...Он ушел, не оглядываясь, хотя очень хотелось оглянуться. Под пальцами теплым черным шариком каталось кошачье мурлыканье.
В телепатическом общении определенно был положительный момент, но, лишь отойдя на расстояние в сотню ярдов, Сикорски почувствовал смешанное с сожалением острое облегчение.
Обнажать мысль оказалось задачей не из легких. Обнажить чувства – почти непосильной.
Майкл мотнул головой, отбрасывая в сторону ощущение, что кто-то его сейчас слышит, и ускорил шаг, перемахивая стволы поваленных деревьев. Лес редел.
И земля под ногами кончилась вдруг. Хорошо, что успел сгруппироваться, скатиться кубарем и приземлиться на бок, ударившись бедром о поросшее зеленовато-серым мхом дно оврага.
«Маскарад не понадобится, - Сикорски мрачно разглядывал порванный в двух местах плащ и кровоточащую рваную царапину на правой кисти, – но рисковать не стоит».
Нога побаливала – обошлось ушибом. Саднила разбитая скула.
Царапины он быстро обработал гемостатиком и антисептиком, оставившими ощущение легкого пощипывания. Не удержавшись, отхватил зубами пару кусков концентрата – этого должно хватить до вечера, если его не покормят.
Деревья расступились, открывая поросший редким кустарником луг. Дорога шла по его краю, утрамбованный «проселок» - он видел такие лишь на исторических голографических картинках.
Две неровные колеи, оставленные колесами телег, между ними – полоска бурой травы и следы конского навоза. Он осторожно переступал конские яблоки.

Дважды на пути ему встретились небольшие деревеньки, однако жители их показываться не спешили. Однажды мальчишка лет семи, в грязной холщовой рубашке и таких же портках, перевязанных бечевой, выскочил на дорогу, едва не уткнувшись носом в его сапог, вспахал босыми ногами землю, испуганно заморгал и с воплем кинулся прочь.
Слов Майкл не понимал. К счастью, никто не бежал ему вслед с вилами и кольями. Или у него превратное представление о местном средневековье?
Городские стены он увидел издалека – в воздушном мареве протаяли круглые сторожевые башни, серого камня, в основании поросшие зеленым мхом. У поднятой решетки ворот топталось несколько пеших путников. Единственного конного – высокого человека в темном плаще городская стража пропустила беспрекословно, молча расступившись. Он оставил после себя облачко дрожащей в воздухе пыли и кислый запах железа и пота.
Рядом с Майклом остановилась груженая бочками телега. Возница – невысокий и кряжистый, густо, до шеи поросший черными курчавыми волосами, равнодушно мазнул взглядом по пешему путнику и слегка подобрался, почуяв в нем кого-то, более высокого по статусу.
Сикорски решился, шагнул вперед и уселся на задок телеги, болезненно морщась и указав рукой на окровавленную голову.
Слегка мутило. Не от страха и не от ушиба. Напряженное и вязкое ожидание давалось ему с трудом.

Тарабарщина какая-то, как и следовало ожидать. Киберпереводчик онемел, переваривая незнакомые звуки. Понадобится время, чтобы прийти к полноценной вербальной коммуникации.
От стражника несло потом и усталостью. Белая полоса потемнела от грязи. Черно-синие цвета графов Шаган сливались в один – линяло-серый. Или это у него в глазах темнеет? Вовремя, ничего не скажешь.
Майкл Сикорски помотал головой, указал на ушибленный лоб, улыбаясь кривой улыбкой человека, который сам не понял, куда попал, открыл рот, сплевывая на бурую траву не то запекшуюся кровь, не то грязь – удачное применение остатков белкового концентрата, и промычал нечленораздельное:
- Оууу-ымм-м!.. – отчаянно надеясь, что на местном диалекте он не вызвал стражника на поединок и не пообещал ему ночь жаркой любви.
Он вытащил из мешка серебряную монету и подал стражнику, щепотью ухватив невидимый стилус и изобразив в воздухе попытку написать что-то на воображаемом бумажном листе.

