыть, и посрамленным окажется вовсе не ваш потрепанный либертин, мадам, - «мадемуазель гренадерша» (о, гренадершу я ему еще припомню!) закончила шипеть, и легонько махнула рукой, - подождем еще немного, клиент созрел, если бы Эви не была так невинна и неопытна, она могла бы... – опытная мадемуазель Береттон явно знала толк в соблазнении престарелых ловеласов, но признаваться в этом, согнувшись в три погибели, сидя под обеденным столом, точно не собиралась, - одним словом, ей стоит быть... смелее.

Рассмотрев предмет вожделения в фас, профиль, со стороны затылка (это был наиболее удобный и безопасный для оценки прелестей мадемуазель Лекур ракурс, ибо глаз на затылке нет), а прямая спина, тонкая талия и все, что ниже, казались окрыленному перспективами сближения эскулапу верхом совершенства, доктор пришел в состояние умеренной двигательной ажитации, которая выразилась в методичном пересчете вилок и постукивании каблуком ботинка о паркет.
К тому времени, когда Эви закончила раскладывать салфетки и вернулась за столовыми приборами, сознание Пьера претерпело некоторые метаморфозы. Ведь... девочка его поощряла? Не может быть, что эти кокетливо опущенные ресницы и румянец на щеках - всего лишь результат небольших физических усилий по разглаживанию морщин на скатерти!
- Вы рассуждаете очень рационально, здравомыслие у вас в крови, дитя мое, - взгляд доктора замаслился, вилки он не отпустил, осторожно потянув их на себя, совсем чуть, на пару дюймов, накрывая сухощавой лапкой нежные пальцы Эви, - мадемуазель Береттон чрезмерно легкомысленна и пугающе, непристойно активна. Незамужним девушкам к лицу скромность и умеренность. Позвольте, я помогу вам разложить вилки... и ножи.

Разумеется, он понимал! Еще как понимал! Прелестный румянец на щеках юной розы сбросил с плеч эскулапа добрый десяток лет, добавил пульсу полтора десятка ударов в минуту и подвиг Пьера к более смелым словам и действиям. Застучало и запульсировало во всех местах сразу.
- Еще как понимаю, дитя мое... – проникновенность докторского баритона могла соперничать с ужимками лучших героев-любовников парижской сцены, - вы юны и стеснительны, это прекрасно, вам нужен лишь опытный наставник, чтобы не дать потеряться в этом полном соблазнов мире... и позволить обрести знания и опыт лишь в том, что не противно вашему воспитанию и положению...

Непротивным тому и другому доктор полагал брак с еще крепким мужчиной, обладающим жизненным опытом, багажом знаний и умений распоряжаться капиталом без риска понести непоправимые убытки («Умеренность и осторожность!» - вот наш девиз) и не растерявшим толику чувственного восприятия жизни. Именно эта толика заявляла о себе сейчас наиболее активно. Между природной и воспитанной modus vivendi осторожностью и чувственными желаниями произошла короткая борьба, победили чувства, осторожность была затоптана нерациональной верой во внезапное просветление мадемуазель Лекур, которое вдруг ее постигло. Увы, мэтр Мартен совершил ошибку, не подвергнув анализу неожиданные метаморфозы отношения племянницы своей нареченной невесты к его скромной персоне. Впрочем, кто из нас не ошибался, принимая желаемое за действительное?
- А искренний восторг, который вызываете во мне вы, ваша красота, ваши душевные качества, утонченный ум и зарождающаяся чувственность... кто может сравниться с вами, Эви?.. – вера во взаимность росла в геометрической прогрессии, цель была близка, дышала, страстно вздыхала и шевелилась в трех дюймах от хищного докторского носа, мэтр Мартен не сдержался и приник губами к аристократически изысканным пальчикам мадемуазель Лекур.

