Вернувшись в маленькую уютную квартирку на рю Вижирар, служившую одновременно жилыми апартаментами, врачебной приемной и кабинетом, специалист по сердечным и нервным болезням, Пьер Мартен, вынужден был констатировать, что получил нокдаун во втором раунде, причем винить в позорном провале было некого, разве что собственную несдержанность и неосторожность; посему мэтр Мартен решил свалить всю вину на мадемуазель Береттон.
Лихо опрокинув два стакана бурбона и оправдавшись стрессом, требующим «заедания», Пьер принялся лихорадочно размышлять и сопоставлять факты. Компаньонское ухо и русые «бачки», наводили на размышления. Что еще? Отсутствие ухажеров, по крайней мере, явных... Правда, Лили упоминала, что милой Доминик заинтересовался мэтр Кассель (дополнительная головная боль), но в последнее время поверенный не появлялся в апартаментах мадам, из чего можно было сделать вывод, что интерес был кратким или невзаимным. Или милейшая компаньонка оказалась последовательницей Сапфо (доктора затошнило), или... Тут перед мысленным взором эскулапа запрыгали «бачки», ухо, руки и ноги мадемуазель, далекие от изящества, плотный слой пудры и парик! Она – мужчина?
Обе версии нуждались в проверке.
Отменив все визиты на ближайшую неделю (неслыханный поступок! - пожилая и костлявая, словно тридцатилетняя лошадь, секретарша мэтра Мартена названивала пациентам, пытаясь разыскать под столом упавшую вставную челюсть), мэтр занялся слежкой. Соглядатай из него получился неплохой. К концу недели подозрения обрели крепость и силу фактов.
Сегодня компаньонку удалось увидеть входящей в один из старых полуразвалившихся особняков постройки прошлого века на Монмартре; доктор просидел в подворотне три четверти часа, однако дом покинул лишь молодой человек, стройный, подтянутый, мелькнул вихляющейся тенью за поворот и пропал.
Потоптавшись еще минут двадцать, мэтр Мартен дернул облупившуюся дверь подъезда, и нос к носу столкнулся с дамой неопределенного возраста в побитом молью пальто и лиловой фетровой шляпке.
- Береттон… мадемуазель…
- Мадам, если вам угодно, месье, – кокетливо пропела «моль», - месье Береттон живет на третьем этаже.
- Месье?.. – темные глазки Пьера загорелись хищными красными огоньками, как у вурдалака.
- Вы ищете месье Береттона, я верно поняла? – несколько раздраженно молвила «мадам», - он мой квартиросъемщик, задолжал за комнату за три месяца, и вот уже почти полтора, как исчез. Мне показалось, сегодня он приходил, но дверь заперта!..
- Я ищу месье… возможно, Береттона… среднего роста, голубоглазый, русые волосы, немного… женственный? Он живет один? – доктор Мартен никогда не думал, что применит к «мадемуазель гренадерше» эпитет «женственный».
- Да какой угодно! – в сердцах выплюнула моль, - Доминик Береттон, актеришка! Один! Редко водит к себе девочек. Чаще предпочитает ночевать у них. Вам он тоже задолжал?
- В некоторой степени… Приношу свои соболезнования, мадам. Простите. Вынужден вас покинуть, мадам… - сердце доктора танцевало танго в одиночку, - желаю удачи в поисках пропавшего месье!

***

- Я к мадам Постик, - эскулап смерил Мориса высокомерным взглядом – от носков туфлей до разделенных на прямой пробор напомаженных волос.
- Мадам нет дома, месье, - непроницаемое лицо управляющего выражало сдержанное торжество.
- И все-таки передайте ей, что пришел мэтр Мартен по важному делу. Я подожду в приемной.
Морис пошевелил ушами и ушел.

- Прошу вас, месье, - Морис протянул руку за шляпой мэтра Мартена с выражением такой неописуемой брезгливости на круглом лице, словно ему предлагали подержать жабу или дохлую крысу, - мадам примет вас в кабинете.

Поскольку отношение слуг к визитерам издавна являлось самым верным и чувствительным барометром отношения к оным хозяев, эскулап скоро сообразил, что градус встречи сложно будет именовать «теплым».
Подозрения его подтвердились сразу же, как перед ним распахнулись двери кабинета. Оттепелью тут не пахло. Мадам Постик восседала на троне, скорчив самую кислую физиономию и зажав между зубами малахитовый мундштук, и капризно чиркала спичками о картонку.
- Прошу вас, дор... Лили... мадам Постик, - Пьер поднес к тонкой сигарете мадам зажженную спичку, меланхолично заметив, - капля никотина убивает лошадь.