Киберпереводчик захлебнулся от радости, найдя себе применение, и воспроизвел одно знакомое слово. Майклу казалось, что фонемы пощелкивают у него в голове, как костяшки виртуального домино; он и сам готов был пуститься в пляс от счастья – звуки имени его покровителя доставили почти такое же удовольствие, как если бы страж городских врат вдруг продекламировал на чистейшем английском сто тридцатый сонет Шекспира.
Слезать с телеги ему не хотелось. Однако других вариантов мироздание не предусмотрело – груженая повозка едва передвигалась, влекомая уставшими, облепленными назойливыми оводами волами, да и возница ничем не походил на пилота скоростного болида, готового вырвать нечаянного пассажира из загребущих лап таможни. Появилась мысль столкнуть с телеги под ноги стражникам одну из бочек, и пуститься наутек, но она тут же была отринута прочь зачатками здравого смысла – сил-то у него [может быть] хватит, а вот бежать куда – неизвестно, через несколько секунд стражники придут в себя, догонят (кому, как не им, знать все здешние улочки наперечет?) и придется доказывать, что ты не верблюд. И не розовый единорог.
Он закивал, придерживая одной рукой побитую голову.
- Д-д-даа-агхо-оо… - искажая отпечатавшиеся в сознании звуки, заикаясь и растягивая гласные, проговорил «вассал барона Даго», отчаянно провел ребром ладони по шее и ткнул пальцем вперед, в сторону возвышающихся вдалеке готических башен Замка. Подумал, и добавил, старательно копируя интонации стражника, - ℓﭑζﮡ£çãŧ.*

* предполагаю, что Майкл в меру достоверно имитирует звукопередачу дважды повторенной фразы.

Похоже, неожиданно он пришел со сребролюбивым стражником к консенсусу. По крайней мере, в отношении собственного господина.
А в караулку пришлось топать. Он двигался следом за солдатом, минуя гнедую и мазнув по ней восхищенным взглядом (что не возбранялось, ибо какой рыцарь не оценит хорошую лошадь?). Лошадь была без седла. Это плохо. А ведь можно было… Его тренировки в конноспортивной школе закончились лет десять тому назад, оставив о себе приятные воспоминания и рваный шрам на левом боку (норовистый жеребчик Танцор сбросил его в небольшую канаву, с тех пор Майкл недолюбливал вороных жеребцов со скверным характером). Лазерная шлифовка не оставила от шрама и следа, а воспоминания остались – ощущение горячего ветра в лицо и запах степной полыни.
Он с сожалением проследовал мимо кобылы.
Свежий воздух из распахнутых окон растворял терпкий железа и человеческого тела. Майкл остановился, растерянно заморгал, рассматривая зарешеченную дверь и стражников и мысленно отмечая зарубкой на памяти герб графства. Четвертый участник совета казался здесь неуместным фрагментом другой картины.
Менестрель.
Добротная одежда, сапоги из хорошей кожи… непростой менестрель, не бродячий. Скорее, придворная певчая птичка.
При их появлении он прервал игру на лютне, однако кибер хищно вцепился в знакомые фонемы, щелкая их как орехи и соотнося с заложенными в память текстами баллад местного Средневековья. Похоже, чертовому переводчику захваченные образцы пришлись по вкусу.
Он оживился.
«Писец», - услышал Майкл среди обилия незнакомых шипящих звуков, напоминающих хруст сахарной корочки в карамельном десерте, и подавился приветственным смешком. Хм-мм… Да.
Пусть будет писец. Хоть белка. Бумагу дайте, что ли.
И Майкл Сикорски согласно закивал («надеюсь, это у них согласие?»), и повторил ранее «озвученное» невербальное пожелание – помотал руками в воздухе, совершая «пищущие» пассы.

