Доктор Бойл, хоть и обладал большей выдержкой и менее живым воображением, чем его дочь, визита Гослинга-младшего ожидал с нетерпением. Однако прошло полтора месяца, а отпрыск Сэма Гослинга так и не появился. И письма, объясняющего его отсутствие, тоже не было.
Зато появился Кларк, торговец мебелью (к сожалению, женатый и имеющий четырех дочерей), который  лишь позавчера вернулся из Тинмута, и рассказал главную новость, взбудоражившую маленький городишко почище новости об ухе Дженкинса. Перезрелая дочь местного викария, Маргарет Хейл, за глаза прозванная « Усатой Пышкой», чье стародевичество казалось вопросом давно решенным и пересмотру не подлежащим, выходит замуж за младшего сына доктора Гослинга, а все потому, что три недели тому назад скончалась бездетная тетка мисс Хейл, оставив племяннице десять тысяч фунтов. О браке сговорились буквально  за несколько дней – старый Гослинг явно торопился обойти вероятных конкурентов. Поскольку повторное послание, в котором Бойл мог бы задаться вопросом: «но почему?» – противоречило правилам хорошего тона, на которые Бойлу, в сущности, было наплевать, и собственным принципам, на которые Бойл, в сущности, наплевать не собирался  – возмущение поступком бывшего однокашника так и не было перелито в эпистолярную форму. А потому  ему так и не довелось узнать, что приятель несколько недель кряду поминал старого  Дика недобрым словом, и говорил, что тот, видать, совсем возгордился, обретя покровителя в лице графа Лендбери – настолько, что посчитал его, Самуэля Гослинга, сына, недостойным кандидатом в зятья и преемники!  И даже не потрудился ответить!
Так  один-единственный грязный прием в борьбе за место под солнцем, предпринятый Дэвидом Ливси, вернул чаши весов в равновесное состояние. Однако сейчас молодой помощник доктора  был полон кипучей энергии и желания довести начатое до закономерного финала.
Ливси принялся наблюдать за мисс Бойл, пользуясь всяким удобным случаем, и пришел к выводу, что стоило заняться этим делом гораздо раньше. Он даже успел удивиться – как же он, с его практичным и острым умом, пришел к самому очевидному выводу лишь сейчас, а не полгода назад, когда старый доктор впервые одобрительно похлопал его по плечу за самостоятельно проведенную сложную манипуляцию. Еще весной он мог бы заметить, что перспектива  получить доходную практику станет реальнее, если он обратит внимание на докторскую дочь. Он мог бы заметить, что Гвендолин Бойл может вызывать интерес не только утилитарный – девица была недурна собой и хорошо сложена, а Ливси, как и многие тщеславные представители мужского племени, относился к тем мужьям, что предпочитают иметь в  постели жену миловидную, превращающую супружескую обязанность в удовольствие.   Кроме того,  здоровьем и выносливостью  Гвендолин  явно пошла в отца; она  обладала тонкой костью и широкими бедрами, что косвенно свидетельствовало в пользу плодовитости и легкого деторождения, при этом не была неженкой и, будучи замужней, вполне могла помогать супругу в родовспоможении – чего, как известно,  нельзя требовать от девицы.
Со всех сторон брак с Гвендолин Бойл был выгоден – а сейчас, с учетом сложившихся обстоятельств, еще и необходим – так как прогнозировать действия обманутого в матримониальных ожиданиях родителя не мог никто. Вдруг  завтра он решит  просватать дочь за графского управляющего, месяца полтора назад очень своевременно овдовевшего?
Итак, все было решено.
Не будучи щеголем, но имея с детства воспитанную привычку менять шейные платки и  сорочки ежедневно, Дэвид Ливси начал менять их дважды в день. После обеда он не спешил уединиться с доктором в его кабинете, чтобы выпить дежурную рюмку хереса – а находил и пользу, и удовольствие в том, чтобы поговорить с мисс Бойл о погоде и местных новостях, замечая ее склонность к поэтическим сравнениям и решая про себя, что,  в общем и целом некоторая восторженность девице не повредит, благо все остальные признаки говорили в пользу того, что Гвендолин Бойл как никто другой твердо стоит на земле. Обеими ногами.
В три часа пополудни пятнадцатого ноября Ливси застал Гвен  у окна в гостиной, с непременными пяльцами и шелковыми нитками. 
- Прошу прощения, мисс Бойл. Я искал вашего отца, но он уехал в Лендбери-холл. Вы мне позволите подождать его в вашей компании? - вольность обращения он легко списывал на некое «полудомашнее» его положение. –  Полагаю, я не слишком вас отвлеку. Смеркается, и через четверть часа вы с трудом разглядите узор на шелке.