Тут мэтр Мартен по-настоящему растерялся. Потому что внезапный (хотя вполне закономерный вопрос: «Что делать?» приобрел поистине трагическую окраску, сопоставимую по отсутствию внятного ответа с силой и глубиной вечных вопросов русской интеллигенции прошлого века.
- Что делать? – растерянно вопросил Пьер, отрываясь от целования рук наследницы миллионов и просто красивой девушки, - н-наверное, ждать, д-девочка моя... Терпение вознаграждено будет сторицей.
Пьер готов был ждать и умел ждать, однако тут в его воспаленную близостью Эви голову закрались нехорошие подозрения. Ах, коварная Лили! Теперь условие брака мадам Постик виделось эскулапу не просто камнем преткновения. А скалой, которую надо сдвинуть. Замужество только после помолвки ее подопечной с надежным человеком! Да любой парижский щеголь покажется юной дурочке надежным, а рядом не будет взрослого и мудрого покровителя...
Мэтр Мартен беспокойно заерзал и прижал ладошку Эви к своей мужественной (немного впалой, но зачем в такие моменты стремиться к нездоровой реалистичности?) груди. С языка едва не сорвалось, что он почти созрел до того, чтобы поспособствовать сокращению периода ожидания, в глазах мелькали названия химических соединений и сложная формула лекарства мадам Постик, приписанного ей самолично мэтром Мартеном. Однако язык был своевременно прикушен.
- Я готов ждать, дитя мое. Позвольте стать вашим... – «совсем вашим», - наперсником в делах и благодарным слушателем во всем, что вы пожелаете открыть мне, позвольте восхищаться вами, оберегать, заботиться...
Решив, что слов было сказано достаточно, а поощрение слишком явно, чтобы им пренебречь, доктор обвил свои костистые лапки вокруг девичьей талии – вилки с грохотом посыпались на паркет.

Мадам Постик было более чем достаточно, и уже давно, и она бы уже показала свое разгневанное лицо миру, если бы только не прихвативший спину от долгого сидения под столом радикулит. Правда, обещание мадемуазель Береттон о том, какому осквернению может подвергнуться ее собственный обеденный стол, заставило Лили забыть о боли и выбраться из убежища.

Явление ее было поистине ужасающим, и смятая одежда, посыпанная пылью, и паутина во взлохмаченных волосах этому немало поспособствовали: если под стол забралась чуточку вздорная мадам Постик, то из-под него вылетела настоящая помесь фурии с валькирией. Какой наглец! Какой негодяй! Какой возомнивший-о-себе-невесть-что-ушлый-старикан!

- Месье Мартэн, можно полюбопытствовать, чего именно вы собрались ждать? - мадам Постик чуть пошатывалась, но обрела равновесие, почти изящно прислонившись бедром к обеденному столу, и саркастически продолжила. - Может быть, закона о многоженстве? Заверяю вас, в ближайшее время его не будет. Или вы рассчитывали дожить до двухсот лет? - Лили зычно захохотала, так что подвески тяжелой люстры, украшавшей потолок столовой, зашелестели. - Пели мне о совместной спокойной старости, а на деле мечтали обрести в моем доме вторую молодость?! Мой бедный доктор, вы не просто мерзавец, а самый что ни на есть примитивный мерзавец. Жениться из-за денег! Вы слышали что-нибудь более... пошлое и избитое? Этого я вам не прощу.

- А что же это было? – трубный глас из-под стола принадлежал, вне всякого сомнения, «мадемуазель Береттон», - или вы, любезный ловелас, станете вопрошать, как в одном известном анекдоте: «Дорогая, вы поверите своим глазам или мне?»
Возня под столом завершилась грохотом и раздраженным «ой!», и новое действующее лицо современного прочтения незабвенной классической сцены показалось ошарашенному Пьеру Мартену в обрамлении бахромы от скатерти.
Пыхтя и отплевываясь от пыли (Зизи явно манкирует своими обязанностями!), Доминик покинул подстолье и присоединился к мадам Постик. Парик от неосторожного обращения съехал на ухо, актер нервно поправил его и продолжил, не скрывая сарказма:
- И как долго вы собирались ждать, мой престарелый козлик? Считали возможным дурить голову обеим – законной супруге и юной девочке, полагая, что вам все сойдет с рук?

- О да, милая, наверное, наш дорогой доктор именно это и хочет сказать, - мадам Алиса утешающе похлопала племянницу по руке.
Спина, наконец, совершенно оправилась от долгого неудобного положения, и Лили, восстановив обычную подвижность, отпустила стол и начала приближаться к недавнему жениху, почти подпрыгивая от негодования и не снимая с лица улыбки, могущей составить честь любому крокодилу.

- Ведь именно это вы и хотели сказать, мой друг? - она приблизилась к Пьеру вплотную и, дыша ему куда-то в область диафрагмы, все-таки изловчилась дотянуться и ткнуть указательным пальцем почтенному эскулапу в нос, превратив его в некоторое подобие пятачка. - Ну поговорите, милый, поговорите. Давайте поиграем с вами в увлекательную арабскую игру. Только предупреждаю, что роль сказочницы досталась вам. А мы трое, моя новоиспеченная Шехерезада, составим ваш личных гарем султанов. И очень требовательный... Расскажите мне вашу версию, и клянусь, если она будет забавна, моя месть будет не такой ужасной, какой я жажду.