Словарный запас киберпереводчика прирастал на глазах в геометрической прогрессии. Уже не лишенный слуха, Майкл почувствовал себя куда увереннее.
Сержант… держится с опаской – а ну как битый приезжий окажется человеком не простым, могущим ногтем сковырнуть начальника стражи вместе с его солдатами, когда до замка доберется? Здоровые опасения, выдающие человека неглупого и практичного – иные сержантами не становятся.
Что же. Имя.
Имя он выбирал долго и со вкусом.
Барон Даго, аристократ весьма преклонных лет, известен был в своем времени (и тем остался памятен потомкам), как человек крутого и непокорного нрава и неугасимого жизнелюбия. Генеалогическое древо последнего барона пестрело четырьмя последовательно сменяемыми женами и не менее чем пятнадцатью законными отпрысками (понятное дело, бастардов барона никто не считал). Последняя супруга происходила из захудалой ветви баронских вассалов – вероятно, более влиятельным и родовитым соседям надоело поставлять Сайрусу Даго невест, кои исправно исполняли роль племенных кобыл и тихо угасали, не доживая до тридцати лет.
- Г-гриф Галлин, – Майкл вздернул подбородок, тем самым показывая, что с гордостью носит родовое имя, - единокровный брат прекрасной Олены, третьей жены высокородного барона Даго. И облеченное его особым доверием лицо, – похоже, переводчик составил минимальный словарь, исходя из анализа услышанной баллады, посему словарный запас Грифа Галлина явно отдавал напыщенностью средневековых лэ. Однако кружку из рук сержанта доверенный человек барона Даго принял, осушив до дна неторопливыми глотками. Отраву в этом месте не подсунут…
Не Борджиа, простые суровые люди, бесхитростные…
А сам краем глаза косил на певца с лютней. И мечом на поясе – аккуратным таким мечом. Певец не прост оказался.
«Чуяла моя селезенка! Надеюсь, всей многочисленной родни умершей жены Даго он не знает…»
- Н-нет… нет лекаря. Отдохнуть. К графу мне необходимо.

Киберпереводчик, заикаясь, донес до Грифа Галлина сомнения странного менестреля, правда, синтаксис фразы показался ему смутно знакомым, и даже всплыла в воображении картинка старинного космического голофильма-сказки, в котором один из персонажей страдал явными речевыми инверсиями, но Майкл списал эти несуразицы на недостаточную адаптацию переводчика к языковым особенностям аборигена, и, понурясь, ответил:
- Нет подорожной. С письмом барона добрый конь унес ее, - задумчиво сообщил он сержанту, не преминув заметить определенную долю благолепия во взглядах, какие адресовал страж городских врат исполнителю баллад, – в сумке седельной хранилась она.
Киберпереводчик истощился и замолчал, переваривая новую порцию поступивших фонем.
А Майкл решил, что время говорить дензнакам, и, сунув руку в мешок, вытащил две серебряные монеты. Сомнения в том, что хитрый сержант решится взять мзду в присутствии менестреля, явно знающего себе цену и явно относящегося к высшему сословию Города, были, но Сикорски постарался отринуть их, используя грамотный маркетинговый подход, сиречь красивую обертку банальной взятки.
- Пожертвование я вам вручаю… на благо и процветание славного города этого, - киберпереводчик захлебнулся от натуги, - и прошу помощи и крова, о, менестрель сладкоголосый, чье имя мне неведомо доселе! – последние слова были обращены к синеглазому насмешнику. Судя по всему, тот сильно сомневался в возможностях путника достичь покоев графа.
Майкл украдкой бросил взгляд на собственные пыльные сапоги и порванный в нескольких местах плащ, по всем статьям проигрывавший одежде красавца-менестреля.
«Сюрко я задом наперед надел, должно быть?» – склонность к речевым инверсиям, похоже, была заразна.