Это была опасная пора ранних сумерек и сплина. На лице мисс Бойл лежали вечерние тени и тень уныния. Он точно не знал причины, но мог догадываться – и был уверен, что не ошибается. Будучи прагматиком, он понимал, что от него потребуются лучшие качества кавалериста – скорость и умение действовать с наскока, иначе временная меланхолия мисс Бойл выльется в ипохондрию. Мелочь, а неприятно, особенно если рассматривать докторскую дочь как потенциальную супругу. 
Ремарку об обеде  Ливси  самоуверенно решил счесть приглашением остаться – и потому остался. Этим он  убивал двух зайцев сразу: экономил несколько шиллингов  и получал возможность побыть наедине с предметом если не грез, то практических устремлений. В общем и целом, доктор не находил в том и другом больших различий, если речь шла о его грезах и его устремлениях. Сделав приличную паузу (только для того, чтобы его  визави  почувствовала необходимость заполнить пустоту беседой, но ни в коем случае не неловкость и не желание покинуть комнату), он бросил беглый взгляд на незаконченное рукоделие. Последние солнечные лучи золотили яркое оперение. Аллегоричность будущего полотна была слишком откровенной, чтобы  остаться незамеченной. Дэвид улыбнулся. Если не начать действовать решительно – до ипохондрии рукой подать. А там и мигрени, и  желчные колики - и в несколько месяцев цветущая девица  превращается в классическую старую деву.
- Позвольте полюбопытствовать, мисс Бойл, - лицо доктора оставалось серьезным, но в глазах  плясали смешинки, - вам ближе теория Платона о  птице  в клетке как метафоре ума,  не находящего возможностей для практического применения, или вы пытаетесь изобразить пернатое как символ ренессанса, вопреки унынию природы за окном?

- Определенно для того, чтобы они успели не наделать глупостей до осени, - скупо улыбнулся Ливси.
Он  слушал Гвендолин, стараясь не выказывать ни чрезмерного любопытства -  чтобы не перейти в разряд любителей домыслов, ни чрезмерного равнодушия – чтобы не стать в глазах меланхолической невесты  ограниченным мещанином, где-то вровень с Дулитлом из мясной лавки, который рассматривал птиц в клетке в смысле самом что ни на есть утилитарном. Образование и воспитание Дэвида Ливси  свидетельствовали в его пользу,  но размеренность провинциальной  жизни и ближайшее окружение накладывали свой отпечаток – и доктор с равным удовольствием говорил о парфосной охоте и платоновских метафорах. О первом, впрочем, с большим энтузиазмом, как всякий сельский житель, мечтающий осесть у стен графского замка.
- Вам рано думать об утраченных надеждах, мисс Бойл, - сдержанно возразил он, поднимаясь следом. Несколько секунд они стояли рядом, лицом друг к другу;  он слышал ее дыхание и наблюдал, как колышется ее грудь под косынкой.  Момент  для предложения был более чем подходящим.  В нем не было ничего, выходящего за рамки целомудренной благопристойности. Ливси понимал, что слова «вы молоды, прелестны и умны, и я почел бы за честь…» соответствуют действительности  и почти  не несут в себе доли лукавства. Почти -  потому что истинные слова имели бы несколько иную окраску.
«Вы дочь доктора, я его помощник, наш брак выгоден мне и удобен вам. Я получаю хорошую практику и стабильный доход в будущем,  вы – покладистого и  образованного мужа, который не будет чинить вам препятствий ни в увлечении сентиментальными романами, ни в поисках аллегорий». Этот  вариант был куда правдивее.  Но  доктор сомневался, что Гвендолин оценит его - и потому  склонялся к первому. Несколько секунд сомнений  решили все. На пороге появилась служанка,  сообщив о том, что обед подан. Почти сразу же за приглашением в столовую в прихожей послышался шум.  На пороге явился сам  Бойл.
- Я вовремя, - радостно сообщил он, - Бишопы обедают слишком поздно, а у меня уже в желудке урчит от голода.