- Если вы сами его не жалеете… - Пьер ткнул указательным пальцем то ли в мундштук с дымящейся сигаретой, то ли в область диафрагмы мадам Постик, - то моя жалость мало вас утешит.
Язвительность – не лучший способ завоевать доверие, но прекрасная возможность довести собеседника до белого каления, а затем ловко повернуть его гнев в полезном для себя направлении.
- Курение, - Пьер методично разгибал пальцы на правой руке, - коньяк, Мулен-Руж, походы по бутикам… - «с вашим варикозом» - хотел добавить доктор, но вовремя прикусил язык. Женщина может жаловаться на больное сердце и возмутиться тому, что специалист откажется признать главный орган чувств (а по сути, кусок мышечной ткани) таковым, но будет оскорблена намеком на неидеальность ее ног, - я все сказал? О, как я мог забыть! Скачки! Скажите, мадам, ваша компаньонка проявляет больший интерес к лошадям… или жокеям?

- А-аа! Аа-апчхи!! – выдохнул мэтр Мартен, стыдливо прикрывая лицо лиловым платком с монограммой, злобно покосился на сигарету на конце мундштука, словно это было змеиное жало, пошевелил носом и помолчал, готовя решающий залп из всех орудий.
- Ваша любезная компаньонка, Ли... мадам Постик, и является сутью, предметом, причиной, если хотите, моего визита к вам. Дружеского визита, ибо отвергнутый друг нашел в себе силы возвыситься над обидами ради спасения ближнего, пребывающего в ловушке заблуждений, - эскулапа понесло; маячивший перед мысленным взором выдающийся во всех смыслах бюст мадемуазель Береттон служил для доктора красной тряпкой. Пьер побагровел, чихнул еще раз, трубно высморкался, игнорируя нервное постукивание малахита о серебряную пепельницу, и сделал паузу. Красивую театральную паузу.
- Девушки всегда неровно дышали к жокеям и актерам... – задумчиво протянул мэтр, бросая косой взгляд на сухонькую королеву, - а ваша компаньонка к ним равнодушна... Вам не казалось странным, мадам, что молодая еще женщина с более чем неординарными взглядами на жизнь, которая курит, как сапожник, пьет, как лошадь, и ночь готова просидеть за столиком в варьете, подпевая девочкам на сцене, совсем не интересуется мужчинами? С таким-то темпераментом!

Пьер Мартен, всю свою сознательную жизнь ставящий знак равенства между женщинами, потребляющими неумеренное количество бурбона, и женщинами доступными, только фыркнул, изображая не то лошадь, не то мула.
- Я не намекаю, Лили, - брови домиком полезли вверх, римский нос возмущенно дернулся, - я говорю прямо, неужели тебе не очевидно, что мадемуазель Береттон вовсе не та, за кого себя выдает? Точнее, не мадемуазель…
Эскулап выдержал поистине драматическую паузу. Он мог бы помолчать и подольше. Но нетерпеливое ерзание мадам Постик на троне и мундштук с тлеющей на конце сигаретой, направленный прямо в многострадальный нос мэтра, заставили урезать продолжительность театрального молчания.
- Она – мужчина! – пафосно закончил доктор и уставился на сухонькое личико мадам, ожидая взрыва.

Мэтр Мартен набрал в легкие побольше воздуха, попутно любуясь мелькнувшей на сухоньком личике Лили растерянностью, и выложил все, начиная от физиономических наблюдений, величины ладошек компаньонки и заканчивая размером ее обуви, а также в деталях поведал об успехах собственных розыскных мероприятий.
- …Так вот, в доме на Монмартре, куда вошла компаньонка, не проживает мадемуазель Береттон, зато проживает месье Береттон, Доминик Береттон, актер, по описанию схожий с «луксорским обелиском», который задолжал квартирной хозяйке за три месяца, и пропал ровно тогда, как в вашем доме появилась «драгоценная Доминик»!
Откровенно наслаждаясь произведенным эффектом, доктор поднялся с кресла, прошел по кабинету, и собственноручно налил из хрустального графина в два стакана на полпальца коньяка.
- Выпейте, Лили. Я понимаю, такую оглушающую новость трудно пережить равнодушно. Я беспокоюсь за ваше сердце. Да, перед сном вы исповедались мужчине, – промурлыкал доктор не без удовольствия, - мужчине! – повторил, не скрывая иронического торжества в голосе.
Вдох – выдох – не дышите. Контрольный выстрел.
- …И он видел вас без макияжа и в папильотках! И я не удивлюсь, если ваша горничная или… не побоюсь этого слова, племянница, одним прекрасным утром заявят вам, что ждут ребенка от вашей компаньонки!