Признаться, и почти чистая тряпица, и вода, наверняка кишащая миллионами бактерий, в число которых непременно входил особенно патогенный штамм кишечной палочки, и еще какая-нибудь парочка зловредных бацилл, доверия не внушали.
«Кипятить не пробовали?» - вовремя удержался от вопроса Майкл. Кибер зловредно хрюкнул, не сумев собрать из имеющегося буйства фонем слово, идентичное кипячению и – тем более – дезинфекции.
Переводчик предусмотрительно молчал, а Сикорски тем временем переваривал и усваивал очевидную иронию собеседника.
«Шутит. Или проверяет. И что-то я делаю не так, но что?»
Думать было некогда, настало время решительных действий.
- Почту за честь, мессир Рейнар, - Галлин мужественно принял из рук будущего барона и то, и другое, сопроводив действия кривой улыбкой и не преминув мысленно похвалить профессора и его помощников за предусмотрительность - имплант защищал его от любого вида инфекции.
«А если не от любого? А кто проверял?»
Рука дрогнула, и часть воды пролилась пол.
- Как бестолков… неловок нынче я. Это последствия удара головы о камень. Я ехал через лес дремучий, вдруг расступились вековые древа, явив взору моему двух пеших путников. Один из них, вооруженный камнем, швырнул его в лицо мне. Дальше помню, что сумел отбиться я от них, но ослабел, и не удержался в седле. Мелькнула тень. Она была чернее вечной ночи. Конь мой взвился на дыбу… на дыбы… - Гриф вздохнул, обмакивая тряпицу в воду, - с тех пор его не видел я. Сейчас надеюсь лишь на графа снисхождение и вашу помощь, сир Рейнар. Ответьте - быть может, есть постоялый дом… двор, недалеко от замка, где мог бы излечить я раны, и предстать пред графом в полном здравии, дабы засвидетельствовать ему свое восхищение… почтение свое и радость?
Переводчик судорожно щелкал словами, коварно подсовывая сложные синонимические ряды.

«Приют милосердия» почему-то наводил на мысли о побирушках, сиротах, прокаженных, или - на худой конец - слепых и безногих.
Отдельным пунктом стояли юродивые. Даже древние земные цивилизации к скорбным разумом относились с долей сочувствия.
Похоже, толику сочувствия пришлось хлебнуть и мистеру Сикорски.
- Горячка? Может быть… при падении я сильно ушиб голову. Но я готов идти с вами, добрый сир Рейнар.
Здравый смысл подсказал ему, что притвориться нездоровым и объяснить помутнением рассудка все прошлые и вероятно – будущие промахи - не самая плохая мысль, и предложением Рейнара Ольберга стоит воспользоваться…
«Надеюсь, в приюте не практикуют фиксацию в спинке кровати или иные способы усмирения помешанных. Впрочем, ничто не помешает мне покинуть его в любой момент».
- Колокольчик на меня не повесят? – переводчик начал осваиваться в незнакомом лексическим пространстве, и даже пытался генерировать осторожные двусмысленности, - пойдемте же, сир Рейнар, и прощайте, сержант. Сержант Гекс.
Кто знает, может быть, уходить ему придется через эти же ворота. Возможно, убегать. И быстро.
Проверим, короткая ли у служивых память…

Гриф Галлин не без удовольствия покинул узкое, словно гроб, помещение караулки, и вышел на улицу, жмурясь, словно сытый кот.
Худо-бедно, но в Город он попал… Что дальше? Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Так, кажется, говорили древние?
Рассказать бы о своем приключении и новом знакомце Кайтену.
Майкл видел только одного улыбающегося кота – Чеширского.

Цель маячила перед ним на расстоянии полумили, он видел башни и слышал скрежет тяжелых петель замковых ворот, предвкушал путешествие по гулким пустым залам, темным переходам, освещаемым чадящими, тускло-оранжевого света факелами, и близкую разгадку тайны.
«Твое представление о средневековье изрядно романтизировано, мальчик мой», - сказал бы профессор Мияги и был бы прав.
На городской удочке пыль стояла столбом – прямо у городских ворот начинались торговые ряды. Продавали овощи из близлежащих деревень, птицу, мелкую живность, дичь, домашнюю снедь; запах выпечки мешался с запахом навоза.
Гриф потянул носом и чихнул.
Менестрель не отставал ни на шаг. Менестрель, носящий меч, владеющий лошадью, которая наверняка стоит состояние.
- Я был послан бароном Даго в качестве его полно… уполномочного. Уполномоченного, - кибер начал заикаться, выбирая из ряда синонимов наиболее подходящий, - представителя Лиги баронов Севера на празднике совершеннолетия сына графа. А вы, сир Рейнар… насколько близко вы знакомы со здешним сюзереном?