***
Между поеданием тушеных почек и горошка в масле Бойл  поведал помощнику и  дочери о том, что недавно овдовевший управляющий графа Лендбери, мистер Уизли, по настоянию его светлости отправляет старшего сына в школу для мальчиков.
- Я разговаривал с ним сегодня. Граф пообещал оплатить ему учебу. Уизли повезло – если, конечно, не брать в расчет смерть его жены – но тут уж медицина была бессильна. И он отчетливо дал понять, что намерен жениться повторно, как только закончится срок траура. Как-никак, четверо младших, большой дом, да и сам он вовсе не стар. Он спрашивал о тебе,  - намек доктора был более чем красноречив и сопровождался не менее красноречивым взглядом.
«Если уж тебе суждено, дорогуша, выбирать между стародевичеством и браком с обеспеченным, прочно стоящим на земле человеком с хорошей репутацией и связями, я бы  настоятельно рекомендовал тебе выбрать брак», - как бы говорил этот взгляд.
«Вовсе не старому» мистеру Уизли исполнилось сорок восемь лет. Он весил около  двухсот пятидесяти фунтов, был краснолиц, громогласен и необычайно активен. Ходили слухи, что его  жена умерла от малокровия, вызванного частыми родами.

Обед у доктора Бойла оставил на лице его помощника тень беспокойства. Ливси знал патрона немногим хуже его дочери, и  потому также не сомневался, что прочно засевшую у того в голове мысль  с наскока трудно перешибить какими угодно, и даже разумными доводами. Он бросил быстрый взгляд на Гвендолин, и по выражению лица ее догадался, что она думает примерно то же самое. К счастью для него, Гвендолин показала себя с лучшей стороны, и бесплодных споров с родителем затевать не стала.
Ливси вернулся к себе хмурым, улегся на кровать, не раздеваясь, и добрых два часа рассматривал трещину на потолке – пока не догорели свечи, а потом заснул, и спал крепко, а, проснувшись, решил, что сегодняшний день будет решающим. Действовать необходимо  было быстро, пока посеянная под влиянием вчерашнего визита в Лендбери мысль в голове старого эскулапа не дала обильные всходы и не успела заколоситься аккурат к концу траура мистера Уизли.
Он снова застал Гвендолин в одиночестве, но сегодня сообщение о том, что доктор еще до завтрака уехал в Лендбери-холл, не вызвало у Ливси радости, а лишь породило всплеск новых подозрений. Массивная апоплексическая фигура управляющего стремительно вырастала в его воображении рядом с его невестой (а  он уже  считал Гвендолин Бойл своей невестой), и эта мысль доставляла ему почти физическое неудобство, как заноза в пальце.  Поздоровавшись, он бросил внимательный взгляд на ее лицо, и тот час же заметил то, что замечать входит у медиков в профессиональную привычку – легкую бледность и едва заметные сиреневые тени под глазами.
- Вполне ли вы благополучны? Вы дурно спали, мисс Бойл?  - спросил он таким тоном, как спрашивал бы доктор пациентку – и потому вопрос не должен был показаться неуместным.