- Бедный мальчик?- доктор вспыхнул, как копна соломы от случайной искры, - Бедный мальчик?! Шут, фигляр, корчащий рожицы на потеху публике, «Кушать подано!» во втором акте, водил вас за нос почти два месяца, и вы говорите – бедный мальчик? Лили, я начну думать, что обильные алкогольные возлияния повредили ваш рассудок!
Мэтр Мартен насупился и замолчал, всем своим видом продолжая демонстрировать негодование. Уж не рехнулась ли его многоуважаемая пациентка? Бывшая...
Мало того, что этот паяц два месяца пил бурбон галлонами, курил дорогие сигары и развлекался с девочками за счет глупой старухи, она еще его и оправдать готова! Стоп! Насчет девочек...
- А вы не боитесь, Лили, что ваш протеже уже соблазнил вашу дорогую племянницу, пока вы строите матримониальные планы и подыскиваете ей серьезного и солидного жениха, он выслушивал и ее ночные откровения, только сильно сомневаюсь, что слушания были так же… невинны, как ваши!

- Лучше бы? – взвился мэтр Мартен, - и это говорите мне вы, Лили? После того, как я открыл вам глаза на мерзкие деяния мошенника, два месяца промышлявшего в вашем доме…
Решительно, он никогда не понимал и не поймет женщин, чей прихотливый ум готов перевернуть с ног на голову сказанное до такой степени, что усмотреть в нем здравый смысл становится почти невозможным.
- Вы лучше проверьте, на месте ли ваши украшения и столовое серебро! – уничижительно добавил оскорбленный эскулап, и тут же прикусил язык, поздно сообразив, что вспоминать о столовом серебре и столовой не стоило – рассыпавшиеся по полу вилки остались в памяти как живое напоминание о его позорном фиаско. Доктор засуетился и торопливо добавил, - а прояснить стоит, мадам Постик. Еще как стоит. Но под маской вашей Коломбины не надейтесь увидеть Пьеро. Пьеро! Ха!
Оскорбленный эскулап впал в ажитацию, и бестолково забегал по кабинету, натыкаясь на кресла.
- Пьеро! Как же, Пьеро, алчный Арлекин в самом примитивном его изображении, - впадая в буйство, мэтр Мартен не брезговал поэтическими сравнениями, - такого жизнелюба за чужой счет стоит еще поискать! За ваш счет, Лили! И … завещание! Вы отписали этому шуту полмиллиона франков! Полмиллиона! Как он еще умудрился не задушить вас, читая вам на ночь фривольные романы?! Ну, конечно же, сначала ему надо выйти замуж! Месье Береттону – замуж!
Пьер запнулся, и ошалело уставился на мадам Постик.
- Лили, а как звучит этот пункт в вашем завещании?

- Что? Где? – Пьер машинально отхлебнул глоток коньяка из стакана мадам Постик, закашлялся, и, морщась, принялся вытирать губы лиловым платком, - Лили, какое значение имеет тот факт, что где-то существует мадемуазель Береттон… Вы же имели в виду конкретную мадемуазель. Которой не существует, следовательно, ваш протеже ничего не получит, а ваша племянница… О! Какое коварство!
Пьер вскочил и забегал по кабинету, натыкаясь на мебель. Мысли, последовательно сменявшие одна другую, сбились в кучку и замельтешили, подобно стае аквариумных рыбок. Если Доминик Береттон узнает, что не получит после кончины мадам ни гроша… Это в сказках превращают воду в вино, а мужчин – в женщин, в жизни такого решительно не может быть! Впрочем, насчет воды… мэтр Мартен вынужден был признать, что погорячился.
Итак, месье Береттон ни разу не мадемуазель Береттон, следовательно, нахал и парвеню будет искать другие способы нажиться на глупости и попустительстве экстравагантной старухи. Недаром он подружился с Эви…
- Где ваша племянница, дорогая мадам Постик? – елейным тоном, не предвещавшим ничего хорошего, начал мэтр Мартен.