Теперь Сикорски понял неловкую заминку, что последовала за его рассказом в караулке. Кайтен предупреждал.
Ни один местный житель в здравом уме не войдет в одиночку в лес.
Тьма рождает чудовищ.
В тихом шелесте листвы ему послышалось насмешливое мурлыканье ше’ота.
В здравом уме – не войдет.
Но он ведь не в здравом.
«У меня и справка есть».
- Похоже, я основательно сбился с пути. В придорожном трактире меня напоили элем, видимо, перебродившим, я и сам не понял, как очутился в чаще. Проклятый трактирщик! На обратном пути ноги выдерну, - умеренно негодуя, продекламировал Гриф. Генерировать идиомы становилось все проще.
«По возвращении надо навестить разработчика апгрейда к программе. Кажется, ее зовут Лана. Приду с тортом. Бананово-шоколадным, с кофейным муссом и розочками в центре».
«Простите, погорячился».
Мимо них со свистом пронесся мальчишка, босоногий, вихрастый, зыркнул исподлобья ярко-желтыми кошачьими глазами. Он не успел увернуться и задел мастера Галлина локтем; остановился, испуганно, до скрипа заелозил по камню пятками, хлопая глазами и соображая – то ли дать стрекача, то ли бухаться перед аристократом на колени – выбрал первое и исчез за углом; только дробный топот босых пяток отдавался в голове стуком торопливых молоточков.
Майкл запрокинул голову, разглядывая острый шпиль часовни, индговый, почти черный на фоне выцветшего неба. Ему, привыкшему к солнечному свету, свет Никеи казался неярким и в «том» мире, в «этом» звезда словно занавесилась кисеей розоватой дымки, но он сощурился, вспомнив предупреждение большого черного кота.
«Храм Тэнтай, - всплыло из закоулков памяти, - орден Милосердия».
Нельзя спрашивать о том, что аборигенам известно по умолчанию. Он и не спрашивал, шагнул вперед, вслед за Рейнаром, в сумрачную прохладу здания. На серых мраморных плитах пола рассыпались витражные кровавые пятна.

Гриф Галлин стоял за спиной Ольберга, стремясь слиться с прохладным камнем стены; именно сейчас, в этот момент ему хотелось раствориться в ней, исчезнуть, сделать так, чтобы на четверть часа Рейнар Ольберг и храмовник Ордена позабыли о его существовании, именно сейчас острой иглой пронзила его догадка – граф Шаган отказался от должности главнокомандующего королевскими войсками, граф отослал личного врача… что станет следующим шагом?
В тридцать пять на покой не уходят… рановато на покой.
И… этот седой человек, которого язык не повернется назвать старцем, может знать больше, чем говорит. Седина лишь подчеркивает молодость взгляда - взгляда ученого, естествоиспытателя, взгляда философа. Белые одежды не скрывают уверенной мышечной силы – он проявлялась в выпрямленной спине, посадке головы, скользящей походке, плавности движений сильной загорелой кисти. Он много знает. Он многое видит. Он может помешать осуществлению задуманного. Поэтому его отослали.
Рейнар, Рейнар Ольберг. Певец с насмешливым кобальтовым взглядом.
«Особа, приближенная к императору».
Птичка певчая? Ах, если бы!
Знает много больше. Внешняя легковесность скрывала холодную рассудочность мысли. Мастер Ольберг не говорил много, он говорил лишь то, что считал необходимым.
«Мне везет на встречи», - подумал Майкл.
От напряжения пересохло в горле.
- М-мастер Ольберг здесь по моей в-вине, - неловко царапнув языком сухое небо, бормотнул Гриф, отделившись от стены, – в Шаган приехал я, дабы участвовать в празднованиях, но в пути попал в переделку, и сир… мастер Ольберг, преисполнясь сочувствия к бедам моим, решил оказать мне посильную помощь, и привел сюда. Какой сегодня день, добрые люди? – внезапный переход от пафоса к испугу удался ему прекрасно, тем паче, притворяться почти не пришлось. Он должен быть во дворце в ночь всеобщего ликования. Любым способом он должен попасть туда, - удар головой спутал мои мысли и повредил рассудок… какой сегодня день? Верно ли, что празднества начинаются нынешней ночью?