Он видел, что Гвен недоговаривает, и видел это так же явно, как то, что небо серое, и краски дня сегодняшнего ничуть не отличаются  от красок дня вчерашнего. Их будет еще много, таких дней, похожих один на другой, словно близнецы. И Гвен будет недоговаривать, молчать и чахнуть в ожидании своей судьбы – не самой  худшей по меркам местного общества и весьма  незавидной по ее собственным меркам, как бы ни пыталась она это скрыть. И тем сложнее ей  будет  избежать уготованного брака с вдовцом с четырьмя (и даже пятью!) детьми, чем дольше он будет бездействовать, пока мистер Бойл и мистер Уизли подсчитывают вероятный размер приданого и сроки, в которые станет приличным  объявить о помолвке.
Он вспомнил свою вчерашнюю мысленную репетицию – ей  так и не суждено было завершиться предложением, и понял, что ждать более подходящего случая не стоит. Он может и не наступить. Ждать поддержки от доктора тоже  не  имеет смысла – коль тот уже втемяшил в голову мысль о подходящем женихе для дочери, выбить ее в одиночку будет крайне сложно. Только и остается, что попытаться заручиться поддержкой будущей невесты.
Как оно звучало вчера?
«Вы молоды, прелестны и умны, и я почел бы за честь…»
В свете нового дня и обстоятельств  эти слова, сколь бы ни были  они привычны для слуха большинства невест графства, казались Дэвиду  еще более глупыми и неестественными.
- Четверо детей и сорок восемь лет - это много, по каким угодно критериям, даже по арифметическим, - улыбнулся он и сделал шаг вперед, -  я прошу вас выслушать меня, мисс Бойл, и не перебивать.
Обычно за этими словами должна была следовать пауза – потенциальный жених по правилам хорошего тона давал девушке шанс не допустить объяснения, чтобы не оскорблять претендента отказом. Но Дэвид Ливси то ли не был знаком с правилами хорошего тона, то ли попросту их игнорировал.
- Вы дочь врача, и вам проще будет найти общий язык не с торговцем, а с медиком. Вы образованны в большей степени, чем это нужно наседке с выводком  ребятишек – чужих и своих; если вы примете предложение Уизли - ваша судьба будет определена на пару десятков лет вперед – и, судя по цвету лица, эта перспектива не вызывает  у вас прилива  энтузиазма. Я предлагаю вам сделку. Я делаю вам официальное предложение и переговорю с вашим отцом в случае вашего согласия. В моем лице вы получите молодого и не самого глупого супруга, который не ставит цели превратить вас в  ограниченную мещанку, а я получу доходную практику. Мы оба будем в выигрыше.
Он замолчал, несколько удивленный и даже утомленный собственной многоречивостью.
- Впрочем, если вы хотите предложения по всем правилам… Извольте. Я могу встать на одно колено.

Делая предложение, Дэвид не испытывал трепета, свойственного влюбленным;  он был в меру учтив и рационально сдержан, как делец, изложивший компаньону коммерческую выгоду их совместного проекта  – однако в тот момент, когда он закончил, а его визави, извинившись,  повернулась к нему спиной, он почувствовал легкое беспокойство.
Он не без интереса наблюдал за ней – и понял, что, пусть форма его предложения  и не вызвала у Гвендолин ни возмущения, ни  досады, но сама пропозиция  требовала осмысления. Если к двадцати четырем годам мисс Бойл и научилась владеть лицом в достаточной степени,  то спина ее  выдавала некоторое первоначальное смятение. Пауза затягивалась. Ливси осторожно кашлянул.  Не похоже было, что мисс Бойл собирается отклонить его предложение – для словесного оформления отказа обычно требуется меньше времени,  тем более той, которая уже поднаторела в этом непростом искусстве.
Его  надежды вполне  оправдались – она не отказала.   
- Что ж, прекрасно,  -  улыбнулся он, испытав неожиданное облегчение – оказывается, сколь бы уверенным в себе ни выглядел потенциальный жених, все-таки он не исключал отказа, - я рад убедиться в вашем здравомыслии, - Ливси шагнул вперед, и, поймав руку Гвендолин, запечатлел на кисти  краткий поцелуй,  -  в таком случае я сегодня же переговорю с вашим отцом.
Он отпустил ее руку и вышел, услышав шум в прихожей.
Вернулся доктор Бойл.