Телохранитель!
Ольберг – телохранитель графа.
Мысли Майкла Сикорски рассыпались, как бусины с порванной нити. Он старательно изобразил прохладное участие – большего случайному свидетелю разговора двух посвященных изображать не подобает, и благодарно улыбнулся человеку, чье чувство юмора позволяло заподозрить в его альтруистическом порыве интерес естествоиспытателя, увидевшего восьмилапого жука:
- Значит, вы сделали это из любопытства, - в голосе Грифа помимо воли прозвучала ирония, он проглотил смешок и поспешил вслед за целителем.
Лучше бы Рейнару не видеть в этот момент его лица!

Средневековый лекарь оказался натурой весьма поэтической.
«Если бы наш семейный врач столько времени посвятил описанию прыщика на переносице моего двоюродного дяди, тот откинулся бы в разы быстрее».
Майклу Сикорски, дитяти своего времени, продукту технического тысячелетия, с трудом удалось выковырять из закоулков памяти две старинные характеристики пульса. Наполнение и напряжение.

Земные эскулапы давно позабыли о поэзии, опутывая запястья пациента проводами с датчиками, и отслеживая на синеватой ряби экранов столбцы цифр, заменившие витиеватые морфемы мастера Бри.
- Я пил вино, - покаялся мастер Галлин, - мастер Ольберг был настолько любезен, что я не смог отказаться… Признаюсь, после я почувствовал себя гораздо бодрее. И сейчас готов ответить на все ваши вопросы… почти. Мою мать звали Элла, из рода Редвинов, отец – Маттис Галлин, лэрд Вересковой пустоши, у меня есть две сестры и трое младших братьев, одна из сестер, Циния, была женой барона Даго. Второй его женой. Мой старший брат, Эдвар, погиб в прошлом году в битве у Черного Озера, и теперь я наследую имение и надел моего родителя по старшинству. Я надеюсь не только на словах, но и в бою не спутаю батман с фланконадой. Цвета Аквилы… - Гриф глубоко выдохнул, – красный крест на белом фоне, обет защищать и символ чистоты помыслов.
Долгая речь стоила Майклу заметных усилий, он невольно отер тыльной стороной ладони испарину, выступившую на лбу, и легко поморщился.
- Я плохо помню лишь события, предшествовавшие нападению. Только черную тень. Кто это мог быть, мастер Бри?

Кибер стыдливо споткнулся на «орошениях», Майк Сикорски мысленно произнес витиеватую идиому на староанглийском, а Гриф Галлин вскочил и невольно попятился, пытаясь слиться с серой каменной стеной.
- Ваше желание помочь страждущему превосходит мои ожидания, мастер Бри, - хрюкнул полномочный представитель барона Даго, - не могу не поблагодарить вас за помощь, но, пожалуй, беседы о медицине мы оставим на… будущее. И обязательно к ним вернемся. Позже. Жалоб у меня нет. Я чувствую себя лучше. Много лучше. Вы прекрасно исцеляете словом, мастер Бри, за что честь вам и хвала.
Гриф бросил на Ольберга очередной преисполненный благодарности взгляд – предложение поступило как нельзя вовремя.
Что именно побудило графского телохранителя решиться отвести умеренно умалишенного наследника Вересковой пустоши в Замок, где ныне творились дела странные, предстояло узнать позже. Не альтруизм, как верно заметил служитель культа. Но намерения Рейнара столь очевидно совпадали с желаниями самого Майкла, что отказаться было решительно невозможно.
- Я готов следовать за вами, мастер Ольберг, - кивнул мастер Галлин, поступательно продвигаясь к двери. Поворачиваться спиной к лекарю он не рискнул. Мало ли… вдруг храмовник сочтет, что пациент недостаточно окреп, чтобы быть выпущенным на волю. Или захочет поподробнее изучить заболевания ушибленного посланца.
Ше’от их разберет, этих средневековых ученых. Любознательны, как дети.
Когда там в «наших» средних веках открылись первые анатомические театры?