Разговор с патроном занял не более десяти минут. Ливси был лаконичен и сух, Бойл  умел слушать внимательно и не был склонен к старческой экзальтации.
- Она согласилась? – переспросил Бойл, когда Ливси завершил второй за утро монолог.
- Да, мэтр, она согласилась, - с почти сыновней почтительностью поклонился Дэвид.
- Что ж… Это несколько неожиданно для меня, - доктор пожевал губами, и задумчиво уставился на книжный шкаф, - признаться, идея выдать ее за Уизли казалась мне привлекательной… Уизли не смущает, что девочка имеет небольшое  приданое, а его собственное состояние  позволит ей не задумываться о будущем…
- До его смерти, которая, если судить по цвету его лица и ранней тучности - вероятнее всего, последует от апоплексии, и произойдет в ближайшие пять-семь лет.  Ваша дочь вынуждена будет довольствоваться вдовьей долей, и из хозяйки перейдет в приживалки, как только старший ребенок достигнет совершеннолетия. Учитывая количество детей мистера Уизли, вряд ли доля вдовы будет достаточно велика.
- Ты слишком скептик, Ливси, - поморщился Ричард Бойл, внутренне соглашаясь с доводами помощника и чувствуя, что начинает колебаться;  это чувство было для него непривычным, - Уизли еще крепок – я сам видел, как он на спор протащил  груженую овсом телегу  на семь ярдов.
-  В ближайшие три года, - холодно проговорил Ливси, - если он продолжит спорить.
Бойл хмыкнул.
- Хорошо. Я ничего не обещал Уизли, и потому не могу считать себя связанным какими-либо обещаниями. Иди, Дэвид, - доктор назвал его по имени. И это был хороший знак.   - Иди, и позови Гвендолин. Жду тебя к обеду.
Дэвид нашел Гвен там, где оставил.
- Отец зовет вас, мисс Бойл. Я же прощаюсь до вечера.

- Входи смелее, дитя, - прогудел Бойл, услышав шуршание платья за дверью, -  со мной только что говорил доктор Ливси, и, полагаю, тебе известно содержание нашего разговора.

[NIC]Ричард Бойл[/NIC][AVA]http://sa.uploads.ru/t/HBmzJ.jpg[/AVA]
В паузе между уходом доктора Ливси и появлением дочери Бойл продолжал сидеть в любимом кресле, раскладывая услышанное по полочкам. Чем больше он думал об умозаключениях помощника  относительно перспектив брака Гвендолин с Уизли, тем больше находил в них  здравого смысла.  Разница в возрасте, которой старик Бойл не придавал особенного значения (в его практике были случаи куда более вопиющие – двенадцать лет назад мистер Боттом женился на девице, моложе его на сорок лет – ему было пятьдесят шесть, девице шестнадцать. Боттом скончался через два года после свадьбы) беспокоила его немного меньше, чем пятеро отпрысков от первого брака. Тут Ливси  оказывался прав по всем статьям.

- Я не расстроен, но несколько удивлен, не стану скрывать, - проговорил старый доктор, пытливо всматриваясь в лицо дочери. Ричард Бойл не мог считаться отличным физиономистом, но он не без основания считал, что неплохо знает Гвендолин;  сегодняшнее наблюдение подсказывало ему, что его единственная дочь  выглядит куда более спокойной, чем положено выглядеть взволнованной предложением невесте. Как ни странно, это обстоятельство приободрило его, - мне казалось, между вами нет взаимной склонности.  Впрочем,  из всего, сказанного доктором Ливси, и из того, что вижу я сам,  я понимаю, что твое согласие продиктовано скорее доводами рассудка, нежели сердца...
Бойл нахмурил брови, соизмеряя  риски. Ливси явно не походил на человека, готовящегося умереть от апоплексии, спинной сухотки, люэса  или какой-то иной хвори в ближайшее десятилетие; он был молод, здоров физически и не ущербен рассудком, он не был уличен  в склонности к азартным играм или мотовству и, наконец,  он был хорошим помощником и имел все данные для того, чтобы стать хорошим личным эскулапом графа  Лендбери. 