- Рейнар, - эхом откликнулся Майкл, - вы можете звать меня Гриф. У вас красивая лошадь.
Он не смог удержаться от восхищенного выдоха, разглядывая гнедую вблизи – она была очень похожа на «земных» лошадей, разве что череп казался слегка уплощенным. Гордая посадка головы, высокая холка и сухая мускулатура выдавали в ней верховое животное чистых кровей.
Никого и ничего из этого мира в новом Элоне не осталось. Только голографические рисунки, заменившие истинную жизнь.
Рейнар повел его вверх по мощенной терракотовой брусчаткой улочке – невысокие, в два этажа, дома, скрытые в тени деревьев, смотрели на них распахнутыми глазницами окон. Там и сям появлялись головы любопытных – вероятно, Ольберга здесь знали, и не без удивления рассматривали потрепанного молодого человека, довольно внушительной наружности, в рваном плаще и сюрко, следующего за баронетом по пятам.
Сикорски молчал, погрузившись в раздумья. Перед ними проехала в замок груженная бочками телега, и Майкл механически обошел дымящуюся навозную кучу.
Ольберг сказал слишком мало, чтобы обрести уверенность в правоте собственной гипотезы – но и слишком много, чтобы не насторожиться. И Ольберг – не Кайтен. Человеку эпохи Средневековья нельзя рассказать прямо о том, что его тревожит. Телохранитель графа призовет стражу, и через две четверти часа Гриф Галлин снова окажется там, откуда только что благополучно выбрался. Под надзором бдительного ока мастера Бри, с угрозой «орошений и кровопусканий».
- Я будку сдержан и краток, - уверил он, наконец поднимая задумчивые глаза на безмятежное лицо графского телохранителя. Какие бы мысли не витали в голове мастера Ольберга, ни единая складка на гладком лбу не выдавала его сомнений, - почему вы решились провести меня к графу? Мне показалось, вы озадачены происходящим в Замке, озадачены и расстроены. В чем ваш интерес, Рейнар?

Они шли не спеша, минуя нарядные, украшенные цветами окна и двери лавочек, распахнутые навстречу дневному свету, небольшие толпы нарядных горожан, при виде Ольберга и его спутника кланяющихся с заметным почтением, но без раболепия. При приближении к замку отделка фасадов домов становилась богаче; в сотне ярдах от замковых ворот начиналась крытая галерея, отданная торговцам роскошью - здесь не встретишь зазывалу, расхваливающего соленую треску или свежую выпечку, здесь торговали дорогими тканями и украшениями. Пара изысканных дам в сопровождении охраны остановилась у прилавка с расшитыми черным жемчугом поясами, женщины мелодично смеялись и спорили, пропуская сквозь пальцы позолоченные нити бахромы, оглядывались, замечая восхищение придворных. Они вдруг замолчали и сдержанно кивнули, их спутники отвесили такие же сдержанные поклоны и проводили идущих взглядами. Встречные стражники синхронно расступались – видимо, тот, кто шел в святая святых графства в сопровождении Рейнара Ольберга, каким бы странным он ни казался - не нуждался в дополнительных рекомендациях.

«Что делать, когда в тебя целится тот,
Кто мог бы тебя спасти?»
Сикорски вздрогнул, словно певец нечаянно услышал его мысли, какие он настойчиво гнал прочь, то, что рефреном звучало где-то на задворках сознания; в сиреневом небе протаяли золотистые глаза ше’ота.
Майкл потряс головой, как выбравшийся из воды пес.
Видимо, удар по голове был действительно силен.
- Ваша откровенность делает вам честь, - в глазах мастера Галлина мелькнула искорка удовлетворения, мелькнула и погасла, - я больше огорчился бы, если бы услышал от вас заверения о внезапно вспыхнувшей приязни и безотчетном доверии к случайному незнакомцу. Вы не уверены в истинности моих мотивов, но достаточно уверены в себе. И это мне нравится, Рейнар. А ваши менестрели слишком философы.
Он подошел ближе – круг слушателей распался на отдельные фрагменты, пропуская внутрь человека с мечом.
- Ты не приглашен петь на празднике в Замке?