- … и я признаюсь, такое положение дел вовсе не огорчает меня. Браки свершаются на небесах, но жить приходится на земле. Доктор Ливси молод, умен, перспективен  и не имеет дурных наклонностей. Ежели ты согласна взять его в мужья, я не нахожу тому препятствий. 
Положительные качества третьего за последние два месяца кандидата в женихи, перечисленные вслух, как ни странно, оказались тем катализатором, который окончательно уверил Бойла в верности выбора. Единственное, в чем не был уверен до конца доктор Бойл  -  что сказанные слова подходят под определение «отцовского благословения». Верно, порядочный родитель должен был сказать что-то о надеждах на взаимное счастье,  которое молодые подарят друг другу, но старый Бойл  был слишком прагматичен и не привык  выражаться высокопарно.  Потому  он поманил Гвендолин к себе и запечатлел на ее лбу поцелуй, хлюпнул носом (что равно могло знаменовать начало простуды или  обозначить отцовскую сентиментальность),  после чего отпустил.
За обедом, между отварным картофелем, заливным карпом и десертом, приготовленным специально в честь помолвки (подали яблочный пудинг), Дэвид Ливси и Гвендолин Бойл официально были названы женихом и невестой. Со свадьбой решили не затягивать, поскольку через две недели начинался Рождественский пост.
Оглашение прозвучало в воскресенье после дневной проповеди и вызвало необычайное оживление жителей Калмстока. Так дочь доктора  Бойла из старой девы превратилась в счастливицу, которая будет венчаться по специальному разрешению. Дэвид Ливси заплатил за право назвать  мисс Бойл своей женой  десять шиллингов.

Отредактировано Дэвид Ливси (2016-06-12 23:00:51)

Подготовка к свадьбе и сама свадьба не стали для Ливси чем-то значительным и  исполненным особенного ожидания. Его не снедал страх выглядеть нелепым, обычно свойственный молодому жениху, а некоторое беспокойство, им испытанное, касалось финансовой стороны вопроса, однако и она была улажена с максимальной деликатностью. Скромность семейного бюджета окупалась перспективами и благоволением графов Лендбери. Перед свадьбой -  на правах будущего зятя и будущего личного врача Ливси был удостоен распития хереса в компании доктора Бойла и молодого графа. Троица вышла из кабинета его светлости в полном умиротворении лишь через два с половиной часа. Генри Бишоп произвел на Ливси благоприятное впечатление. Он обладал острым умом, не притупленным  ленивой праздностью существования, и полным отсутствием свойственного английской  аристократии снобизма. Благоприятное впечатление, к чести молодого эскулапа, было целиком и полностью обоюдным.

В день венчания Ливси был собран и сух, памятуя, что за ним наблюдают десятки глаз, однако основной причиной его сдержанности был  тесный корсет;   вечером, когда завершились свадебная церемония и последовавший за ней обед, он  коротко переговорил с новоиспеченным тестем  и вернулся в отведенную ему комнату, чтобы переодеться. Гвендолин ушла к себе получасом ранее, служанка специально осталась для того, чтобы помочь молодой жене подготовиться к брачной ночи.
Он не торопился, с наслаждением выпутываясь из корсета и шелковой сорочки и вдыхая запах лаванды, который еще не вполне выветрился из недавно гостевой, а ныне его собственной  спальни. Той самой спальни, что предназначалась сыну доктора Гослинга.  В голове (еще с утра) раскачивалось эхо утреннего колокола. Он почему-то вспомнил лицо Гвендолин под тонкой муслиновой накидкой, ее  сжатые губы – в тот момент, когда она подняла на него глаза и застыла, ожидая поцелуя, и внутренне улыбнулся – столько в этом ожидании было девичьего, непорочного. Воспоминание сместило центр тяжести и придало мыслям необходимое направление. Набросив халат, сунув босые ноги в сафьяновые туфли с загнутыми носами и почувствовав себя вполне мужем, спешащим на воссоединение с женой, Ливси пересек узкий коридорчик и постучал.
Она  ждала его.
Он понимал, что Гвендолин, пусть и не имела матери, которая может посвятить дочь во все таинства брака накануне свадьбы, все же не жила на облаке, а была дочерью сельского врача. Это обстоятельство предполагало достаточную осведомленность в том, что касается супружеских отношений, пусть больше теоретического толка. Он не ошибся – его жена не явила в постели заметной скованности, но и не показала заметной отзывчивости. Ливси не был сентиментален, но не был бесчувственен и груб, и потому проявил возможную сдержанность там, где она требовалась.  Исполнение супружеского долга заняло  не так много времени – утомленный насыщенным днем, Дэвид ограничился в меру краткой прелюдией  и лаконичным актом соития, после которого уснул, прижавшись щекой к тонкому батисту на мягкой и податливой жениной груди.
С точки зрения Дэвида  Ливси,  семейная жизнь  началась безупречно.

Отредактировано Дэвид Ливси (2016-06-23 11:57:15)